Но выпытать у нее все-таки необходимо. Нельзя ли что-нибудь солгать?
— Как ты полагаешь, это был действительно родильный дом?
— А почему ты… — В ее голосе звучит беспокойство.
— Видишь ли, у меня есть основания полагать, что над нами зло подшутили.
— Как так?
— У меня был один старый товарищ, гинеколог. Он сошел с ума.
Это была вопиющая чушь, и в другое время я бы не удержался от смеха. Но я произнес это совершенно серьезно, и жена поверила. Лицо ее отвердело. Действительно, другое подобное оскорбление для женщины не придумаешь. Озорства ради положить на стол и вырвать из чрева младенца…
— Да, пожалуй, теперь мне начинает казаться, что это была не больница.
— На что это было похоже?
— Понимаешь… — Она сузила глаза и запрокинула голову. — Там все было голо и ужасно темно…
— Недалеко от моря?
— М-м…
— Здание двухэтажное? Одноэтажное?
— Д-да…
— А на дворе валяются железные бочки?
— М-м… Может быть…
— А врач как выглядел? Такой крупный мужчина, да?
— Д-да, возможно…
— Что же ты, совсем уж ничего не помнишь?
— Ведь мне дали какие-то пилюли. У меня все как в тумане; кажется, вот-вот вспомню — и не могу. Такое чувство, будто память у меня не моя. Но я отчетливо помню все, что было до того, как я приняла эти пилюли. Медсестру с родинкой на подбородке, например, я бы сразу узнала, если бы встретила.
Да, женщину с родинкой на подбородке я в лаборатории Ямамото не встречал. Кажется, остается только одно средство. Исследовать память жены машиной-предсказателем. Правда, это опасный путь. На этом пути уже погибла одна женщина, Тикако Кондо. Стоит ли попытка такого риска?
Я решился не потому, что ответил на этот вопрос. Просто меня охватила ярость. Нестерпимо уже одно то, что мне приходится испытывать такие страхи и волнения. С женой ничего не случится, я с нее глаз спускать не буду. Думать же об опасностях — значит унижать самого себя.
Я сказал жене:
— Мы идем. Пойди и переоденься…
28
Жена испытующе взглянула на меня, но промолчала. Может быть, потому, что я так ничего толком и не объяснил, а скорее всего мой тон просто не оставлял места для расспросов. Бывают случаи, когда нужно понимать без объяснений.
Я глядел, как жена с застывшим лицом спускалась на первый этаж, чтобы переодеться. Приходится признать, что я приспособил самоанализ к самооправданию. В конце концов для чего я это затеял? Чтобы действительно защитить жену? Или чтобы использовать ее как послушный инструмент? Это уже самодопрос. Мне становится стыдно, и я опускаю голову. А почему мне, собственно, стыдно? В чем моя вина? Этого я объяснить не могу. Или где-то в глубине души я уже предвидел страшную развязку, которая нас ожидала?
Как бы то ни было, ясно одно: я потерял уверенность. Ничего похожего на собственное мнение у меня больше нет. Осталось только непомерное беспокойство. Очень хочется бежать… Хотя странно было бы, если бы я не испытывал беспокойства. Я не знаю, сын у меня или дочь, это не важно. Мой ребенок будет иметь жабры, он будет жить под водой. Что же он подумает о нас, своих родителях, когда вырастет? Одна эта мысль приводит в содрогание. Это ужас, которого не выразишь никакими словами, который ничего не имеет общего с понятием об ответственности родителей. Детоубийство на фоне этого ужаса представляется благороднейшим, гуманнейшим поступком.
По лицу поползли капли пота. Я пришел в себя. Я простоял так минут десять и еще не умывался. Торопливо спускаюсь вниз. Сую в рот зубную щетку и ощущаю тошноту, словно с похмелья.
Раздался телефонный звонок. Я вдруг вспомнил про шантажиста — про отвратительного шантажиста, которому известны все мои действия и намерения, — не прополоскав рта, бросился к телефону. Звонил Томоясу из комиссии по программированию.
— Э-э… Я, собственно, по поводу советского предложения о сотрудничестве.
На этот раз его тягучий голос не раздражает меня, как обычно.
— Предложение отклоняется? — спрашиваю я равнодушно.
— Нет, не то чтобы отклоняется… Мы здесь решили пока выжидать и наблюдать.
Все по-прежнему. И газеты опять промолчат. Из выжидания и наблюдения сенсации не получится. Да и вообще интерес к машине за последнее время пошел на убыль. Вероятно, сработала пропаганда, утверждающая, что машина-предсказатель несовместима с либерализмом. Но теперь это меня не задевало. У меня просто не было сил обращать на это внимание. Если бы этот трус Томоясу, воображающий, будто он держит за шиворот будущее, узнал хотя бы сотую долю того, что я видел вчера ночью… Я молчал, и Томоясу заговорил снова:
— Кстати, как у вас с работой? Заседание комиссии состоится послезавтра, и я предвкушаю…
— Мы готовим интересный доклад. В частности, о характерных показателях личности.
— А в отношении убийцы?
С губы сорвалась на руку белая капля зубной пасты.
— Я составляю сегодня проект доклада, Ёрики передаст его вам, — быстро сказал я и повесил трубку.
И сейчас же снова раздался звонок. Вот на этот раз звонил действительно тот самый шантажист с моим голосом.
— Кацуми-сэнсэй? Как вы быстро взяли трубку! Вы словно ждали моего звонка… — сказал он со смехом и, не дожидаясь ответа, перешел на серьезный тон.
Его голос стал еще более похожим на мой:
— Впрочем, вы действительно ждали. Не правда ли?.. Ведь вы собираетесь совершить поступок, от которого я непременно предостерегу вас…
Да, в глубине души я действительно ждал звонка от этого шантажиста. Который уж раз он назойливо вмешивается в мои намерения. И все же я растерялся. Если в моем доме не установлены скрыто подслушивающие устройства, то один только Ёрики мог предвидеть, что я собираюсь исследовать жену машиной-предсказателем. Но, с другой стороны, Ёрики слишком ловок, чтобы так глупо раскрывать себя. Я ощутил близость невидимого соглядатая и поежился.
— Почему ты решил, что я ждал? Простая случайность!
— Совершенно верно. Ведь до моего звонка ваш телефон был занят.
Я смешался. Я еще допускал, что кто-то использует мой голос, записанный на магнитофонной ленте при помощи машины-предсказателя, но не представлял себе, как эта запись может всякий раз точно соответствовать положению вещей и правильно реагировать на мои слова.
— Вы удивлены? — осведомился мой собеседник. Послышался смешок: видимо, он догадался о моей растерянности. — Но хоть теперь вы поняли, кто я такой?
— Кто?
— Ну как «кто»… Неужели вы еще не поняли? Тогда даю вам еще один ключ. Перед этим вам звонил Томоясу-сан из комиссии по программированию.
— Ты Ёрики!.. Нет, ты, конечно, машина. Ты просто голос. Но управляет тобой Ёрики, это ясно. Он, должно быть, рядом с тобой. Пусть возьмет трубку, живо!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
