основной работы, я успел очистить свой компьютер от личной информации, подготовить документы и памятки для нового сотрудника. И даже кое-где наклеил стикеры. В общем, издевался над собой, как мог. А Али всё нет.
Когда полчаса назад я попытался заглянуть в кабинет, чтобы спросить, долго ли ещё будет сие собрание мирового значения, она мне махнула выйти, а потом написала СМС: «Не мешай, они у нас на крючке».
Больше я не мешал, сидел тихо, ждал.
Но как же долго, бесы!
Хорошо, что я не принял успокоительные, а то уснул бы прямо на столе.
Бесконечное ожидание, усталость от столкновения с новым проявлением несправедливости давят. Вот так, за одну минуту я, проработавший здесь больше года, потерял место, потому что не понравился новому клиенту.
Представляю себе лица наших сотрудников, когда их бывший сисадмин начнёт наравне с уборщицами гонять со шваброй по кабинетам. Унизительно. Так не пойдёт. Придётся искать другую работу. Но какую? Кто меня ещё может взять с моей справкой? Если только пойти убираться в другую организацию. Родители Али меня точно возненавидят. Как же хочется вернуть то чувство, которое не покидало после выхода из больницы, а именно – безразличие ко всему миру. На душе было легко и спокойно. От меня никто ничего не ждал, это была настоящая свобода, сродни той, что испытывают живущие на улице бродяги. Сейчас из-за Алечки всё иначе. Мне обязательно нужно что-то придумать. Ради неё. Ради нас.
Двери открываются, и гости высыпают в приёмную. Я, как обычно, подрываюсь с места, но подходить не спешу.
– Алла Константиновна, вы просто чудо. Шикарная презентация. – Моей Але целуют ручки. – Мы ещё никогда не имели чести работать со столь компетентной и приятной женщиной, – восхищается один из мужчин.
Раскрасневшийся от удовольствия Сергей стоит чуть позади.
– Вы меня смущаете, – говорит Аля, оглядываясь.
– Только мы совершенно бессовестно вас с Сергеем задержали! Вы уж простите нас, дотошных. Мы просто обязаны доставить вас до дома в целости и сохранности. У нас два лимузина.
– Нет, спасибо, я за рулём, – отказывается Аля, мягко забирая руку.
– Вы очень устали, я категорически настаиваю, чтобы вы приняли наше предложение. Мы вам компанию составить, увы, не сможем, сразу поедем в гостиницу, но вторая машина полностью в вашем, Алла Константиновна, распоряжении.
Аля в нерешительности смотрит на меня, потом на Сергея, который качает головой, дескать, не вздумай проговориться, что живёшь с ним. Несколько секунд она сомневается, потом вздыхает и говорит:
– Хорошо, спасибо.
– Вот и чудесно.
Они покидают приёмную, гася за собой свет. Я остаюсь один и в темноте.
* * *
Я на неё не обижаюсь. Отметаю даже мысль о возможности подобного, которая возникает во время анализа инцидента.
Аля поступила именно так, как требовал от неё здравый смысл. Всё в порядке.
Я иду по ночному городу, руки в карманах куртки, смотрю на асфальт перед собой, другими словами, куда иду – не вижу.
Нет, разумеется, я не обижаюсь. И телефон я выключил не потому, что не хочу слышать её голос, я всегда рад её звонкам. Просто мне нужно побыть одному, подумать.
Происходят слишком резкие перемены в жизни. Утром у меня были работа и женщина. Наверное, я был вполне счастлив.
Холодный осенний ветер покалывает уши и лицо. Я чувствую, как закладывает нос, что является предвестником простуды. Чихаю.
Возвращение происходит слишком быстро, чересчур удачно всё складывается. Находясь в клинике, я планировал потратить на адаптацию как минимум полтора года. А тут бах! – неплохая должность. Бах! – гражданский брак. Я удачливый сукин сын, однако. Так мне сказал один из врачей, когда я пришёл в себя после ударных доз транквилизаторов и умудрился вспомнить, а потом рассказать обо всех ужасах содержания в больнице прокурору.
О том, как в «камере смертников» кровати стояли вплотную друг к другу, – врачи не имели возможности подойти к пациенту при необходимости. О том, что некоторые пациенты спали на раскладушках в коридоре, потому что в состоянии рецидива они требовали к себе круглосуточного внимания, особый уход, а коридор, в отличие от палат, легко проглядывался на дальнее расстояние. О тумаках, о тухлой пище, которой нас кормили, о воровстве личных вещей из передач родственников.
Это были мои собственные круги ада, через которые я был обязан пройти, чтобы измениться. Чтобы захотеть снова жить.
Ноги сами приводят к «трущобам, в которых невозможно жить». Обычная хрущёвка, расположенная в спальном районе, каких в нашем городе сотни. В окнах моей бывшей квартиры горит свет. Счастливчики.
Но спать где-то нужно, поэтому я направляюсь в сторону ближайшей гостиницы. Я бы взял такси, но наличных у меня нет, а по пути, как назло, ни одного рабочего банкомата.
Перед уходом домой Нина зашла в мой теперь уже бывший кабинет и сказала, чтобы я пару дней не появлялся на работе. Не маячил перед глазами у клиентов и Сергея. Они с Алей собираются попробовать уговорить директора передумать.
Хорошо, что обязательный минимум лекарств у меня всегда с собой, поэтому я засыпаю быстро. Сил нет даже на изложения. Да и кто их теперь будет читать? Почему-то раньше в написании своих мыслей я видел какой-то смысл помимо того, чтобы рассказать о них Але.
Она, кстати, мне не звонила. Я включил сотовый перед сном.
* * *
Я просыпаюсь поздно: у меня же выходной. Брожу по городу, перекусываю фастфудом и орешками, которые купил в супермаркете.
Аля не звонит, а я не звоню ей. У нас обоюдное молчание. Очень медленно, с трудом шевеля остатками извилин, понимаю, что меня, кажется, бросили.
Сижу на лавочке в парке несколько часов, практически не шевелясь, обдумываю последние месяцы своей жизни. Пытаюсь понять, что именно я сделал не так, почему её чувства резко изменились. Вероятно, новым клиентам удалось сделать то, что не получилось ни у начальства, ни у друзей Али, ни у наших с ней родителей – донести до неё весь ужас отношений с психом.
Внутри пусто. Придётся в любом случае увольняться, потому что видеть её каждый день и оставаться беспристрастным не в моих силах.
Разве я могу её оставить? Как же Аля без меня?
А может, я ошибаюсь и у неё всё хорошо? Сам придумал ей осложнения от стрессов, потчевал таблетками, а она абсолютно здорова. Может, мне хотелось думать, что ей нужна помощь? Для того, что было не так мерзко от собственной неполноценности.
Если мы останемся вместе, то вся наша жизнь будет походить на события последней недели. Моя аудитория – дети-эмо, которые
