Аккуратно пересаживаю Снежинку на кровать. Она поднимает на меня взгляд, а я не выдерживаю. Наклоняюсь и втягиваю её губы.
– Хотя ты и без вкусняшек сладкая, – заставляю себя прервать поцелуй.
С наслаждением вижу, что Снежинка недовольно дует губы, и хмыкаю.
Дотягиваюсь до пакета и высыпаю ей на ноги все, что накупил. У Снежинки вырывается удивленный вскрик.
– Куда мне столько?
– А это не только тебе, – усаживаюсь поудобнее, – весь день ничего не ел. Голодный капец.
Протягиваю ей шоколадку, и она берет с хитрой усмешкой.
За окном стремительно темнеет, и я понимаю, что скоро меня отсюда выпрут. А уходить очень не хочется. Так бы и сидел возле её кровати, пока она не встанет на ноги.
Снова кладу руку на её перевязанную ногу, и во мне просыпается любопытство.
– Что у тебя было с ногой? Я так и не знаю.
Снежинка давится и хмурится. На какое-то время в палате повисает молчание, которое проникает под кожу.
Все ещё недостаточно доверяет?
– Травма.
– Это я понял.
Сжимает губы в тонкую полоску, а потом резко выдыхает.
– Я была капитаном группы поддержки в своей старой школе. Где мы с Антоном учились.
Эти слова заставляют меня податься вперед. Боюсь пропустить хоть слово из её рассказа.
– И что?
Вздыхает и кидает грустный взгляд на поврежденную ногу. Мне тоже становится больно от мысли, что ей пришлось распрощаться со спортом. Я бы не вывез, если бы меня поперли из баскетбола.
– Тренер решила, что надо выводить нашу группу поддержки на новый уровень. Чтобы мы были лучшими. Она грезила сделать нас чемпионами и все такое.
Снова молчание. В тишине палаты слышу, как учащается её дыхание. Она отводит взгляд и смотрит словно сквозь меня.
– Новые элементы. Поддержки. Ну и я не готова была к этому. Точнее… – громко сглатывает и мотает головой, – ладно, не бери в голову. Я упала на выступлении. Ну и вот, — тыкает пальцем в лодыжку.
– Сама упала?
Снежинка вздрагивает и распахивает глаза.
– Конечно сама, – пожимает плечами, а я вижу, что снова что-то осталось за кадром.
Но я не давлю. Понимаю, что ей и так сложно вспоминать об этом.
– А что врачи? Ты не сможешь вернуться в спорт?
Горькая усмешка простреливает меня насквозь.
– Сомневаюсь, но я не спрашивала. Я боюсь, что мне скажут, что нет больше надежды.
Её глазки блестят, и это доставляет мне почти физическую боль.
– Хочешь, я спрошу? Пока ты не слышишь?
– Да как-то… — неопределенно пожимает плечами.
Дверь палаты распахивается, и к нам заглядывает медсестра, которая не хотела меня пускать сюда.
– Через десять минут обход и процедуры. Посетителей прошу удалиться, – окидывает меня недовольным взглядом.
Ещё бы. Как я сюда вторгся, вряд ли кому-то бы понравилось такое.
Она захлопывает дверь. Нависаю над застывшей Снежинкой и легко чмокаю в губы.
Она тянется ко мне, но я отстраняюсь. Иначе, боюсь, не уйду.
Никакая сила меня не оторвет от неё.
– Я завтра приеду. Ещё привезу чего-нибудь. Напишешь, чего хочешь.
– Если ты меня будешь так баловать, то я из больницы выкачусь.
Фыркаю.
– Бред. Сколько тебе тут ещё лежать?
– Вроде бы до конца недели. Завтра доктор скажет.
Угукаю и снова чмокаю Снежинку.
– Жди. До завтра.
– До завтра, – смущенно улыбается.
– Ты запомнила? Ты теперь со мной, – поглаживаю свое кольцо и смотрю в её глаза.
– Да уж забудешь тут.
– Умничка.
Пока не передумал, вываливаюсь из палаты и не сдерживаю дебильной улыбки.
Надо же, блин, ещё вчера даже не думал, что буду таким до одурения радостным, что стал несвободным.
Глава 36
На уроках без Снежинки уже становится непривычно, и я постоянно тереблю её красную нитку, чтобы хоть так ощутить, что она теперь со мной.
Поражает, что мой побег в больницу так и остался без наказания, но я честно оплатил его баллами, когда сматывался.
Телефон оповещает о звонке отца. Ненадолго сжимаю его в руке и выдыхаю сквозь стиснутые до боли зубы.
Что он хочет мне сказать нового, я не имею понятия, но у меня будет ещё одна возможность расспросить его про маму, и если повезет, то он, может, даже что-то расскажет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мне очень хочется в это верить, иначе мои мысли сведут меня с ума.
Неизвестность пугает меня до дрожи в ногах.
Сколько бы я ни корчил из себя крутыша, но ничто человеческое мне не чуждо.
– Да, – пока не передумываю, провожу пальцем по дисплею.
– Привет, Яр, я подъехал. Жду тебя у ворот. Директора я предупредил.
– Я хотел на своей.
– В этом нет необходимости. Жду.
И, как всегда, без лишних слов прерывает разговор.
И в этот раз вместо привычной злости я испытываю жуткую усталость. Внутри все сжимается и превращается в клубок нервов.
– Пацаны, – окликаю выходящих из столовой Глебаса и Ромыча, – я погнал. С отцом встретиться надо.
Ромыч откусывает хот-дог и вопросительно гнет бровь.
– А треша?
Пожимаю плечами.
– В семь же?
Глебас кивает.
– Должен успеть.
На бегу накидываю куртку команды и оказываюсь на свежем воздухе.
Нетерпение горит в теле, и это помогает преодолеть расстояние до ворот за полминуты.
Открываю дверь и заглядываю в салон. Играет тихая музыка, а отец сидит за рулем и дергается, когда я засовываю половину туловища в машину.
– Давай я на своей все же. Мне потом на тренировку ещё возвращаться.
– Сегодня тренировка? – отец хмурится.
Я только киваю и уже собираюсь вернуться на территорию за своей машиной.
– Садись, Ярослав, на моей поедем. Я потом привезу тебя обратно.
Нет желания тратить силы на споры ещё и о такой мелочи, как выбор машины, поэтому просто плюхаюсь на пассажирское сидение, и мы трогаемся с места.
– Сейчас в кофейню заедем. Я с работы, не обедал даже.
Молча откидываюсь на сидении и поворачиваюсь к окну. Где-то там за кварталами на больничной койке лежит моя Снежинка и ждет меня.
Я обещал сегодня приехать, если разговор с отцом оставит меня в живых.
Утрирую, конечно же.
А в неизвестности находится мама, и узнать про неё сейчас чуточку важнее, чем появиться в палате у Снежинки.
Отец паркуется возле обычной кофейни, и мои брови подлетают на лбу.
– А как же пафос? Где самый дорогой ресторан столицы?
Отец пронзает меня строгим взглядом и открывает водительскую дверь.
– Понятия не имею, какой ресторан в столице считается самым дорогим. Я предпочитаю кушать в стенах дома. Пойдем.
Эта реплика вызывает во мне совсем немного стыда.
Проходим внутрь, и отец садится в самый дальний угол, указывая на стул напротив.
Окидываю небольшое помещение взглядом и давлю рвущееся наружу удивление.
– А где же вереница охраны и телохранителей?
– Прекращай дерзить и посади уже свое туловище, – гаркает отец.
Затыкаюсь и делаю то, что он просит. Складываю руки в замок. Не спускаю глаз с листающего меню отца.
– Ты что-нибудь будешь?
– Ага, – отец поднимает заинтересованный взгляд, – порцию правды.
Разочарованный выдох. Который меня абсолютно не трогает.
Те времена, когда мы доверяли друг другу, прошли.
Он сам все разрушил и испортил.
– Фух, прошу прощения за задержку. Пробки задолбали, – рядом с нашим столом возникает вихрь в лице моей тети.
Удивленно распахиваю глаза и наблюдаю за тем, как она стаскивает с себя куртку и садится рядом с отцом.
И мне эта картина совсем не нравится.
Катя смотрит на меня с жалостью в глазах.
– Привет, Кать, да ты вовремя. Я только заказывать собираюсь. Будешь что-то?
– Кофе. Моккачино, пожалуйста.
С прищуром наблюдаю за этой милой сценой, и внутри взрывается злость на них двоих. То есть пока мама неизвестно где, они…
– Только не говорите мне, что вы двое заодно, – цежу сквозь зубы.
