— А я здесь при чем? — деланно удивился Олег.
— А при том, — продолжил Цветков, — и тут появляешься ты. Между прочим, женатый, не скрывающий, что любишь жену. И несмотря ни на что, не имея никаких шансов, она опрометью бросается к тебе, и видно, как вы оба счастливы! Кто ж это выдержит?!
— Ну и опять же, при чем все это?
— Слушай, не перебивай! Про историю с фурой я вообще ничего не знал, мамой клянусь!
— Да?! Не боишься за здоровье мамы? А как же фура, вернее, товар с нее, оказался на вашей базе?
— Всю историю с фурой целиком и полностью задумал и осуществил Солопов! Он просто кипел из-за Катьки и не знал, как тебе напакостить. А ты, оказывается, документы пропускал через его банк, он видел все «инвойсы» и… сам понимаешь! Я обо всем этом, повторяю, понятия не имел, а потом он попросил меня передержать товар на нашей базе. Кстати, он ведь устроил за вами форменную слежку, да ты, наверное, по фотографиям все понял. — Цветков закурил, жестом указав на стоящие на столике напитки, спросил: — Что выпьешь или ты по восточному обычаю в доме врага не пьешь?
— Плесни коньячка! Во-первых, я — не восточный человек, в крайнем случае, если ты хромаешь на ту же ногу, что и тов. Проханов, — ближневосточный! Во-вторых, я не считаю тебя врагом — правда, извини, и другом тоже! Значит, ты и про фото знал?
Выпили, закусили слегка, Олег тоже с удовольствием затянулся сигаретой. Цветков продолжил:
— Насчет фото! Никита хотел эти фотографии переслать твоей жене и не сделал этого только потому, что я категорически запретил ему!
— Ба, да я тебя еще, оказывается, благодарить должен! — Олег церемонно поклонился. — Спасибо, дорогой товарищ, за услугу, тем более что и взял ты за нее не так уж и много!
— Держи еще один подарок, — Цветков вытащил из кармана пакет, в котором обычно выдают из фотомастерских снимки, и протянул Олегу.
— Что это? — спросил Олег, не прикасаясь к пакету.
— Негативы тех самых снимков — я потребовал у Никиты негативы, чтобы у него не было возможности и в дальнейшем шантажировать тебя.
— Они мне не нужны, плевал я трижды на эти снимки — тогда я просто боялся за Катьку и только, понял?!
Не говоря ни слова, Цветков взял пакет, подошел к горящему неподалеку камину и бросил в него пакет. Вернулся к столику:
— Я надеюсь, эта тема исчерпана?
— Надеюсь! Кстати, если уж мы коснулись этого вопроса, хочу быть до конца откровенным. Нет слов, Солопов — конечно же, мерзавец, но мне не нравится, как ты легко сдаешь своего дружка-подельника!
— Ему теперь Интерпол дружок!
Олег удивленно вскинул брови.
— Только не надо делать вид, что ты ничего не знаешь, — продолжал Цветков.
— О чем ты? — снова удивился Олег. — Я не понимаю твоих намеков.
Настала очередь удивляться Цветкову:
— Ты что, не знаешь, что он слинял?
— Как слинял?
— Спустя три месяца после той авантюры, в которую я влез по дурости, ну и жадности, конечно, он перевел все банковские деньги в какой-то оффшор и… с концами! Неужели ты об этом ничего не слышал?!
— А как же его дом, семья в конце концов? — задал Олег дурацкий вопрос.
— Ты действительно лох или прикидываешься! Жену он давно прогнал, как только на его горизонте замаячила Катька, а близняшек своих он забрал.
Олег перевел взгляд на свой столик, увидел усиленно делающую ему знаки Анютку и поднялся со стула.
— Мы еще не договорили, — попытался удержать его Цветков.
— Не торопись, Мироныч, я ведь сюда не для этого приехал! — и Олег направился к своему столику.
Глава 6
Германия, 2000
— Уважаемые дамы и господа! Наш самолет произвел посадку в аэропорту Франкфурта-на-Майне! Температура за бортом…
Олег с небольшой дорожной сумкой, подталкивая перед собой Кирилла, направился к знакомому выходу. В оживленной, но организованной — все-таки Европа! — толпе встречающих они сразу же увидели отца: он (что значит советский человек) все-таки проник за ограждение и сразу же набросился на Кирилла. Тот тоже нежно обнимал дедушку, ласковый был парень — в бабушку, которая уже махала ему рукой из-за ограждения. Подошел и Олег, обнял родителей.
— Где лимузин? — осведомился он для порядка, хотя прекрасно знал, где паркуются автомобили в этом хорошо знакомом ему аэропорту.
Кирилл с любопытством оглядывался, задавал кучу вопросов, не дожидаясь ответов. Подошли к машине — «Мицубиси» красного цвета, как и все машины в Германии, чистенькая, аккуратная.
— Опять взял какую-нибудь «помойку», — выступил Олег, намекая на неистребимую советскую привычку отца к экономии.
— Сам ты «помойка»! — деланно обиделся отец. — Между прочим, всем, даже на заднем сиденье, пристегнуться, это вам не у «пронькиных», здесь Европа — ахнуть не успеешь, как получишь по почте привет марок на триста!
— Мишуня, нам далеко ехать? — обратился Кирилл к дедушке — так сложилось, что Кирилл звал бабушку и дедушку по именам, что, правда, резало ухо посторонним.
— Двадцать два километра по великолепным немецким дорогам, которые называются «автобанами», наш городок, Бад-Хомбург — чудное местечко, причем, знаменитое, но это все потом, потом!
Олег тоже с любопытством смотрел по сторонам. Он впервые ехал в этот городишко, в котором всего несколько месяцев назад обосновались его родители. Он вспомнил слова отца, сказанные им при отъезде: «Мы меняем не Родину — это как мать — она может быть только одна — меняем место ПРОЖИВАНИЯ!»
А случилось это в 2000 году.
Михаил Орестович Гуревич был человеком целеустремленным. Другое дело, что цели в жизни периодически менялись, и он, как и вся страна, «колебался» вместе с генеральной линией. Но одна цель, вроде бы и не очень серьезная, никогда не упускалась им из вида — речь идет о большом теннисе. Когда жизнь похоронила надежду вывести сына на корты Уимблдона, он вроде бы успокоился, но на самом деле — затаился. А тут еще Олег сломал руку, история с турниром в клубе «Нью-Отдых», которой Олег поделился с отцом, и наконец, тренировки Кирилла, которые очень нравившаяся отцу Катька начала с внуком, незаметно разожгли незатухавшую искру надежды. Он задумался.
Сын был уже хорошо устроен, имел нормальный бизнес, а самому Михаилу Орестовичу вся эта «политэкономия», суть которой сводилась к простой формуле — купил за рубль, продал за два, — осточертела. Деньги, пусть и небольшие, у него были, а точила его одна мысль.
В эти годы набрала силу новая волна эмиграции из бывшего СССР — немцы, в отличие от наших признавшие свою вину за сожженные в печах миллионы евреев, публично покаялись перед всем миром за содеянное и объявили прием всех желающих евреев переселиться в Германию. Репатриантам был обещан и действительно обеспечен очень высокий социальный пакет. Но Михаилу была нужна не немецкая колбаса. Продолжая внимательно следить за российским теннисом, он подметил, что все успешные игроки тренируются и живут за рубежом — некоторые в Штатах, большинство — в Европе. И решение созрело — быстро был собран необходимый пакет документов, договорились с друзьями, уже съехавшими в «Неметчину», и через полгода получили разрешение на постоянное место жительства (ПМЖ) в небольшой городок в двадцати километрах от Франкфурта-на-Майне. Дело приняло серьезный оборот. Олег заявил категорически — я в Германию ни за какие деньги не поеду. Родители тоже встали насмерть — сегодня эмиграция качественно изменилась, не понравится — ничего не стоит вернуться, но главное, из-за чего мы едем, — это дети, точнее — внуки.
— Мы — для начала — заберем с собой Кирилла; не сразу, через два-три месяца, когда окончательно обустроимся. Во-первых, он начнет здесь учиться в школе и через полгода получит — «бесплатно» — язык. Опыт показывает, что в России можно учить язык десять лет и практически безрезультатно. Во-вторых, он начнет профессионально заниматься теннисом. Там это просто, естественно и, между прочим, не требует бешеных денег!
Олег пытался воздействовать на отца через мать, но та сказала:
— Если мы не съедем сейчас в Германию, отца все время будет мучить мысль, что мы упустили в жизни свой шанс. Но если ты не дашь нам Кирилла, мы не поедем!
Олег помыкался… и согласился. В душе он надеялся, что родители затоскуют так, что не выдержат и вернутся. Он ошибся.
Родителям понравилось все. Михаил неплохо знал язык, во всяком случае легко объяснялся на необходимые бытовые темы. Городок оказался прелестным — маленький, без промышленности, красивый как святочный лубок. Уже через две недели родители получили небольшую обставленную двухкомнатную квартиру. Им положили ежемесячное пособие, по размеру раз в восемь превышающее российскую пенсию. До центральной улицы городка, представляющей собой нормальную европейскую улицу со всеми «примочками» (магазины, бесчисленные кафешки и ресторанчики и даже знаменитое на всю Европу казино, где наш российский писатель Федор Михайлович просаживал все деньги, периодически одалживаясь при этом у другого не менее известного русского писателя Ивана Сергеевича, успешно издающего «Муму» и «Бежин луг»), было пятнадцать минут хода. И ровно столько же было до леса, в котором заядлые грибники-родители в одиночестве — немцы не признают никаких грибов, кроме шампиньонов — собирали белые грибы, опята и т. д. А буквально в двух минутах ходьбы располагался теннисный клуб, в который отец сразу же вступил, договорившись о том, чтобы из его внука сделали профессионала.
