было спокойствие. Не знаю, почему я испытал такую сильную боль и полнейшую опустошенность, сидя в трех футах от сына в тот момент, когда он впервые влюбился.
Теперь он просил показывать записи с Ингой Алдер, как раньше – с мамой. Мы смотрели, как девушка марширует и несет знамена. Следили за ее постами. Просмотрели документальные фильмы, в которых она заставляла честные банальности звучать как поразительные откровения. Видели, как она взяла штурмом маленький городок на холмах Тосканы, где собралась Большая семерка. Слушали, как она рассказывала собравшимся в ООН, какими они войдут в историю – если будет, куда входить.
Робин влюбился со всем пылом, на какой способен девятилетний ребенок, увлеченный женщиной постарше. Такая любовь встречается редко – она, по сути, чистая благодарность, не омраченная страстью или похотью. Инга Алдер без малейших затруднений вложила в натренированный обратной связью разум моего сына истину, которую я сам так и не постиг до конца: мир – эксперимент по изобретению непреложных истин, и убеждение – единственное доказательство, необходимое в этом эксперименте.
В конце апреля заработал первый фермерский рынок под открытым небом. Мы пришли на просторную площадь напротив Капитолия. Казалось, мама Робина идет с нами, только по другую сторону дороги. Киосков было мало, выбор товаров оказался невелик. Но там продавали козий сыр с корочкой лимонного цвета, поздние осенние яблоки и картофель. А еще морковь, листовую капусту, шпинат и зеленый чеснок, поэтому люди радовались, что земля снова ожила. Амиши предлагали пирожные и печенье на любой вкус, а фургончики с едой – кухню всех континентов. Мандолина и саксофон выступали дуэтом. На рынке продавали керамику ручной работы и украшения из металлолома; корыта из поваленных ветром дубов; рюмки с узором под мрамор и ручные пилы, покрытые эмалью с местными пейзажами. И еще – густой плющ, настурции и хлорофитумы. На внешнем краю этой Солнечной системы собрались сборщики пожертвований, сотрудники общественного радио и чиновники. Там же стоял арендованный ларек, в котором покупатели могли выбрать любой из ста тридцати шести умопомрачительных рисунков тушью и акварелью, изображающих создания, от которых вот-вот останутся одни воспоминания.
На пять часов Робин превратился в другого человека. Вероятно, триллионы долларов, которые ежегодно вкладывают в рекламу, принесли свои плоды: дети привыкли желать разные вещи, даже если не нуждаются в них. Каждый девятилетний землянин давным-давно научился заключать сделки. Однако я понятия не имел, насколько мой сын в этом деле хорош, до чего хитроумен. На протяжении субботнего дня он выдавал себя за уроженца этой планеты.
Он заново изобрел все уловки мошенников, описанные в руководстве коммивояжера.
– Какая цена, по-вашему, будет справедливой? Я трудился столько часов! Золотоголовый сифака подходит к вашим глазам. Никому не нужен толстогубый карпозубик; ума не приложу почему.
Он приставал к седовласым дамам, если те приближались на двадцать ярдов.
– Не желаете ли помочь сохранить жизнь прекрасному созданию, мэм? Это лучшая цель, на которую вы можете потратить несколько долларов.
Люди покупали, потому что он заставлял их смеяться. Кому-то понравилась его торговая стратегия, а кто-то захотел вознаградить начинающего предпринимателя. Кто-то пожалел его, кто-то испытал угрызения совести. Может быть, кому-то из ста покупателей его работа и впрямь понравилась до такой степени, чтобы повесить на стену. Но большинство прохожих, которые останавливались и что-нибудь покупали, просто покровительствовали ребенку, который потратил месяцы на создание малоценных вещей и вложил в них множество неуместных надежд.
За шесть часов он заработал девятьсот восемьдесят восемь долларов. Парень, который сдал нам в аренду ларек, купил игуану с черной грудью и шипастым хвостом – не самая удачная работа Робина – за двенадцать баксов, чтобы общая сумма превратилась в круглую тысячу. Робин был сам не свой. Месяцы целеустремленной работы привели к триумфу. Любая сумма с таким количеством нулей была неотличима от целого состояния. Ее можно пустить на благое дело!
– Папа, папа, папа! Мы можем отправить деньги сегодня вечером?
Он работал слишком долго, чтобы я мог спорить с этим стремлением к финишу. Мы отнесли деньги в банк. Я выписал чек, чтобы отправить пожертвование в природоохранную организацию, которую Робби выбрал сам после нескольких часов мучительных сомнений. В тот вечер, после вегетарианских гамбургеров и пары видеороликов с Ингой, мы устроились почитать на противоположных концах дивана, то и дело принимаясь воевать ногами за пространство посередине. Мой сын закрыл книгу и уставился на обшитый досками потолок.
– Мне так хорошо, папа. Кажется, я мог бы умереть сейчас и быть вполне доволен тем, как все прошло.
– Не надо.
– Лады, – сказал он с интонациями клоуна.
Две недели спустя Робин получил письмо от этих спасателей, занятых некоммерческой деятельностью. Я положил его на столик для газет в прихожей, чтобы сын нашел послание, когда придет домой из школы. Он вскрыл его в сильном волнении, разорвав конверт. В письме выражалась благодарность за содействие. Дальше шли похвальбы тем фактом, что почти семьдесят центов с каждого доллара прямо или косвенно тратились на замедление темпов разрушения среды обитания в десяти разных странах. И подсказка: если он хочет пожертвовать еще две тысячи пятьсот долларов, то сейчас самое подходящее время, поскольку встречные фонды и выгодные обменные курсы позволят им достичь своей ежеквартальной цели по сбору средств.
– Встречные фонды?
– Это когда крупные благотворители дают доллар за каждый доллар, который пожертвует кто-то другой.
– У кого-то есть деньги… Но этот кто-то их отдаст только в том случае, если…
– Это стимул. Как твои сделки «два по цене одного» на фермерском рынке.
– Неправда. – От злых мыслей он наморщил лоб. – У спонсоров есть деньги, но они никому их не дают? И только семьсот долларов из моего пожертвования пойдут на помощь животным? Виды вымирают, папа. Тысячами!
Робин кричал на меня, размахивая руками. Я предложил поужинать, но он отказался. Ушел в свою комнату, хлопнул дверью и не вышел, даже чтобы поиграть в любимую настольную игру. Я прислушался, не раздастся ли грохот, но тишина была еще
