Вскоре после того, как Дарнли уехал в Шотландию, Елизавета поняла, чем чреват его союз с Марией; их совместные притязания на английскую корону вполне способны были объединить вокруг них католическую Европу. Как выразился Филипп в письме к послу де Сильве, брак Дарнли и Марии Стюарт вполне отвечает интересам Испании; «его следует ускорять и поддерживать в полном объеме нашей власти. Пожалуйста, дайте понять леди Маргарет [Леннокс], что я не только рад тому, что ее сын станет королем Шотландии, и не только помогу ему в этом, но помогу стать и королем Англии, если их брак состоится».[413]
Елизавете перспектива такого союза «откровенно не нравилась»; она прервала все дальнейшие переговоры, считая, что это «опасно для той дружбы, которая сейчас связывает две наши державы». Сэр Николас Трокмортон, которого заменили на посту посла во Франции, был послан в Шотландию с поручением сделать все, что в его силах, чтобы «разрушить или отложить» брак и передать Марии, что, «за исключением лорда Дарнли», Елизавета «будет вполне довольна любым ее выбором».[414]
Трокмортон не преуспел в своей миссии и через месяц написал из Эдинбурга, что брак «нерасторжим».[415]
Глава 15
«Непревзойденная и незапятнанная»
5 марта 1565 г. Дадли дал ужин в честь королевы и ее фрейлин. Устроили рыцарский турнир, конные состязания, а позже приглашенным показали комедию на английском языке, посвященную вопросу брака. Спор вели Юнона, сторонница брака, и Диана, сторонница целомудрия. После того как обе стороны представили свои доводы, Юпитер вынес вердикт в пользу брака, на что королева, повернувшись к Гусману де Сильве, воскликнула: «Все против меня!»[416] Твердое решение Марии Стюарт связать себя брачными узами очень нервировало Елизавету. Ее снова стали упрашивать поскорее выйти замуж и произвести на свет наследника. Во вполне откровенной беседе с де Сильвой она объяснила, что брак – «то, к чему я никогда не испытывала никакой склонности. Однако мои подданные так давят на меня, что я ничего не могу поделать; я должна выйти замуж или следовать другим курсом, который очень труден. В мире бытует мнение, что незамужней женщине незачем жить… во всяком случае, если она воздерживается от брака, то из-за какой-то дурной причины, как обо мне говорят, что я не выхожу замуж, потому что люблю графа Лестера, а за него не пойду, потому что у него уже была жена. Хотя теперь у него нет живой жены, я все же не выйду за него… Как говорится, на каждый роток не накинешь платок, и мы должны довольствоваться тем, что исполняем свой долг и верим в Бога, ибо истина в конце концов восторжествует. Он знает мое сердце, которое очень отличается от того, что обо мне думают, как и вы когда-нибудь поймете».[417]
Судя по всему, королеве была противна сама мысль о браке. Тем не менее все знали о ее давнем влечении к Дадли. Она по-прежнему принимала знаки его внимания и для собственного удовольствия, и для того, чтобы отвратить нежеланных иноземных принцев, держать их на расстоянии вытянутой руки. Как признавал сам Дадли, «она столь гибка и уклончива и то соглашается, то отказывается… самые близкие к ней люди не в состоянии ее понять, и ее намерения истолковываются по-разному».[418]
Весной и летом 1565 г. Сесил предпринимал меры для того, чтобы оживить вялотекущие переговоры о браке Елизаветы с эрцгерцогом Карлом Австрийским. Государственный секретарь считал, что католицизм эрцгерцога, от которого, как надеялся Сесил, тот отречется, не так опасен для Англии, как незамужнее состояние Елизаветы.[419] Однако император Фердинанд, помня о том, как Елизавета однажды уже отвергла предложение его сына, отнесся к инициативе Сесила с подозрением. В июне, когда Фердинанд умер и ему наследовал старший сын Максимилиан, появились новые надежды. Новый император поручил своему советнику и камергеру Адаму фон Цветковичу, барону фон Миттербургу, поехать в Лондон с особым заданием. Нужно было согласовать условия свадьбы.[420]
Первым делом Цветкович должен был выяснить, расположена Елизавета выйти замуж или нет, а затем, что самое главное, необходимо было, «применив все средства и усилия, узнать, что говорят о нравственности, добродетелях, чувствах и репутации ее величества». Далее советнику предписывалось, «буде он наверняка и по ясным знакам и высказываниям узнает, что ее величество отмечена непревзойденной и незапятнанной добродетельностью», если его спросят, он может намекнуть, что император с радостью начал бы переговоры о браке, но лишь в том случае, если они не окажутся «напрасными и тщетными». Эрцгерцог не потерпит, как в прошлый раз, чтобы его «водили за нос». Однако, если он «узнает, не по слухам, но из ясных суждений и общего мнения, что нравственность и взгляды ее величества не таковы, как подобает государыне, ему следует уделить особое внимание, чтобы не проронить ни единого слова по данному вопросу».[421]
Опасаясь угрозы для Франции, какую представлял бы англо-габсбургский альянс, Екатерина Медичи также поспешила предложить претендента на руку Елизаветы. Соперником австрийца выступил ее сын Карл IX, король Франции.[422] Союз тридцатилетней протестантки, королевы Англии, и четырнадцатилетнего католика, короля Франции, стал неожиданным и заманчивым предложением. Карл объявил, что влюблен в Елизавету; сэр Томас Смит, английский посол во Франции, считал, что из французского короля выйдет хороший муж. Он заверил королеву: хотя юный король «бледен и не слишком хорошо сложен», он кажется «податливым и мудрым для своих лет» и давал «более остроумные ответы, чем можно от него ожидать». В письме к Елизавете Смит добавлял: «Ручаюсь… что он придется по нраву вашему величеству».[423]
Елизавету его слова не убедили; она сказала Полю де Фуа, французскому послу, что его король «и слишком велик, и слишком мал; иными словами, Франция была слишком влиятельной державой для союза с Англией, а Карл, на шестнадцать лет моложе Елизаветы, был слишком молод. Подобный союз подвергнет опасности независимость ее страны, поставит ее под власть католика и сделает ее пожилой женой четырнадцатилетнего мальчика. Она объясняла затем де Сильве, что «не хочет стать посмешищем всего мира, явив картину старой женщины и мальчика у алтаря».[424] Цветкович, посланник императора, прибыв в Англию, сообщал, что «шут королевы сказал правду, уверяя, по-английски… что ей не следует выходить за короля Франции, ибо он всего лишь мальчик и неженка; зато ей следует выйти за эрцгерцога Карла, и тогда он не сомневается в том, что скоро она родит своего малыша. Я сказал королеве, что дети и шуты говорят правду, и потому надеюсь, что она услышала слова истины, но она только посмеялась».[425]
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
