Буквы перед глазами расплылись, когда она дошла до этих строк. В тот день, поднявшись на вершину горы, она впервые почувствовала усталость. Ни в «синей воде» и ни в «дальнем море» она никогда больше не увидит белый парус самого быстрого из баркасов. Тьен чувствовала, что даже сидеть у нее нет сил, и наблюдала за морем, лежа на большом камне. Маленькая, очень маленькая ножка тихонько толкнула ее изнутри, но Тьен по-прежнему не отрывала наполненных слезами глаз от линии горизонта. Она охраняла родной поселок.
— Ты уже на сносях, а дома ни днем, ни ночью не сидишь, — сказала ей однажды мать. — Вдруг что случится… Ведь этот ребенок — все, что он нам оставил, дочка!
Не дав матери договорить, Тьен тяжелой походкой направилась к воротам.
— Не беспокойся, мама, я только загляну на минутку в школу.
Она ушла, освещая себе дорогу фонарем. Десять минут спустя его свет снова блеснул в воротах. Мать, которая уже улеглась, услышала осторожные шаги и прерывистое дыхание возле своего топчана.
— Дай мне свою циновку, мама, — сказала Тьен.
Мать ничего не понимала, и тогда дочь шепотом объяснила ей:
— Каратели возвращаются из Нгыбиня, они заночевали в школе.
— А циновка-то тебе зачем?
В темноте старая женщина не могла видеть лица дочери и слышала только ее шепот.
— Для жандармов. У них с собой ничего нет. Ни постелить, ни укрыться, лежат на голом полу. Так не очень-то уснешь…
Пораженная мать привстала.
— Тьен!
Но та уже сворачивала ее циновку. Затем молодая женщина вышла за перегородку и скатала свою. Эту циновку она делила с мужем во время их недолгой совместной жизни, и ей казалось, что циновка до сих пор хранит запах его тела.
— Я скоро вернусь, мама.
Тьен снова вышла на улицу с фонарем в руках, держа циновки под мышкой.
Мать тоже выбежала за ворота. Да, она и в самом деле идет к школе. Небо! Что делать с этими детьми!
Жандармы расступились, пропуская Тьен. У молодой женщины был, как у всех рыбаков, грубоватый, но приятный голос.
— Достала только две штуки. Кто-то из вас здесь уже побывал. Все спалили, не оставили ни циновок, ни одеял. Пришлось даже у матери забрать… Вам в такую погоду лежать на земле нехорошо, сразу лихорадку схватите.
Несколько солдат хотели взять у нее из рук циновки, но она не позволила.
— Нет, нет, я сама. Вот эту положу у входа, дневальным тоже ведь надо отдохнуть. А другая будет для командиров. Постелим у окна, чтобы было прохладнее.
Тьен осмотрелась. Луч света упал на грубые и жестокие лица карателей, и она внезапно почувствовала такое отвращение, что чуть не выронила фонарь, но, стиснув зубы, сдержала себя, и голос ее звучал по-прежнему ровно и приветливо:
— Ну, я пойду. Спите себе спокойно. А завтра приходите в гости. Наш дом в конце деревни напротив горы, и, кроме матери, никого нет.
Фонарь раскачивался над песчаной дорогой, уже влажной от предрассветного тумана. Он освещал маленькие ступни, проворно ступавшие по песку. Огонек двигался к середине поселка, затем свернул в узкий проход между хижинами, заросший кустарником, и исчез из виду.
Тьен спрятала фонарь, пробралась в самую гущу зарослей и села на землю. Сквозь листву ей было видно ночное море с мерцающими фонарями рыбаков. Она узнавала каждый огонек. Вот тот красный, подвешенный высоко к мачте, — это фонарь дядюшки Чо, который сейчас ловит летучих рыб. А три мигающих фонаря возле скал — это ловцы креветок До, Фыок и Нам. Еще дальше чуть-чуть светит фонарь Донга. С Донгом в прежние времена ее муж выходил под парусом дальше «синей воды», так далеко, что не видно было даже горы на берегу. Там они забрасывали крючки на макрель.
Гранаты, подвешенные к поясу, холодили кожу. Тьен смотрела на фонари, блуждавшие по воде и Похожие на светляков, и определяла по ним время. Вот возвращается баркас охотников за креветками. Значит, уже за полночь. Баркас Донга вошел в «синюю воду» — минуло три часа ночи… В поселке раздался одиночный крик петуха. Тьен зажмурила глаза, по ее впалым щекам покатились горячие слезы.
Начинало светать. Блуждающие звездочки фонарей гасли одна за другой. Тьен проверила, на месте ли гранаты, и выскользнула из зарослей. Сорвав по пусти листок, она положила его в рот и разжевала. Едкая горечь взбодрила ее. Она пошла к школе.
Тьен шла, крепко сжимая в каждой руке по гранате. В отряде самообороны было мало оружия, и Кхам ей подарил их перед тем, как уйти к партизанам.
— Кхам, я отомщу за тебя! Сынок, мы идем в бой вместе!
И вот школа смутно вырисовывается впереди. Тьен легла и поползла. Песок был холодным. Крошечная ножка ребенка снова сильно толкнула ее внутри, она ощутила боль и на мгновенье замерла, но потом повернулась на бок и, стиснув зубы, снова поползла…
Зубами она выдернула чеки гранат. Сперва одну, потом другую.
Грянуло два взрыва. Спустя несколько мгновений в ответ затрещали беспорядочные выстрелы уцелевших жандармов. И снова стало тихо. Тьен была уже далеко, почти у самого дома. Еще мгновенье — и она без сил упала на руки матери.
— Так, значит, это ты? Неужели это ты, дочка?
И старая женщина прижала голову дочери к своей груди.
С только что причаливших баркасов, еще не успев убрать сети, бежали рыбаки. Было уже почти совсем светло.
— Кто это мог сделать?
— Неужели солдаты Освобождения?
— Кто бы ни сделал, молодец!
— А скольких уложили?
— Шестерых, и всех наповал!
— Вот здорово-то!
Взволнованные восклицания слышались со всех сторон.
Старый Чо, обнаженный до пояса, загорелый и еще не успевший обсохнуть, протиснулся через толпу и сказал громко, как переговариваются в открытом море:
— Молодец, ничего не скажешь! Должно быть, пробрался к ним через окно. Отчаянный парень!
Рыбаки, причалившие последними, тоже устремились к школе. Покинутые баркасы устало лежали на ровной полосе прибрежного песка. На их обшивке белели полоски высыхавшей соли. С бортов свисали небрежно свернутые канаты из кокосового волокна. Вода стекала с них светлыми журчащими струйками.
На отмели виднелась лишь одна человеческая фигура. Женщина, согнувшись, стирала циновки, залитые кровью. Бурые пятна смывались белой пеной прибоя, и запах крови смешивался с запахом рыбы и водорослей. Кровь бледнела и растворялась в воде. Каждая набегавшая волна глотала ее. Море пило вражескую кровь, растворяло и поглощало ее в своих глубинах. Грудь моря расправлялась под лучами восходящего солнца, широкая и могучая.
Перевод с вьетнамского И. Быстрова
Нгуен Киен
Автор предлагаемого рассказа (опубликован в «Антологии прозы 1945–1960 гг.», изданной в Ханое) родился в 1935 году и принадлежит к среднему поколению вьетнамских писателей. Рассказы и повести Нгуен Киена вошли в школьные хрестоматии, а роман «В родном краю все спокойно» (1974) расценен вьетнамской критикой как одно из крупных художественных достижений в литературе последних лет.
Нуген Киен остается верным раз избранной теме, изображая в основном вьетнамскую деревню и ее людей. Об этом свидетельствует даже одно лишь перечисление его повестей и сборников рассказов: «В деревне», «Майское поле», «Перед жатвой», «Дни и ночи тыла», «Опавшие листья», «Дальние края», «Волны».
Превосходный знаток сельской жизни, Нгуен Киен много и плодотворно работает. Во Вьетнаме он по праву считается тонким стилистом, мастером передачи крестьянского разговорного языка. Диалоги в его работах состоят из метких и точных фраз. Проза Нгуен Киена сочна и колоритна, и по ней сразу отличишь признанного бытописателя вьетнамской провинциальной жизни.
Писатель обладает особым даром рассказать о том или ином важном событии в жизни персонажа кратко, без нажима, как бы походя. Даже касаясь драматических моментов, он обходится простым, доступным и понятным языком, избегая трафаретных ходов и высокопарных фраз. Нгуен Киен убеждает читателя подкупающей естественностью поведения своих героев — в дни мира и дни войны, которая вторгается в повествование и является своеобразной «темой в теме».
Дело в том, что в годы вьетнамской войны, как и во всякой другой общенародной битве за свободу родины, деления на фронт и тыл не существовало. Нет полного спокойствия во Вьетнаме и сейчас: американские войска покинули страну, но на границе СРВ продолжают провокации китайские гегемонисты, которые грозятся «проучить» Вьетнам, расправиться с героическим народом за то, что он остается верным идеалам социалистического интернационализма.
Прочтя рассказ «Дети», читатель убедится, каких тружеников мирной вьетнамской деревни изображает Нгуен Киен, какая сложная и тревожная жизнь прожита ими и как они, опаленные войной, пришли на зеленые рисовые поля, к милым бамбуковым куртинам.
