«Контрольно-следовая полоса» закончилась. Андрей обошел вокруг первого, самого крайнего креста, но не смог обнаружить на нем никакой информации. Тот оказался слишком старым и облезлым, и даже краска, покрывавшая его изначально, смылась многолетними дождями. Виктор шел чуть левее, тщетно вглядываясь в такие же безликие символы смерти давно позабытых людей. Видимо, кладбище начиналось от леса и двигалось к деревне, намереваясь, в конце концов, поглотить ее.
Жутковатое чувство безвестности, когда ты будто бы и не присутствовал на этой земле, наводило тоску. Сразу становилось неважно, чем ты занимаешься, и какие бури эмоций клокочут в тебе. Тебя просто нет и никому даже не интересно знать, что ты когда-то существовал. Будучи живым, преисполненным сил и желаний ужасно приходить к осознанию этого. Хотя подобные мысли для Виктора уже не были откровением – они посещали его и вчера до пуска, являясь некой философской абстракцией, своего рода защитной реакцией на возможное уничтожение, а сейчас он видел конкретную иллюстрацию, как все происходит в действительности. От этого становилось жаль не только себя, но и весь огромный мир, который кто-то создал и перестраивает лишь затем, чтоб потом исчезнуть, не оставив имени.
К счастью, дальше могилы стали более ухоженными. Кое-где даже виднелись завядшие и вбитые в землю дождями букетики цветов. (Венки здесь не использовали, так же как не было и привычных гранитных памятников). Фамилии, читаемые на крестах, ни Андрею, ни Виктору, ни о чем не говорили, и они перестали обращать на них внимание. Достаточно того, что они существуют, как факт.
К последней могиле оба подошли одновременно. На свежеструганном, еще приятно пахнущем смолой кресте двумя гвоздиками была прибита картонная бирка с чернильной надписью. От дождя ее закрывал аккуратно подвернутый полиэтиленовый пакет. Андрей осторожно разгладил пленку и прочитал «Самохина Аленка. 12.05.99 – 8.08.02».
– Вот и пожила. Три года… Зачем все это?.. – произнес Виктор, озвучивая новые, появившиеся в последние дни, представления о жизни и смерти.
Андрей вздохнул, почесал затылок, не зная, что ответить, и молча пошел дальше. Оглянулся; видя, что Виктор продолжает стоять у могилы, сказал негромко:
– Пошли. Ну, что теперь делать? Не забивай себе голову. Понимаешь, я где-то читал, что если постоянно думать о смерти, то и жить будет некогда.
– Наверное… хотя все равно непонятно…
Виктор догнал Андрея, и они зашагали к деревне, до которой оставалось не более километра. Кладбище исчезло из поля зрения и «мысли о вечном» тут же сменились чисто практическими проблемами. Например, куда им лучше обратиться, чтоб побыстрее добраться до лагеря – в милицию, к директору колхоза (или что тут у них есть?) или к обычным гражданам? Виктор настаивал на гражданах, а Андрей предпочитал представителей власти.
Из-за поворота дороги показались фигурки двух пацанов, таких классически деревенских, что Андрей даже усмехнулся:
– Маленькие пастушки. Как на картине. У них сейчас и узнаем, куда это мы попали.
* * *
– Я боюсь, – Сашка остановился, едва они вышли к околице.
Возле Колькиного дома, где они встретились, просматривалась улица со стоящим возле крайнего дома фыркающим трактором. Анька, которая для всех оставалась просто «Анькой» уже почти сорок лет, копалась в своем огороде. И если забыть о кусках угля, летевших в окна (а детская память легко переходит из прошлого в настоящее), то жизнь казалась самой обычной. Даже завернутый в тряпицу череп в Колькиных руках никак не ассоциировался со смертью, а являлся всего лишь не совсем уместной игрушкой. Но когда впереди открылась панорама кладбища и темная стена леса, все снова сплелось воедино, внушая чувство безотчетного страха и желание куда-нибудь забиться; может, даже исчезнуть на время… Но куда? Даже отец, которого боялась и уважала вся деревня, ничего не смог с этим поделать и продолжал глушить водку, не подпуская к себе никого, кроме дяди Вити, исправно пополнявшего запасы.
– Я тоже боюсь, – ответил Колька и замолчал.
Он не мог объяснить механизм происходящего; не знал, какая связь существует между черепом, смертью Аленки, событиями в Сашкином доме, а, главное, не представлял, что именно он собирается делать. Если вернуть череп, то кому и каким образом? Но он старался пока не забивать этим голову, просто зная, что надо туда пойти и как говорит отец: «решить все вопросы, чтоб комар носа не подточил».
Сашка вздохнул и совсем поник. Моральной поддержки он не получил, а какова его роль в этом походе тоже не понимал. Так он и шел, преодолевая волны страха простым детским заклинанием: «…Я еще маленький и мне за это ничего не будет…» Это ведь с взрослых может спросить милиция и даже посадить их в тюрьму, а что взять с него? Ему были известны всего два рода наказаний – запертая дверь, когда остальные ребята весело гоняют на улице мяч; и отцовский ремень, после которого целый день огнем горит «пятая точка» и очень неловко сидеть. Сейчас он был даже согласен на оба наказания сразу, но за что его убивать, ведь он еще просто глупый и всего лишь взял поиграть дрянной ржавый пистолет?..
Молча, они повернули к кладбищу; дошли до знакомого поворота. Отсюда до леса уже рукой подать. …Я ни в чем не виноват, но я пойду, чтоб потом Колька не говорил, будто я трус… – и вдруг мысли улетучились через открывшийся рот, выпученные от ужаса глаза; вытекли вместе с теплой струйкой предательски побежавшей по ногам… Навстречу, со стороны опушки, двигались два солдата. На них не было накидок, как во сне, но разорванная и перепачканная землей форма и кровь на лицах говорили о том, что это те солдаты – самые нетерпеливые, которые уже идут за ними.
Сашка попятился назад, оставив после себя лужу, тут же подернувшуюся тонкой пленкой пыли. Колька зажмурился и выронив череп, закрыл лицо руками. Однако от появления солдат земля не разверзлась, не ударила молния и кресты не пришли в движение, выпуская на волю новых мертвецов. Сквозь щелочку между пальцами Колька смотрел на оставшийся незыблемым белый свет – солдаты приближались, но ничего не происходило. Значит они, как и обещали, не станут убивать их сегодня. А, может, просто эти двое лучше оставшихся четверых и собираются объяснить им, как избавиться от напасти?..
Колька убрал руки и увидел, что Сашка медленно отступает; увидел лужу. Невольно глянул себе под ноги и с внутренним превосходством обнаружил вокруг сухую пыль. В это время Сашка, видимо, понимая, что, пятясь задом, далеко не уйдешь, развернулся и побежал, петляя, словно уклоняясь от пуль. Колька с удовольствием бы последовал его примеру, но чувствовал, что не в состоянии этого сделать. И дело не в каком-то особом героизме, а в том, что ноги перестали повиноваться приказам перепуганного сознания. Он опустил взгляд. Тряпка при падении развернулась, и череп зловеще взирал на него пустыми глазницами. Нет, уж лучше смотреть на приближающиеся фигуры, пытаясь прочитать в их движениях свою судьбу!..
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
