Чувствуя, как с ног до головы покрывается испариной, словно окунулся в воздух парилки, Ращупкин заглянул вперед, в надежде, что тот опередил приятелей, стрельнул глазами по сторонам. Шулякова не было.
Он судорожно глотнул. Такого оборота он не ожидал. Казалось, Шуляков успокоился после того, как перед выходом к Чети не нашел подтверждения своим подозрениям. И вот на тебе.
Во что бы то ни стало нужно найти его. Без этого каждое движение делалось крайне рискованным. Ращупкин метр за метром обшаривал глазами окрестные деревья. Низкие сосны сливались в сплошной светло-зеленый поток. Шуляков находился поблизости, среди этого потока, но попробуй обнаружь.
До рези в глазах всматривался Ращупкин, лихорадочно соображая, что же предпринять, если Шуляков все же не обнаружится. И тут в просвете между хвойными лапами в двух десятках шагов промелькнуло белое пятнышко — шуляковский накомарник. Сетка, которая весь путь раздражала Ращупкина, сейчас сослужила ему неоценимую службу. Накомарник вместе с пришитой к нему шляпой лежал на сосновых ветках. Сам Шуляков стоял в укрытии сосны, повернувшись лицом к Чети, и вглядывался в сторону реки. Карабин был зажат под мышкой, незажженная сигарета нервно подрагивала в плотно сжатых губах. Просто удивительно, как Ращупкин сразу не заметил Шулякова, — так хорошо он был виден. Поражало, что и Шуляков не замечает его, — чуточный поворот головы, и все, Ращупкину некуда деться, не за что спрятаться.
Ращупкин набрал в легкие побольше воздуху, точно собрался погружаться на глубину, присел и бесшумно метнулся за деревья.
Почувствовав себя в относительной безопасности, он перевел дыхание. Усмехнулся оказавшемуся опять в руках складнику, кинул его в карман. Пальцы мелко-мелко дрожали, неприятная слабость была и в коленках.
Ращупкин предупреждал себя: чем дальше, тем опаснее. И вот она, первая ласточка. Не он, а уже его ловят. Сам виноват. Хватило ума сообразить, что часовой привал после такого броска — мало, а дальше не подумал. Как-то надоумило еще не по следу идти, тогда бы точно на мушку угодил.
Отсутствие двух других спутников не беспокоило. Длинный и Альбинос, он был уверен, ушли дальше по тракту и теперь поджидают приятеля.
Ращупкин сбоку смотрел на Шулякова. Тот стоял, весь как пружина на взводе. Достаточно малейшего шороха, и на него последует выстрел. Однако страха Ращупкин не чувствовал. Страх был, пока не видел противника. Теперь им владело любопытство…
Шуляков достал из бокового кармана кожанки зажигалку, прикурил сигарету. Курил он торопливыми мелкими затяжками и после каждой разгонял ладонью дым. Уголки губ, когда всасывал дым, опускались вниз, кожа на лице натягивалась, отчего лицо приобретало недовольное выражение.
После трех почти подряд выкуренных сигарет Шуляковым овладело беспокойство. Он несколько раз переступил с ноги на ногу, вытягивая шею, вглядывался в сторону реки. В его расчеты, видно, не входило, что никто не объявится, и сейчас нужно было решать, прекратить ожидание или оставаться еще.
Наконец Шуляков забрал свою шляпу с накомарником с веток, напоследок окинул долгим взглядом реку, пошел.
Пожалуй, был момент, когда Ращупкин перестарался в заботе о собственной безопасности. Их разделяло шагов пятнадцать, и, пока Шуляков лениво на ходу закидывал за плечо карабин, он был как никогда уязвим. Ращупкин сообразил это, когда Шуляков выбрался из густоты сосенок и время оказалось упущенным.
В начале правобережного Зачетья тракт как нигде хорошо сохранил свои прежние очертания. Сразу от реки на добрый километр он тянулся полузаросшей просекой, потом молодая поросль пропадала, выныривала длиннющая проплешина. Ей помогли сохраниться. В войну по правому берегу Чети лесозаготовительная артель валила корабельную сосну, и на сплав лесины тащили волоком на конях по тракту. Тут нее проживали артельщики в заброшенном постоялом дворе. От двора этого давным-давно осталось лишь заросшее чертополохом и крапивой пепелище в семи километрах от Чети на самой оконечности проплешины.
Издали около развалин двора Ращупкин рассмотрел фигуру Длинного. Тот помахал над головой кепкой. В ответ Шуляков сделал короткий жест, словно прихлопнул отскочивший от земли мячик. Несомненно, они обменялись условными знаками. Хорошая или плохая новость, можно было лишь гадать. Но то, что Длинный не использовал для отдыха эти минуты, а стоя поджидал приятеля, говорило о сильном его беспокойстве.
Задержка возле постоялого двора была минутной. Шуляков перекинулся несколькими фразами со спутником, и движение продолжилось.
Ращупкин настроился на новый долгий переход. Однако подопечные, прошагав час, устроили привал. Правда, он закончился, как только выкурили по сигарете и напились. Зато еще через час последовал новый. И опять, чтобы перекурить и смочить горло.
Похоже, Шуляков переключился на «тычки». Длинные переходы оправдывали себя, пока было много сил. Они изрядно растрачены, и лучшего способа передвижения, как броски по пять—семь километров не придумать.
Тракт неприметно пополз на подъем. Среди сосен стали попадаться темно-зеленые пихты. Постепенно они замелькали чаще. Ращупкину не приходилось забираться дальше постоялого двора, но от деда он слышал, что тракт за Четью проходит через Рогожинский пихтач. Скорее всего они находились на его кромке. А следом за пихтачом им предстоит пересекать многокилометровое пространство Рогожинской гари. На болотине он будет как на ладони, волей-неволей придется отстать, а выберутся с гари к сумеркам. Нужно на что-то решаться. Завтрашний день он не мог представить таким, как вчерашний, сегодняшний.
Подопечные устраивались на очередной привал. Ращупкин обогнул их, свернул с тракта и направился параллельно ему, резко убыстряя шаг. Когда троица осталась в нескольких километрах позади, он пошел медленнее, придирчиво вглядываясь в деревья по сторонам. Пихты стояли плотно, одна к одной. Сквозь их сомкнутые ветви солнечные лучи не проникали, отчего в лесу было сумрачно. По такому вот лесу сколько угодно можно бы вести троицу. Сейчас же хотелось, чтобы пихтач раздвинулся, и он старательно всматривался в просветы.
Запахло сырью. Предвестником близкого болота под ногами возникли островки мха, когда по правую руку деревья расступились, обозначился узкий, сажени в две коридор. Залитый наклонными солнечными лучами, прямой, как просека, он тянулся под острым углом от тракта всего шагов на триста. Заглушкой на его оконечности темнели вековые пихты.
Ращупкин смерил взглядом, прикинул: пройти мимо и не обратить внимания на коридор мудрено. Не спеша, тщательно изучая всякую подробность, он пошел вдоль коридора к вековым пихтам. Чуть не дойдя, срезал парочку жиденьких, годных разве на удилища осинок и, присев на корточки, взялся ошкуривать их.
