– Можно и насытится, – извлекая из котла – с помощью острого кинжала – баранью бело-розовую лопатку, согласился Алекс. – Только, вот, сотник… Мне показалось или, действительно, в твоём голосе промелькнула тень сомнения? Ну, когда ты говорил о предстоящем индийском походе?
– Нет, не показалось, – тяжело вздохнул О-чой. – Тяжёлые и серые предчувствия терзают меня, недостойного…
– И с чем они, эти серые предчувствия, связаны? Говори, сотник, всё – как оно есть, ничего не утаивая. Мы сейчас одни. Никто не услышит.
– Хорошо, светлый хан. Будь по-твоему… Монгольская орда очень устала. Очень, очень, очень. Сколько лет прошло в бесконечных походах – и не сосчитать. Необходим отдых – и людям, и лошадям. А тут – вместо долгожданного отдыха – новый поход. Да ещё какой. Ладно – эта Такла-Макан. Преодолеем. Не впервой. Настоящего монгола, как известно, пустыней не испугаешь. Но потом начнётся Гиндукуш – очень высокие, скалистые и, главное, голодные горы. Голодные, в первую очередь, для лошадок. А ещё там очень-очень холодно, постоянно дуют ледяные ветра, а на перевалах метут снежные метели. Много отважных нукеров и их верных коней останется навсегда в тех не ласковых горах – спать вечным сном. Очень много… Ладно, спустились-таки с гор. Успешно переправились через полноводную реку Инд и двинулись на юг, к голубому и заманчивому морю. Но и там монгол не будет ждать ничего хорошего. Тот же буддийский монах Сюнь Цзан предостерегает в своих пергаментах, мол: – «В тех южных индийских краях – и днём, и ночью – очень жарко. А воздух насквозь пропитан водой…». Помнишь, ясноликий хан, как четыре Больших Солнца тому назад мы ходили с набегом на северо-запад – усмирять непокорные славянские племена?
– Конечно, помню, – неуютно передёрнул плечами Алекс. – Очень упрямые и гордые люди. Да и в смелости этим рослым бородачам не откажешь.
– А помнишь, как один раз мы с тобой – совершенно случайно – зашли в их славянскую избу для омовений, именуемую – «баней»?
– И это помню. Ужасное и злое место. Дышать совсем нечем. Сплошной жар и белый горячий пар, затыкающий горло – словно ком китайской плотной ваты… Бр-р-р!
– И я про то же, – брезгливо поморщился О-чой. – В таких жарких избах только пленённых лазутчиков хорошо пытать… Так вот. Вся эта Индия – одна сплошная русская баня. Плохо там будет степным монголам и их мохнатым лошадкам. Очень плохо… Это я ещё не говорю об ядовитых тварях и гадах, водящихся в тех влажных и болотистых местах. Причём, в избытке немалом.
– О каких – гадах и тварях?
– О всяких. И о ползающих. И о прыгающих. И о летающих…
– Странное дело, – не забывая с аппетитом поглощать нежную баранину, пробормотал Алекс. – Неужели, некому предостеречь великого Темучина? Уговорить его – отложить этот опасный индийский поход? Хотя бы на некоторое время?
– Некому, мой хан. Ты же сам говорил недавно, мол: – «Чингизхан не верит во всякие поверья и проклятья. Наоборот, он их старательно и бесстрашно преодолевает. Словно зарок такой дал в юности самому себе – преодолевать, преодолевать и ещё раз безостановочно преодолевать…».
– То есть, он не прислушается ни к чьему совету? Кто бы этот совет ни высказал?
– Я такого не говорил, – засмущался сотник. – Если это предостережение прозвучало бы из уст Небесного владыки. Или же было бы передано его Посланником… Тогда, конечно, Темучин послушался бы. Может быть…
– Передано Посланником? Кого ты имеешь в виду?
– Единорога, мой светлейший хан. Китайские мудрецы утверждают, что именно единороги извещают-передают смертным высокую волю Небесного владыки.
Алекс, позабыв про недоеденную пахучую баранину, задумался. Вернее, погрузился в воспоминания…
Степь – она бесконечна. Тянется – от Большого моря на востоке – почти до Солёных западных озёр, за которыми начинаются каменистые предгорья, постепенно переходящие в высокие и неприступные горы.
Мудрые дервиши, изредка приходящие с юго-востока, говорят, что в стародавние времена степь не была такой бескрайней. Мол, когда-то на севере вовсю шумели дремучие и непроходимые леса. Высокие такие, густые-густые и тенистые.
Давно это было. Несколько сотен Больших Солнц тому назад. Много воды утекло – по руслам степных рек и ручьёв – с тех пор.
А потом степные ханы, посовещавшись, решили: – «Будем изводить, не ведая жалости, все бесполезные леса, мешающие нашим быстрым скакунам, под корень. Сожжём их!».
И началась жаркая и весёлая потеха. Потеха – отчаянная, безо всяких правил и дурацкого благородства… Леса – за многие годы упорных трудов и борьбы – безоговорочно сдались. Вернее, отступили далеко-далеко на север. Преследовать их не стали. Зачем? Там, на дальнем и загадочном севере, очень уж морозно зимой. Даже для выносливых и лохматых монгольских лошадок – избыточно холодно.
Да и польза от лесов, как выяснилось со временем, немалая. Славянские народы, проживавшие в тех дремучих северных лесах, до сих пор и регулярно платят степным нукерам богатую дань – тёплыми пушистыми мехами, вкусным копчёным мясом и различными изделиями из древесины, нелишними в хозяйстве.
Впрочем, Алекс (будем называть его в этой части повествования – «хан Пуш-ниг»), с северными лесами был знаком мало, только вскользь. Лишь два раза – во время плановых монгольских набегов – доходил до их мрачных границ.
Пуш-ниг – по рождению – был ханом. Нет, конечно же, не Великим. Но и не маленьким. Ханом средней руки – со всеми вытекающими и втекающими последствиями, благами и обязанностями.
Какова была численность его родовой орды? Трудно сказать. Коней и баранов – без счёта. Крепких воинов – порядка сорока пяти тысяч. Были ещё, конечно, женщины, старики, дети, подростки, рабы и рабыни. Но их – как коней и баранов – никто и никогда не считал. Зачем? Они же не умеют держать в ладонях рукояти боевых мечей и стрелять из тугих луков…
Его родовая орда кочевала по широкой степной долине, зажатой между двумя высоченными горными хребтами, от одной могучей реки – до другой. Вернее, она кочевала здесь – под предводительством легендарных предков Пуш-нига – уже многие сотни и тысячи Больших Солнц. Естественно, не считая времени, затраченного на славные боевые походы в далёкие иноземные края.
Эта долина так и именовалась – «Пуш-долина». Назвали её так ещё в незапамятные времена, в честь знаменитого прапрапрадеда Пуш-нига. В ширину – между горными хребтами – восемнадцать конных переходов. В длину – между великими реками – более ста восьмидесяти.
Простор. Свобода. Воля…
Славное место – Пуш-долина. Степь, медлительные и задумчивые речки, звонкие весёлые ручейки, круглые озёра – глубокие и мелкие – наполненные до самых краёв хрустальной, идеально-чистой водой.
