Беглецы хмуро помалкивали. В этой стране в кого ни прицелься, обязательно выползет что-то страшное и сложное.
— Ну, давайте, топайте, — нарушила старушка неловкую паузу. — Нечего вам тут оставаться. Приедут скоро ваши воздыхатели. Зонтик вам дам — правда, старый, сломанный, мне он абсолютно непригоден, но вам-то какая разница? Лучше, чем никакого.
Она объяснила, как лучше выйти из деревни — по огороду, по бурьяну метров двести, забраться в крайний переулок, а уж по нему выйти обратно на главную дорогу, выходящую из Кулыжино. Иначе не получится, все раскисло, можно утонуть. Рискованный участок — метров триста, где все открыто и никаких деревьев. А дальше лес — вплоть до дороги, по которой бегают машины и проложены автобусные маршруты между селами. Добраться до поселка Прощальный еще проще. Там в округе крематорий, а значит, хорошие дороги. Можно пешком, но это большой крюк. Можно на попутке, но это опасно, посты на дороге никто не отменял. Поселок Прощальный — это в данной местности оплот цивилизации, можно сказать, столичный город. Там коттеджи по берегам озер, несколько предприятий — люди из деревень туда работать ездят. По кривой, четырнадцать километров — через Мухино, Бакланово, забытый Богом и властями Вияжск…
И вновь опасные похождения по земле российской. Дождь усилился, вставал стеной. Зонт со сломанными спицами лишь символически справлялся с задачей. И то неплохо — он не давал дождю стучать по голове. Деревня вымерла. В ней и так было мало жителей, и те попрятались от разгулявшейся стихии. Возможно, баба Нюша была права — если и бежать, то только сейчас, когда в десяти метрах ничего не видно. Они брели по бурьяну, по расквашенному гумусу, промокая до нитки. «Зато выспались и сытые», — жалобно бормотала Катя. Баба Нюша снова была права — поля за деревней опускались в низину и превращались в непроходимое болото. Надежда оставалась лишь на означенный переулок, засыпанный галькой. По нему еще можно было прорваться. Несколько минут — и, вымокшие до нитки, они уже тащились по широкой грунтовке, выходящей из деревни. Дождь не унимался. Плыли низкие тучи. Такое ощущение, что наступили сумерки. Мир неудержимо погружался в беспросветно-слякотное состояние. Местечко действительно напрягало — открытое всем ветрам пространство за деревней, до ближайшего леса пахать и пахать. Из синеватой измороси справа от обочины проступали очертания заброшенной фермы. До нее еще нужно было добраться. Охватывало безразличие. Они волоклись по грязи, под нестихающим дождем, прижимаясь друг к дружке. За спиной осталась деревня, по курсу медленно вырастал лес. Машины в «экстремальных» условиях по дороге не ходили — в чем, несомненно, имелось множество плюсов. Катя ненадолго примолкла. Потом устремила на него библейски взор и протянула:
— Мне очень жаль, Пашенька, но я не все про себя рассказала… Я давно пыталась это сделать, все хотела, но никак не могла решиться… Надеюсь, ты меня простишь…
Шевельнулось что-то неприятное в груди. Она действительно волновалась. Катя замолчала, собиралась с духом.
— То есть ты что-то утаила про себя, — сказал он бодрым голосом. — Что-то такое, что я обязательно должен знать.
— Да… наверное…
— И ты решила это сделать сейчас — под дождем, когда мы бредем непонятно куда, когда нас могут схватить в любую минуту…
— Да…
— Наверное, это что-то такое, из-за чего мы не можем быть вместе? — развивал он мысль. — И это не даст нам остаться друзьями, и я не смогу устроиться даже твоим котом?
— Паша, не издевайся…
— Хорошо, говори, — вздохнул он. — Ты не та, за кого себя выдаешь?
— Н-нет…
— Ты убила своего мужа?
— Господи, конечно, нет…
— Ты неизлечимо больна?
— Нет…
— Ты владеешь маленьким заводиком по производству пороховой селитры?
— Нет…
— Тогда ума не приложу, что это может быть. — Он преувеличенно бодро рассмеялся. — Очередная ерунда, не имеющая никакого значения?
Возможно, час откровения уже близился. Но тут сквозь ливень прорвалось дребезжание мотора, мурашки поползли по затылку. И через несколько секунд мимо беглецов в попутном направлении проследовал заляпанный грязью легковой «УАЗ», на котором вполне по-русски было написано: «Полиция». От такого откровения в горле пересохло. Задрожало и напряглось плечо прижавшейся к нему женщины. Водитель сбавил скорость, машина остановилась.
— Идем как ни в чем не бывало… — процедил Павел.
— Господи, да что же это, Пашенька…
Водитель не стал дожидаться, пока его догонят пешеходы. Он переключил передачу и стал сдавать назад. Дождь стучал по брезентовой крыше. «Дворники» разгребали потоки воды. Автотранспортное средство предназначалось не только для перевозки экипажа. Сзади имелся зарешеченный отсек для транспортировки нарушителей законности — так называемый мобильный обезьянник. Опустились оба стекла по правому борту, высунулись физиономии блюстителей правопорядка. Молодые, заспанные, с воспалившимися глазами — им не мешало бы побриться. Патруль ППС. Заблудились, что ли?
— На месте стой — раз, два, — распорядилась физиономия, сидящая сзади. Шофер помалкивал. Подался вперед и повернул голову третий — сидящий рядом с водителем. Такое впечатление, что у шофера от удивления отросла вторая голова.
Прерывисто вздохнула Катя, сделав сложное лицо. Он незаметно сжал ей руку. Менты не прыгали под дождь, не швыряли их лицом в грязь — значит, оставалась надежда.
— Ну, что? — проворчал Павел.
— Ни хрена себе, — присвистнул старший сержант на заднем сиденье. — Как это что? Вы что за публика?
— Как что за публика? — удивился Павел. — Местные мы. Из Мухино в Кулыжино приехали — тетку проведать. Кто же знал, что такая размазня будет? — кивнул он на зонт. — Вот идем, блин, на остановку…
— Документы есть? — проворчал водитель, вглядываясь в лица «задержанных». Возможно, данный патруль и не участвовал в непосредственной процедуре поисков. Но знать о текущих событиях они были обязаны. И ориентировки на преступников у них имелись. Другое дело, что по этих ориентировкам можно хватать каждого третьего.
— Да откуда документы, старшой, ты чего? — проворчал Павел. — Мы же дома у себя, постоянно ходим этой дорогой — туда, сюда. Да ты хоть у тетки спроси, она тут всех знает… Это Анютка моя, — хвастливо заявил он, кивнув на Катю. — Поженимся, когда урожай соберем. Вы не смотрите, что она такая смурная, выпили вчера лишнего. Мужики, ну, вы чего? — заканючил он, видя, что трое чересчур уж въедливо на них таращатся. — Вам заняться нечем, да? Слушайте, — осенило его. — А вы Мишку Погорелова знаете? Он из Бакланово, тоже в ППС работает. Мы с ним раньше соседями были, выпивали частенько…
— Что-то заливают эти лебеди, — проворчал водитель. — Егор, тебе не кажется, что у них на мордах что-то написано? — обернулся он к старшому. — Проверим их? По приметам вроде похожи. Правда, говорили, что из этой дыры злодеи давно свалили…
— Сюда идите, — бросил сержант. — Нечего нам тут мозги полоскать. Прокатимся в одно место, там разберутся, что вы за пара.
— Блин, как они надоели… — понизив голос, процедил Павел. — Сил уже нет таращиться в эти рожи. Вредная работа у парней, сплошной вред от них… Спокойствие, дорогая…
Поколебавшись, соорудив предельно обиженную физиономию, он развернул повисшую на руке подругу и побрел к машине.
— Вот и все… — обреченно прошептала Катя.
— Голову опусти, — пробормотал он. — Не нужно, чтобы эти хмыри смогли нарисовать твой фоторобот…
— Чего она там бухтит? — насторожился водитель.
— Ничего, — огрызнулся Павел. — Анютка говорит, что теперь мы можем не киснуть под дождем, а спокойно доехать, куда нам надо.
Удивиться полицейские не успели. Кто же просил их останавливаться? Что их не устраивало в сытой, размеренной жизни? Он отправил «бронебойный» кулак в открытое переднее окно. Щека водителя сделалась пунцовой, глаза сместились в кучку, он уронил голову на баранку. Боль от разбитых костяшек перекинулась в голову — не так-то просто ломать кулаком челюсти. Заволновались, зарычали остальные. Начал выбираться старший сержант с заднего сиденья — нога уже вывалилась, когда Павел сильным толчком послал дверь обратно. «Старшой» завопил, выкатывая глаза, — дверь рубанула по голяшке, переломив ее практически пополам. Он повалился обратно на сиденье, весь отдавшись потрясающей боли, стал переворачиваться — и, не удержавшись, грохнулся в узкое пространство между сиденьями. Упав, он, похоже, потерял сознание — от боли такое случается. Извивался третий на переднем сиденье. Он пыхтел и матерился от страха, пытался передернуть затвор, наладить на мишень короткий АКСУ. Узкое пространство мешало развернуться. Пот заливал глаза, от страха он путал последовательность действий. А ведь у парня все получится, — мелькнула ослепительная мысль. Павел распахнул переднюю дверцу, схватил за шиворот бесчувственного водителя и выволок его из машины, бросив в грязь. Узкое пространство между баранкой и спинкой сиденья. На заднем плане объект. Далеко. Но злости-то сегодня сколько! Он с ревом прыгнул вперед, вонзившись в салон, ударился ребрами о рулевое колесо, но добрался до цели. Перепуганный сержант все еще выискивал спусковой крючок, а он уже схватил одной рукой цевье, другой ствол, вывернул оружие. Тот рычал в глаза, плевался, стрелял соплями, пещерный ужас теснился в глазах. Он пытался засадить кулаком неприятелю в челюсть, но попадал куда угодно, только не туда. Павел треснул по виску локтем, выводя из душевного равновесия. Схватил за грудки, чтобы вытащить из салона. Но тот извивался, как угорь, выбросил из-под сиденья ноги, согнутые в коленях, собираясь вытолкнуть Павла. Эти ноги оказались очень кстати, он схватил копа за штанины, поволок на себя. Но резвость противника он недооценил — тот задергался, как в припадке, вырвал ногу — мощный тычок в грудину, и Павел почувствовал, как его выносит из машины! Он не упал, удержался на ногах — успел схватиться за дверную ручку.
