Он собрал документы в папку.
– А все-таки хорошо смеется тот, кто смеется последним, – изрек он тоном победителя.
Сегодня последним смеялся он…
– Плохи дела? – спросила Лиза Грановского.
Конечно, она и сама понимала, что ее положение хуже некуда. Словно она не была адвокатом. Будто ей никогда не приходилось отвечать на подобный вопрос. Теперь же, сжавшаяся в комок, маленькая и испуганная, она заглядывала в глаза своему защитнику и ждала от него чуда.
«Это все ерунда, – непременно скажет он. – Мы разобьем эти доводы в дым. Подумаешь, какая-то экспертиза!»
Но Семен Иосифович не был настроен шутить.
– Заключения экспертиз следует принять как данность. С ними не поспоришь. Конечно, наши объяснения о происхождении твоих отпечатков пальцев на местах преступлений звучат правдоподобно. Но у нас нечего положить на чашу весов твоей невиновности. Вот в чем проблема, Лизонька.
– Мы проигрываем?
– Да. Во всяком случае, пока…
В дверное окошко кто-то постучал. За стеклом появилась улыбающаяся физиономия какого-то адвоката. Дубровская втянула голову в плечи. Она не хотела, чтобы ее узнавали.
– Я выйду на минутку, – сказал Грановский и исчез за дверью.
Лиза же осталась наедине со своими мыслями. Неудивительно, но все они были черными…
«Приговаривается к двадцати годам тюремного заключения», – звучал бесстрастный голос судьи, зачитывающего приговор.
Вероника Алексеевна побледнела. Няня схватилась за сердце…
Двадцать лет? Если сейчас ей двадцать четыре, то после отбытия наказания ей будет около сорока пяти. Много это или мало? Много, чтобы начать новую жизнь, завести семью, родить ребенка. Мало для того, чтобы мечтать о смерти. Ей придется жить еще долго. Чередой потянутся тоскливые годы, не скрашенные домашним уютом и детским смехом. Она привыкнет к одиночеству. Больная, злая как осенняя муха, она начнет выходить из себя каждый раз, когда молодежь за стеной затеет шумную вечеринку. Ее будут обходить стороной. С ней побоятся связываться. Как-никак, бывшая заключенная, осужденная за двойное убийство.
Быть может, она заведет себе собаку или кошку. Всю нерастраченную любовь она отдаст этому бессловесному существу, такому же одинокому, как она сама…
Лиза не замечала, что слезы льются у нее из глаз, оставляя на щеках соленую влагу. Она жалела себя, свою молодость, свою красоту, уже поблекшую в суровом тюремном климате.
Зазвонил телефон. Она вздрогнула и обвела глазами крохотную комнатку. Откуда мог взяться телефон в следственном боксе? Но затейливая мелодия продолжала звучать, подтверждая, что со слухом у девушки пока полный порядок. Звук показался ей слегка приглушенным. Так и есть! Он доносился, судя по всему, из кармана пальто Грановского, небрежно брошенного на стул.
Дубровская подошла к двери и осторожно выглянула наружу. Адвоката видно не было. Она вернулась на место. Телефон просто надрывался от натуги. Лиза вздохнула. Придется ответить. Кто знает, может, что-то срочное.
В трубке раздался продолжительный кашель, и сиплый мужской голос потребовал:
– Мне нужен Семен Иосифович Грановский!
– Его нет.
– Так позовите его! – хрипел незнакомец.
– Это невозможно, – вполголоса сообщила Лиза. – Он – в тюрьме.
Мужчину, видно, настолько удивила новость, что он даже перестал кашлять.
– А вы кто? Его адвокат?
Дубровская поняла, что запутала ситуацию, и в отчаянной попытке оправдаться поспешила объяснить:
– Вообще я – адвокат. Но в настоящее время я нахожусь тоже в тюрьме, по ложному обвинению. Семен Иосифович вышел на минуточку. Если вы оставите мне сообщение, я обязуюсь передать ему все в точности.
– А за что его замели? – осведомился собеседник.
– Замели? – бестолково переспросила Лиза.
– Ну, да. Что ему шьют?
– Э-э-э, вы имеете в виду…
– Господи, девушка! – выразил нетерпение мужчина. – Вы не могли бы позвать к трубке кого-нибудь посообразительней. Я звоню по серьезному делу, и мне недосуг общаться с вами.
Дубровская оскорбилась, но суровую отповедь телефонному грубияну она прочитать не успела. Пришел Грановский. Взяв трубку в руку, он продолжил начатый разговор:
– С кем имею честь… Кто? Это вы! Наконец-то… Какая…
Он не сводил глаз с Елизаветы, из чего она заключила, что странный знакомый Грановского спрашивает о ней. Наверняка он интересуется той чокнутой, которая, сидя в тюрьме, не знает простых и понятных слов. Но разве ее вина в том, что отец в детстве прививал ей любовь к классической литературе, а мама водила ее на все театральные премьеры.
«Эй, Дубровская! – кричали ей одноклассники. – Прочти, что здесь написано». И третьеклассница Лиза с готовностью читала надписи на заборах, недоумевая, почему несносные мальчишки едва не катаются от смеха по земле. Лишь позже, страшно смущаясь, ее няня объяснила, что существуют некоторые запретные слова, которые произносить вслух не принято. Подобную словесную грязь произносят лишь те, кто живет в сточной канаве и питается исключительно водкой и солеными огурцами. Став взрослой, Елизавета поняла, что таких людей неизмеримо больше. Многие из них имеют ученые степени и всенародную известность, но, открывая рот, лепят все то же самое, что и вечно пьяный сосед дядя Гриша. Сама она так и не сумела приобщиться к национальной «культуре речи» и краснела, как благородная институтка, каждый раз, когда ее ушей касалась непристойность…
– Лиза! Ты опять витаешь в облаках? – улыбался ей Грановский. – Ты не представляешь, с кем я только что говорил!
– Представляю, – отмахнулась она. – С нахалом, страдающим чахоткой.
– Да, со здоровьем у этого парня, должно быть, проблемы, – согласился Семен Иосифович. – Но дело не в этом. Это Александр Данилкин. Сын твоего невидимки. Он вышел на связь! Ты понимаешь, что это значит?
Елизавета во все глаза уставилась на адвоката.
– Эй, дорогая! – В его голосе звучало беспокойство. – С тобой все в порядке?
Дубровская не была в этом уверена. Известие, которое только что сообщил ей адвокат, было, разумеется, весьма обнадеживающим. Но в состояние столбняка ее привело открытие, сделанное только что.
«Этого не может быть! – ахнула она. – Простое совпадение? Маловероятно. Однако что все это значит? Что?»
Ее догадка рождала пока больше вопросов, чем ответов. Но лихорадочное возбуждение, охватившее все ее естество, свидетельствовало о том, что она на верном пути. Истина находилась где-то неподалеку. Вот только где?
…Ссора вспыхнула внезапно. После обеда Марта попросила подругу помассировать ей спину.
– Чувствую себя неважно, – жаловалась она. – А у тебя такие нежные пальцы. Я думаю, ты справишься без труда. Тебе ведь не сложно доставить мамочке удовольствие?
– Я ничего не смыслю в массаже, – попробовала отвертеться Лиза. – Единственный раз, когда нечто подобное я пыталась сделать своей двоюродной сестре в детстве, закончился для нее несколькими царапинами, а для меня – синяком. Кузина не выдержала издевательств с моей стороны и стукнула меня по лбу теннисной ракеткой.
Видимо, Марта не восприняла предупреждение Дубровской всерьез. Она рассмеялась.
– Ну, я думаю, с того времени утекло немало воды. Ты наверняка приобрела некоторые полезные умения и навыки. Верно, детка? Так что можешь не беспокоиться. К тому же я буду направлять твои руки по верному маршруту.
Этого Елизавета хотела меньше всего.
– Мамочка научит тебя многим штучкам. Дай только срок!
Марта сняла трикотажную кофту и в удобной позе расположилась на нижних нарах. Дубровскую замутило.
– Мне что-то нехорошо, – прошептала она. – Разболелась голова. Мне нужно полежать.
Подруга рассердилась:
– Мне кажется, ты слишком часто в последнее время жалуешься на голову.
– Вовсе нет, – пискнула девушка, забираясь к себе на верхотуру.
Она свернулась калачиком. Ее колотил озноб. Лиза лежала тихонько, как мышка, не ворочаясь с боку на бок и почти не дыша. Она пыталась отгадать, что в этот момент делает Марта.
Какое-то время с нижней полки не доносилось ни звука. Но как только Лиза собралась перевести дух, знакомое лицо оказалось почти рядом. В бесцветных глазах подруги плясал опасный огонек.
– Ты меня избегаешь? – Женщина предпочла прямой вопрос.
– С чего ты так решила? – Дубровская попыталась изобразить непонимание, но Марту было сложно провести.
– Но это же очевидно! Ты шарахаешься от меня всякий раз, когда я подхожу к тебе ближе чем на полметра. Сейчас же, когда я не касаюсь тебя даже пальцем, ты забиваешься в угол. Я не кусаюсь, детка. Тебе давно пора это понять.
– У каждого человека есть право на свое личное пространство. Если кто-нибудь вторгается в него, пусть даже невольно, возникает защитная реакция. Я просто стремлюсь восстановить границы своей неприкосновенности и автоматически отодвигаюсь.
