Интересно, он Саулешку видел?
Нет, вряд ли!
Впрочем, если и столкнутся, Женька наверняка на нее внимания не обратит, она не в его вкусе.
Саулешка в своих жутких одежках больше на мышь смахивает — маленькая, худенькая, глазки долу, прямо монашка. А Женькина Ниночка — настоящая очаровашка, Таня ее несколько раз видела — когда только они распишутся? Тетя Галя ждет не дождется свадьбы, все о внуках, бедняжка, мечтает…
Таня смешливо фыркнула: знала бы она, что юридически давным-давно бабушка! И Китеныш на роль внука идеально подходит, таким мальчишкой любые деды гордились бы: умница редкая плюс лапушка, глазки как каштаны спелые, кстати… у Женьки такие же глаза — темно-карие.
Смешно!
Или нет?
Таня воровато оглянулась на дверь кабинета и подняла трубку. Вытащила из кармана клочок бумаги — не помнила наизусть номер телефона — и позвонила на только что снятую квартиру: ее тревожила неприятная девчонка.
В чужом доме!
Одна!
«Саулешка права: я сумасшедшая».
К телефону подошли, когда Таня уже места не находила от беспокойства: неужели противная девчонка сбежала? Обещала дождаться, телевизор там посмотреть или в книгах порыться… Глупо, но Таня поверила, что-то все-таки в Лизавете чувствовалось настоящее, без фальши, стержень какой-то…
Таня услышала сладкий зевок, голос Лизаветы показался ей сонным и недовольным:
— Чего надо?
— Ничего. Просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке.
— A-а… Это ты.
— Я.
— Ты нас разбудила.
— Два часа дня! Не думала, что спишь…
— И что? Я ночью не выспалась, — неохотно буркнула Лизавета. — Какой-то гад плюшевый отопление выключил, мы с Кешей совсем замерзли на лестнице.
— Где?!
— На лестнице. Мы с ним всегда там спали. — Лизавета снова зевнула. — Последний этаж, там почти не ходят, и тетки хорошие живут — не гнали нас и не орали…
Таня промолчала, ошеломленная, лишь трубку сжала так, что побелели пальцы. Лизавета посопела и смущенно хмыкнула:
— Диван здесь мягкий, я как легла, так сразу сомлела.
А тут ты…
— Спи, больше будить не буду, — хрипло пообещала Таня.
— Ладно, звони, чего уж там… — снисходительно протянула Лизавета.
Таня слушала короткие гудки, чувствуя себя слишком благополучной и потому виноватой: она никогда не спала на лестничной клетке! И не напоминала скелет из кабинета биологии. И не носила такие грязные рваные вещи. И не боялась матери. И не считала уличного злобного пса единственным близким существом. И не…
Таня вздрогнула от неожиданности, услышав за спиной:
— Сашенька, вы уже освоились тут?
Она обернулась и прикусила нижнюю губу, чтоб не рассмеяться: такой изумленной стала физиономия Саулешкиного шефа, едва он рассмотрел ее лицо.
Векшегонов растерянно моргнул, но картина не изменилась. Вместо новой секретарши за столом — нет, прямо на столешнице! — сидела незнакомая девица в темных солнечных очках — это в помещении! — и невозмутимо вертела в руках телефонную трубку.
Довольно высокая, в модном брючном костюме, на ногах лаковые лодочки на шпильках…
— А где Саша? — пробормотал он.
— Вышла, — лаконично сказала девица и ослепительно улыбнулась. — Я за нее.
Векшегонов смотрел непонимающе. Девица безмятежно пояснила:
— Ваша секретарша побежала к стоматологу с острой болью, а меня попросила подменить ее. На сегодня. Мы, видите ли, близкие подруги, а ей не хотелось вас подводить.
— Подменить?
— Ну да. Или считаете, я не смогу разлить чай вашим гостям?
Векшегонов сразу с ответом не нашелся. Сашина подруга — ведь в первый раз видел! — почему-то показалась знакомой. То ли этот голос Векшегонов уже слышал где-то — очень тембр запоминающийся, — то ли манера строптиво вздергивать подбородок кого-то напоминала…
Раздражение нарастало, и Векшегонов одернул себя: в конце концов, зубы могли заболеть у каждого. Конечно, Саша обязана была предупредить об уходе и представить свою подругу, раз уж оставила ее за секретаря…
Таня наблюдала за Саулешкиным шефом с нескрываемым любопытством. Она не сомневалась, что он ее не узнал. Если честно, она сама себя не узнавала в этих дурацких очках, блеклой одежде и черноволосой.
Не сдержавшись, Таня фыркнула и закинула ногу на ногу. Векшегонов поморщился: девица вела себя вызывающе.
— Считаю, сможете, — неприязненно буркнул он. — Только очки снимите, раз уж остались за секретаря, вы не на пляже.
— Не могу. — Девица снова продемонстрировала ровные белоснежные зубки.
— Снимите, ничего с вами не случится, — проворчал Векшегонов. Сделал шаг и одним движением сорвал с Таниного носа лучшие очки ее мамы.
Таня ахнула от неожиданности. Векшегонов крякнул от изумления: ну и девица! Заплывший левый глаз практически не разглядеть, как только ей удалось спрятать такой кровоподтек за стеклами очков? Зато правый воинственно поблескивал, наливаясь здоровой злостью, из него только что искры не сыпались.
Девица сжала кулаки. Векшегонов непроизвольно попятился, вдруг заныли на днях полученные царапины на щиколотке — он внезапно вспомнил, где встречал эту… эту девушку.
— A-а, валькирия, — Векшегонов ехидно ухмыльнулся, — вот уж не думал увидеть вас в своем офисе!
Таня коршуном слетела со стола — она сгорала со стыда: мерзкий тип застал ее в таком виде… — и вырвала из его рук свои очки. Нацепила на нос и удовлетворенно фыркнула: лощеный гад от неожиданного рывка едва не упал.
Таня снова уселась на столешницу, почему-то для нее было важно не смотреть на Саулешкиного шефа снизу вверх, поэтому в кресло садиться не хотелось.
Она рассматривала недавнего знакомого и все больше злилась: ну почему некоторые типы всегда выглядят безупречно? Костюм будто только что из-под утюга, воротник сорочки идеально чистый, серо-голубой галстук подобран в тон глаз, волосы лежат волосок к волоску, туфли начищены…
И губы свои, паразит, кривит так же насмешливо, как и в ту встречу, мало она ему тогда приложила!..
Векшегонов ядовито поинтересовался:
— На подменах подрабатываете, почасовая оплата?
Таня опасно засопела. Векшегонов торопливо воскликнул:
— Ах да, подруга! Простите, уважаемая, чуть не забыл!
— Ноотропил попей… э-э… уважаемый, — процедила Таня сквозь стиснутые зубы. — Или «Гинкго билоба».
Маразматикам, знаешь ли, полезно, и память заодно в порядок приведешь, тоже неплохо…
— Как? «Гинка»… чего?
— У вас и со слухом проблемы… э-э… уважаемый, не только с памятью?
Векшегонов пожал плечами и прикрыл лицо ладонью, его душил смех.
— «Гинкго билоба», могу сказать по буквам, для особо тупых и плохо слышащих…
— Ох, не надо! Я… запомнил.
— Какой прогресс!
— Огромное вам спасибо, уважаемая, непременно куплю. — Векшегонов склонился в шутовском поклоне. Выпрямился и сочувственно поинтересовался: — Вы ведь уже опробовали на себе и ноотропил, и «Гинкго билоба», поэтому так уверенно рекомендуете, я правильно понял?
Таня нехорошо покраснела, причем — как изумленно отметил Векшегонов — лишь одной стороной лица, правая щека осталась ровно смуглой.
— Ах, на себе… — прошипела она, сползая со стола.
— Я не имел в виду ничего плохого, уважаемая, — поспешно заверил Векшегонов, отступая к двери кабинета.
— Напротив, я искренне восхищен вашей добротой…
— Добро… добротой?!
— Вашей чуткостью!
— Моей… чем?! — Таня нечаянно смахнула со стола электронные часы, но даже головы не повернула на шум.
— Вашей отзывчивостью! — Векшегонов всхлипнул от смеха и схватился за ручку двери.
Таня набычилась, губы ее мгновенно вспухли, покраснели. Она нащупала на столе мраморную статуэтку танцовщицы — еще один подарок благодарного заказчика! — пальцы удобно сомкнулись на тонких щиколотках.
— И вашей неземной красотой! — выкрикнул Векшегонов, мгновенно закрывая за собой дверь кабинета.
Таня зарычала и бессильно посмотрела на статуэтку: опоздала. И хорошо, наверное. Угоди она этому… этому… — подходящих слов не находилось — в голову, и что тогда?
Нет, ну каков гад!
Таня с трудом разжала пальцы и вернула танцовщицу на место. Подошла к двери кабинета и в сердцах двинула кулаком по косяку. Взвыла от боли и затрясла рукой. Покосилась на зеркало и торопливо отвернулась: ну и уродина! Красная, потная и рожа какая-то кривая…
Таня с ненавистью посмотрела на кабинет. Взяла со стола салфетки, приготовленные Сауле для гостей, и ожесточенно принялась оттирать тональный крем со щеки и подбородка.
Подумаешь, две-три царапины! Все равно этот… противный, мерзкий, лощеный тип уже видел ее фингал под глазом!
