Степан Георгиевич подвел итог спору:
- Я думаю, что решение может быть только одно: вот статья, написанная для "Гудка", которая в ясных и простых выражениях раскрывает нашу большевистскую тактику в данном вопросе. - Шаумян развернул гранки статьи, набранной для следующего номера "Гудка". Громко, чтобы всем было слышно, он прочел ее заголовок: - "Надо бойкотировать совещание!" А из сказанного Ар-шаком получается, что на промыслах Мухтарова много сторонников совещания...
- Я так не говорил, - пошел на попятный Аршак. - Ханлар Сафаралиев и другие товарищи - сторонники бойкота. Я высказал только то, что сам думаю.
Шаумян сдвинул брови.
- Но раз ты, товарищ Аршак, одобряешь совещание, значит до сего времени агитировал за него на промысле, не так ли? Если так, то жаль! С завтрашнего же дня надо повести там агитацию против совещания. По-моему, за эту задачу должны взяться Азизбеков и Джапаридзе. Кампания за бойкот совещания - сейчас главное в нашей работе...
В это время послушник, про которого все забыли, поднялся с места и бесшумно, как тень, скользнул к выходу. Все головы повернулись к нему, все в тревоге умолкли.
- Давайте продолжать, товарищи! - стал успокаивать Азизбеков. - На посту стоит Аслан.
Но никто пока не решался заговорить. В мечети воцарилась тишина. На крыше прерывисто бормотали сонные голуби. Этот однообразный птичий гомон глухим эхом отдавался под высокими сводами здания.
Наконец Шаумян нарушил молчание:
- По-моему, нам следует прочесть эту статью товарища Кобы. Она во многом отвечает на волнующие нас вопросы. Отождествлять думу с совещанием, разумеется, не следует. - Шаумян взглянул на узенькие полоски гранок. Читаем, значит? Нет возражений?
- Нет, нет, - отозвался Смирнов. - На нашей проклятой фабрике "Гудка" не увидишь. Лучше тут прочесть!..
- Правильно! Верно! - раздались голоса.
Но все еще были насторожены. Все думали о том, что послушник вышел неспроста. Прислушавшись еще несколько мгновений, Шаумян начал читать, ясно и четко выговаривая каждое слово:
- "Вопрос об участии в бойкоте совещания с нефтепромышленниками является для нас вопросом не принципа, а практической целесообразности. Мы не можем раз навсегда бойкотировать все и всякие совещания, как это предлагают делать некоторые озлобленные и не совсем нормальные "индивиды"...
Аршак, почувствовавший себя неловко после замечания Шаумяна, вдруг встрепенулся и порывисто, радостно воскликнул:
- А я что говорил? Так и я говорил. Не можем бойкотировать. Мы должны пойти на совещание, и точка!
Степан Георгиевич чуть приподнял руку.
- Постой, Аршак. Ты всегда горячишься. Послушай внимательно: "И наоборот, мы не можем раз и навсегда решить вопрос в пользу участия в совещании, как это умудряются делать наши кадетообразные товарищи". Слышишь, Аршак? Вот и ответ тебе!
Азизбеков ознакомился с содержанием статьи еще вчера в редакции "Гудка". Мысли автора совпадали с его собственными мыслями. Но Шаумян читал так выразительно, так богат оттенками был его голос и он так умел выделять основное, что смысл статьи как бы вырастал в глазах Азизбекова, и вся статья казалась еще более яркой и убедительной. Азизбеков уже думал о том, как с завтрашнего дня начнет пропагандировать основные положения статьи перед рабочими, как посыплются, может быть, возражения, как он будет отбивать атаки инакомыслящих и как, перетянув на свою сторону большинство рабочих, услышит одобрительный гул голосов.
Шаумян тем временем продолжал читать, бросая изредка многозначительные взгляды на неподвижного Аршака, низко опустившего голову.
- Ты заснул, Аршак, - осторожно толкнул его в бок Джапаридзе.
Вздрогнув, Аршак поднял голову.
- Совсем нет, товарищ Джапаридзе, - отозвался он. - Какой может быть сон? Все думаю... Пачему я это не понимал раньше? Так ясно...
- Потому, что дочь Мухтарова свела тебя с ума! Все опять захохотали.
Послышались легкие шаги. Оторвавшись от гранок. Шаумян посмотрел на входившего послушника.
- Ну, что ты там увидел, хальфа? - полюбопытствовал Азизбеков.
Все с нескрываемым интересом глядели на послушника и ждали ответа. Смутившись под взглядами устремленных на него глаз, послушник растерялся.
- Не глядите на него так, - попросил Шаумян, - Совсем сконфузили юношу...
К послушнику, наконец, вернулся дар речи.
- Хотел посмотреть, скоро ли утро... Как бы вам не пропустить время намаза... Да и мне надо пропеть азан*. Но до утра еще долго...
______________ * Азан - религиозное пение с минарета, оповещающее время молитвы.
- Да нет же! Не так уж долго, - усмехнулся Азизбеков и многозначительно посмотрел на друзей. - Скоро наступит утро!
Шаумян прочел заключительные фразы статьи:
- "... Забойкотировать совещание, сделать его посмешищем и тем самым подчеркнуть необходимость борьбы за общие требования. И так, надо бойкотировать совещание!".
Прогулявшийся и разогнавший сон послушник уселся на прежнем месте и, чуть прибавив огня в лампе, уткнулся в коран.
Громким голосом заговорил Азизбеков: - Все зависит от нас, от партийной организации. Нельзя терять ни дня, ни часа. Улучшения в жизни даются не сверху и не путем торговли, а снизу, путем общей борьбы вместе с мастеровыми. Если "бешкешные" настроения, подобно эпидемии чумы, распространяются среди рабочих, то известная доля вины и ответственности за это падает прежде всего на нас самих. Если такие видные рабочие, как Аршак, еще верят в пустые обещания хозяев, то не трудно догадаться, что многие попадаются на эту приманку. Наступающее утро должно осветить не только нашу мысль, но и сознание всех без исключения рабочих!
Шаумян обратился к Аршаку:
- Ну, так как, друг?
- Я понял свою ошибку.
Рассветало. В посиневшие окна струился первый робкий свет. Подпольщики как будто не замечали этого. Заседание продолжалось, обсуждали возможности освобождения из тюрьмы арестованных товарищей. В списке подлежавших освобождению большевиков были и Бай-рам с Василием Орловым. По полученным сведениям, Орлову грозила виселица, а Байраму - тюремное заключение, может даже каторга.
- Дать взятку тюремщикам!
- Послать требование об освобождении от имени партии!
- Совершить вооруженный налет!
- Сделать подкоп под тюрьму!
Услышав последнее предложение, Азизбеков вспомнил гоголевского Манилова.
- Типичная маниловщина, - сказал он. - Беспочвенные и несбыточные фантазии.
Шаумян разобрал каждое предложение в отдельности:
- Взятки мы дать не можем, во-первых, потому, что аппетиты у чиновников слишком большие, во-вторых, этим мы как бы косвенно признаем виновность наших товарищей. Жандармам сейчас только этого и надо. Относительно подкопа Азизбеков прав. Не реально. Ничего не даст требование от имени партии. Оно, наоборот, еще больше озлобит наших врагов. Стало быть, остается последнее - вооруженный налет. Наиболее трудный, опасный, но вместе с тем наиболее верный путь. Кому мы можем поручить осуществление этой операции?
Шаумян замолк. Взглядом утомленных и чуть прищуренных глаз он обводил лица товарищей.
- Мне! - воскликнул почти все время молчавший Григорий Смирнов.
- Григорий Савельевич, дело-то очень опасное... - сказал Шаумян. - Ты сам недавно выбрался из тюрьмы.
Голос у Григория Савельевича дрогнул от обиды.
- Если дело опасное, то почему должен идти не я, а кто-то другой? - Он решительно повернулся к Азизбекову: - Где возьмем оружие?
Шаумян снова чуть приподнял ладонь.
- Не торопись, Григорий Савельич. Надо все обдумать. Потери нашей партии и без того велики... Мы не можем действовать сгоряча...
Комитетчики услышали еще один голос: - Пошлите меня!
В дверях показался Аслан. Торопливо подходя, он добавил, поправляя в волнении папаху:
- Почему бы мне не пойти? Сотни таких, как я, не стоят одного из тех, кто заключен в тюрьму. Степан Георгиевич! Товарищ Азизбеков! Клянусь, если не выручу товарищей из тюрьмы, то я недостоин своей папахи! - Он бросился к Джапаридзе, как бы ища у_ него поддержки: - Пусть соглашаются, товарищ Джапаридзе!
- Давайте поручим Смирнову и Аслану, - предложил Шаумян. - У Аслана молодость, у Смирнова - опыт... - Он спросил: - Нет возражений?
- Нету! Нету! - словно боясь возражений, первым воскликнул Аслан. И, с важным видом, давая понять, что раз охрана заседания комитета поручена ему, то все обязаны подчиняться, заявил твердо: - Пора расходиться, товарищи!
И члены комитета подчинились. Пока они прощались с послушником, Аслан выскочил наружу и, сейчас же вернувшись, сказал:
- Можно выходить.
Все молча вышли из мечети и поодиночке разошлись по окрестным улицам и переулкам. Вскоре донесся высокий и звучный голос муэдзина - это с высоты минарета послушник призывал "правоверных" мусульман к молитве. Под заунывные звуки его пения подпольщики торопливо удалялись от мечети. Послушник недоумевал: "Почему они ушли, не совершив утреннего намаза?"
