перебирала почту и нежилась в лучах солнца, как большое зеленое растение. Я подумал, что Али могла бы рассказать мне сейчас, описать ужас, который заставил ее проснуться с криком. Но она не собиралась этого делать по доброй воле.
– Прошлой ночью ты была на взводе. Плохой сон?
Она вздрогнула.
– Ох, милый. Не спрашивай.
Ее взгляд умолял меня не упорствовать. Она не доверяла мне; я не принадлежал к ее конфессии. Я попытался скрыть эту мысль, но Алисса прочитала меня, как букварь.
– Приснился мой худший кошмар.
Она окинула комнату взглядом: как бы отвлечь меня, чтобы не вдаваться в подробности?
– В моем худшем кошмаре я заблудился в чужом городе, и тут начинают выть сирены. И я не могу тебя найти.
Алисса взяла меня за руку, ее улыбка дрогнула. Моя жена думала, что я трачу силы впустую, беспокоясь о подобной мелочи – ведь мы жили в эпицентре более масштабной катастрофы.
– Нас считают невротиками, Тео. Кучкой психов.
Меня не включили в это всеми презираемое «мы». Она имела в виду своих духовных братьев и сестер – людей, способных думать и о судьбе других видов.
– Почему людям так трудно осознать, что происходит?
Я привык к тому, что она кричит по ночам, и перестал просыпаться. Со временем Али посвятила меня в свои кошмары. В ее снах живые существа могли говорить, и она их понимала. Они рассказывали ей, что на самом деле происходит на нашей планете – рассказывали о незримых страданиях, масштабы которых превосходили всякие выдумки. Она видела, к чему в итоге привели неумеренные аппетиты человечества.
При свете дня Алисса трудилась до изнеможения. Я отвозил ее в Капитолий в те дни, когда она защищала какой-нибудь законопроект, и забирал вечером у подножия южной лестницы. Результаты в основном удовлетворяли ее. Но по вечерам, после двух бокалов красного вина и поэтического сеанса со своей спасенной дворняжкой, моя жена могла снова впасть в панику.
– Что произойдет, когда они исчезнут? Когда останемся только мы? Чем это закончится?
Я не знал, что сказать. Мы засыпали, прижимаясь друг к другу, утешая друг друга, как могли. И каждые несколько ночей она опять просыпалась с криком.
Алисса сражалась до конца. В этом была ее суть. Однажды днем я наблюдал, как она наносила боевую раскраску перед зеркалом в ванной: румяна, тушь, гель для волос, блеск для губ. Она помогла составить призыв к защите прав нечеловекоподобных созданий, который собиралась продвигать по всему Верхнему Среднему Западу. Иными словами, собиралась воззвать к животному началу законодателей обоих полов в десяти разных штатах.
– Пленных не брать. Верно, дружище?
Турне по провинции должно было начаться в тот же вечер на родной территории, в южном крыле Капитолия Висконсина. Наряжаясь, Алисса напевала.
– Кукушка – прекрасная птица, она поет в полете. И если она кричит «ку-ку», значит, лето не за горами…
Законопроект, который поддерживала моя жена, на десятилетия опередил свое время. У него не было ни малейшего шанса быть принятым, и она это знала. Но Али мыслила в долгосрочной перспективе – до тех пределов, пока еще можно было говорить о перспективе как таковой.
Она вышла из ванной во всем великолепии и застенчиво посмотрела на меня.
– Эй! Ты тот самый парень, который однажды заставил меня заикаться, как в детстве!
Я страстно ее возжелал.
После выступления у нее был запланирован прием, и потому требовалась машина. Расписание оправдывало хлопоты с парковкой в центре города. Я вышел на подъездную дорожку проводить Али. Положив одну руку на дверцу со стороны водителя, она наклонилась вперед и картинно взмахнула другой рукой.
– Итак… Мстители, собирайтесь!
Мы поцеловались, Алисса куснула меня за губу. Потом она уехала в Капитолий. Я не знал, что в следующий раз, когда мы с женой встретимся на этой планете, мне придется опознавать ее тело.
Пешеходов стало больше, люди начали замечать Робина. Несколько женщин подошли достаточно близко, решив убедиться, что с ним все в порядке. Мужчины проходили мимо. Одна дама с уложенными седыми волосами, одетая в черный пиджак и юбку, чем-то похожая на мать Али, приблизилась к моему сыну с таким видом, словно была готова набрать 911. Я встал, чтобы вмешаться, но Робин сам отговорил ее. Она нырнула в сумочку и достала горсть банкнот, которые попыталась сунуть ему. Он посмотрел на меня умоляюще, но не забыл правила. Разрешение на протест строго запрещало сбор денег.
Ему удалось раздать несколько листовок, в основном сбитым с толку людям, которые не задержались, чтобы прочитать их. Листовкам редко удавалось миновать мусорные баки на углах ландшафтного парка. Я прикинул, что его исследование представительной демократии может продлиться час, а результатом будет очень короткий устный доклад в школе на следующий день. Но благодаря сочетанию благой цели и многочисленных сеансов нейронного фидбека мой мальчик превратился в просветленного бульдога. Он гнул свою линию, подскакивая к каждому человеку, который очутился посреди этих просторов из бетона и тесаного камня, чтобы протараторить ему одну и ту же фразу.
Я сидел на скамейке без спинки со своим ноутбуком и настраивал симуляцию атмосферы, которая могла бы развиться на суперземле, только что открытой в тридцати световых годах от нас. Я проголодался раньше Робина. Подошел к нему, держа в руках термос с холодным соком и пакет с обедом, который он сам приготовил для нас накануне вечером. Робби проглотил половину сэндвича с хумусом и авокадо, затем приказал мне вернуться на наблюдательный пост. Он тряхнул плакатом, чтобы компенсировать паузу в несколько минут.
После обеда время замедлилось, как в каком-то мысленном эксперименте по теории относительности.
