ударился и пока что о революции не помышляет. Однако студента арестовать следует немедля, здесь Шнырь прав, пока он новых бед натворить не успел», – размышлял о возможностях покушения на Марсовом поле судебный следователь, когда ноги сами привели его в переднюю, и он оказался возле филерской кареты.
Глава 25. И на старуху бывает проруха
Когда Казимир вернулся домой, Зося спросила из-за двери спальни: «Это ты, Казик?» и, получив утвердительный ответ, в переднюю выходить не стала. Собираясь ложиться, Глафира молилась в своей комнате и нос в коридор не казала, хотя позднее появление молодого барина не укрылось от ее вездесущих ушей.
«Чудно, однако ж. Польская потаскуха, слава богу, убралась, а Казичка опять где-то шлялся? И кто ж тогда наверху у них дверью стучал?» – недоумевала безнадежно влюбленная в молодого человека горничная и, тяжело вздохнув, загасила свечу.
Сбросив грязные, с прилипшим навозом башмаки, студент прошел к себе и, закрывшись на ключ, повалился в изнеможении на диван. Великая радость переполняла его. Он не тужил ни о гибели несчастных бродяг на Смоленском поле, ни о миновавшей его смертельной угрозе, ни о стоявшей против его окон карете. Главное, у него получилось!
«Соберу запал для второго снаряда, благо, взрывчатая смесь готова, да посплю немного», – определился с ближайшими планами Казимир, как тягучая усталость пригвоздила его к дивану, а веки налились свинцом. «Не спать, не спать!» – неимоверным усилием воли он заставил себя подняться и усесться за письменный стол. Заполнив серной кислотой стеклянную трубку, он запаял ее и, вставив в трубку большего диаметра, залил ее конец расплавленным сургучом. Оставалось заполнить пространство между стенками трубок смесью бертолетовой соли и сахара и получившийся сосуд опять наглухо запечатать сургучом. Как ему подсказал Кройц, для гарантированного взрыва следовало подготовить две такие трубки, расположенные перпендикулярно друг другу, а в центре каждой из них поместить груз, который надежно раздавил бы стекло той или иной трубки при ударе о поверхность под любым углом.
«Черт, бертолетова соль окончилась, а в аптеку уже не сунешься, полчаса до полуночи», – ругал себя Казимир, как вспомнил, что дома у Кройца оная субстанция точно имеется, притом ключ от инженеровой квартиры лежит у него в кармане.
«Не сочтите за труд, привезите мне завтра склянку с серной кислотой. Вам же до меня и десяти минут ходу много будет, – напомнил об их близком соседстве Кройц. – В кабинете на верхней полке в лабораторном шкапу найдете. Возле склянки с бертолетовой солью стоит, да и мешок кизельгура прихватите, что-то он скоро вышел, – вручая ключи, растерянно обронил инженер. – Длинный от парадной, а эти два – от квартиры и кабинета, – указал, какой ключ к чему, Кройц. – Ежели горничная дома окажется и любопытствовать станет, скажете, я приказал. И не дай вам бог столкнуться в парадной или на лестнице с моим соседом Зининым. А коли такое несчастие приключится, не сообщайте ему, что вы мой ассистент. Гениальный ум, но характер прескверный. С некоторых пор, а я полагаю, после знакомства с господином Нобелем, достопочтенный академик стал подозрителен до сумасшествия», – закончил с наставлениями Кройц.
Надев новые ботинки, купленные давеча матерью и стоявшие у дивана в его комнате, дабы Казичка не забыл их примерить, он накинул шинель и, сложив в мешок полусобранный снаряд, вышел через кухню на черную лестницу, оставив керосиновую лампу зажженной. Когда Чаров со Шнырем, оставив Фрола в карете, заявились к Лиховцевым, Казимир уже был на квартире Кройца.
– Что делать будем, ваше высокоблагородие? – возвращаясь к карете, поинтересовался Шнырь.
– Обмишурились мы с тобой, – не зная ответа, досадливо протянул Сергей.
– Студент черным ходом улизнул, когда я у вас пребывал, а Фролка за квартирой с улицы наблюдал и двор страховать не мог.
– Не кори себя почем зря. Обидная случайность, что мы с ним разминулись. Дурно, конечно, что достойных родителей Лиховцева в тревогу великую ввергли, да по-иному уже нельзя было…
– Особливо мадам Лиховцева разволновалась, когда на ботинки ее сыночка навозные я пальцем указал.
– А в комнате у сына отец пренеприятные для себя открытия нашел, – покачал головою Чаров, припоминая побледневшее лицо профессора, когда тот заглянул в шкафы, а потом осмотрел рабочий стол Казимира.
– Дык теперь куды, ваше высокоблагородие? – прервал излишние чувствования судебного следователя Шнырь.
– Родителей студента мы уж испугали, остается напугать инженера Кройца. Полагаю, в иных местах Лиховцеву незачем теперь быть, – задумчиво проронил Сергей, тогда как филер приказал севшему на козлы Фролу гнать на Аптекарский остров.
Глафира беспокойно ворочалась в постели, когда стук дверного засова подсказал ей, что Казичка опять ушел среди ночи. А чтоб не потревожить родителей, воспользовался черным ходом. Как ни напрягала слух горничная, наверху было тихо. Когда же спустя несколько минут в передней настойчиво запел колокольчик, девушка с горящей свечой выскочила из комнаты. Подойдя на цыпочках к парадным дверям, она тревожно спросила «Кто там?» и, услышав в ответ «полиция», отомкнула в испуге замок.
В это мгновение в передней появились хозяева и с вопросительным видом воззрились на вошедших. Из последующих разговоров Глафира, немедля отосланная к себе мадам Лиховцевой, поняла, что Казичке грозит опасность, и поспешила одеться. Из бормотания студента, на секунду остановившегося на пороге кухни против ее двери, до нее вдруг дошло, куда мог податься предмет ее тайной страсти, и, обуянная желанием его предупредить, а может, и спасти, дождалась ухода непрошенных гостей, после чего покинула черным ходом квартиру.
Кройцева прислуга Акулина состояла в подружках Глафиры и во время совместных походов за снедью по павильонам Андреевского рынка и товарным лавкам его гостиных рядов любила поболтать о хозяине и его молодом ассистенте, а также их «преважных» опытах на даче у инженера. Рассудив, что среди ночи Казичка едва ли потащится на Аптекарский остров, Глафира поспешила на квартиру Кройца. На подобную догадку горничную натолкнули долетевшие до ее ушей вопросы судебного следователя, а также слова Казимира, оброненные возле ее двери. «Тьфу, позабыл, какой ключ от инженерова кабинета?» – подсвечивая себе свечой и не зажигая лампы, топтался на пороге кухни Лиховцев, пытаясь разобраться с отданными ему Кройцем ключами, после чего лязгнул засовом и усвистал восвояси.
– Скоро ли? – обеспокоенно вопросил студент, когда, уйдя от Кройца, они торопились к дому горничной. Большой проспект давно обратился лесной дорогой, справа от которой простирались необъятные выгоны Смоленского поля, а слева била нещадно в нос вонь преющей кожи. Это кожевенные фабрики заводского района Чекуш настойчиво напоминали о себе.
– Да уж дошли, барин, – с придыханием отвечала Глафира, показывая рукой направо. И действительно, с северной стороны пустыри сменили уходящие вдаль непритязательные избы, сооруженные по краям бывших просек, а теперь обычных гужевых дорог, весьма отдаленно напоминавших улицы. Эта была морская слобода Галерной гавани. В ярком свете луны виднелись подернутые сухим мхом крыши, вместо заборов у иных хибар эту роль исполняли прибитые палками рогожи, и когда ветер шевелил их, перья растущего чеснока на огородах мелькали по пути.
– И впрямь дошли… – обреченно проронил Казимир, оглядывая унылую картину.
– Свернем на Весельную улицу, и второй дом справа от протоки – мой, – с тайной гордостью объявила горничная. И вправду, ее небольшой домик в три окна, как по большей части и остальные на этой улице, да и, наверное, во всей слободе, выделялся добротным, собранным из тонких бревен, забором и обитой железом кровлей.
– Располагайтесь за столом в горнице, барин, а я печку затоплю, – зажигая керосиновую лампу, зачастила Глафира, сметая с прямоугольного соснового стола несуществующий сор.
Наконец-то он смог доделать начатое. С облегчением водрузив драгоценный мешок на середину стола, Лиховцев взялся за работу.
– Щас-то мы его ужо возьмем, ваше высокоблагородие! – подбодрил судебного следователя Шнырь, когда они возвращались с Аптекарского острова, и опять не солоно хлебавши. Получив суровую отповедь от Кройца, пообещавшего пожаловаться в Окружной суд начальству Чарова, а до того с уничижительной дотошностью продемонстрировавшего, что никакого студента Лиховцева у него на даче и в помине нет, Сергей приуныл
