– Ты можешь вообще не сопровождать меня, когда я с Айлери и с Ридой гуляю, – пожала плечами Гелиэр. – Мы же дома. Не представляю, что ты чувствуешь, когда идёшь рядом с ней.
– Тоску и безысходность. Мне жаль её, очень жаль, но я не могу ничего сделать. Ей навязали моего любимого, который противен ей, навязали всю её жизнь, и мне тоскливо от того, как она при этом покорна. Я мучилась от бессилия, когда в степи женили моего приятеля на девушке, которую он не выбирал, я орала на твоего отца, когда он хотел выдать тебя за незнакомца, но я ничего не могу сделать. Даже твой брак стал возможным только благодаря Конде, и он заплатил очень высокую цену. Гели, неужели это всегда так? А если представить, что ты сбежала из дома с любимым, только чтобы не выходить замуж за незнакомца?
– Это против заветов добра и совести – предавать свой род, Аяна! И сбегать из рода – это ужасно!
– Ну представим, что тебя бы хотели выдать за... За такого, каким ты увидела Конду впервые? – с болью в сердце сказала Аяна. – И ты бы заранее знала об этом? Неужели ты бы выбрала следование заветам совести?
– Сейчас я уже не знаю, – вздохнула Гелиэр. – Но тех, кто сбежал, ищут и наказывают, если находят. Даже в той пьесе, где девушка сбежала из рода с любимым, её в конце нашли и публично высекли на площади, а любимого бросили в тюрьму.
– Так там печальный конец?
– У таких пьес всегда печальный конец. Как в книжках для дэсок, где все ведут себя плохо и в конце умирают, или хорошо, тогда в конце они целуются с мужьями.
– Очень хочу прочитать такую.
– Там девушка вела себя очень хорошо и не поднимала глаз, и следовала заветам добра и совести, и за это была вознаграждена хорошим мужем.
– Ты же видишь теперь, что это не так работает?
– Я до сих пор помню твои слова про судьбу, – сказала Гелиэр серьёзно, поднимая глаза от вышивки и встречаясь взглядом с Аяной. – Судьба – это то, что мы делаем сами. Теперь я думаю, а может, вообще имеется в виду другое терпение? Не то, с которым ты встречаешь всё, что... что несут к тебе волны, а те усилия, с которыми ты шевелишь руками и ногами, преодолевая сопротивление воды, чтобы отплыть туда, где не встречаются противные медузы?
– Ты заговорила дерзко и над словами, – сказала Аяна, весело прищурившись. – Смотри, кира Атар, как бы тебе в голову следующей не пришла неприличная мысль о том, что женщина – не имущество, а то и ещё какая, похлеще. Имея такие мысли в голове, ой как нелегко стоять, опустив глаза в пол. Похоже, я всё-таки развратила тебя.
– Ты не развратила меня. Я сидела в общей комнате несколько раз с Таилэр, Атойо и Анеит, пока они не уехали, и они тоже порой говорят такие вещи... Довольно смелые. Ну, мне так показалось. О том, как заставить мужей сделать то или это. Они обсуждали какие-то сплетни, но косились на меня и явно ждали, пока я уйду, и говорили намёками. Мне стало неудобно, и я извинилась и ушла. Надеюсь, когда я стану старой, я не буду... такой противной.
– А они противные?
– Ну, кира Анеит похожа на змею. Она длинная и худая, и смеётся так, с присвистом. Кира Атойо смотрит так, что душа в пятки уходит. Кира Таилэр вроде ничего... не такая противная.
– Почему ты называешь их старыми? Особенно киру Атойо. Её старшему сыну пятнадцать.
– Насколько я поняла, у неё был ещё один сын, но он умер в детстве. Ей пятьдесят или около того.
– Я не рассмотрела её... Понятно.
– У них там какие-то ссоры с мужем, киром Исаром. Она очень зла на него. Надеюсь, у нас такого не будет.
– Все ссорятся, Гелиэр. Помнишь, я говорила тебе о поспешных словах? У вас не будет такого, как у Исара с Атойо, я уверена, но рано или поздно вы начнёте ссориться, как и все. Помнишь, я ещё говорила про скалу, на которой растёт зелень? Помни о ней. Помни всегда.
Аяна уставилась на вышивку, на последний неверный стежок. Она воткнула иглу не туда, растревоженная этим разговором, и сидела, рассматривая, как неуместно легла нить, нарушая порядок и гармонию.
– У нас союз не является... нерасторжимым, – сказала она, снимая иголку и вытаскивая нить обратно. – Пара может расстаться даже после того, как их руки связали красной лентой. Такое бывает очень, очень редко. Я не помню ни одного такого случая, но олем Ати рассказывала, что так случается. Когда в семье есть дети – это ещё сложнее. Но они не остаются в роду отца. У них как бы появляется два дополнительных родителя, если их родные вступают в союзы с другими. Они не виноваты в том, что родители ошиблись, приняв решение. У вас развод – очень сложная процедура. И очень дорогая. Что делает женщина, если брак неудачный, я уже поняла. Терпит, очищая совесть, сидя в своих комнатах, и утешается детьми, если они появились. Но что делает мужчина? Например, если не может себе позволить развод? Хотя, откуда тебе знать. Ты невинна, как бутон.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Гелиэр смотрела на неё широко распахнутыми глазами.
– Вообще-то, я теперь понимаю, – сказала она. – Как-то на званом ужине я слышала. Я тогда не поняла, о чём они говорили, отец и тот кир, но отец упрекнул его за то, что тот уделяет слишком много времени театру, и род жены может выразить недовольство. Я тогда подумала, что речь идёт о том, что он слишком часто смотрит представления, но... С тех пор я уже пару раз слышала кое-что, и теперь у меня всё сходится...
– Буква к букве, будет слово. Понятно.
Она вспомнила всё, что говорила Ригрета про актрис и отношение к ним среди кирио и кивнула со вздохом.
– У меня завтра выходной, – сказала она. – Можно, я тебя на весь день покину? Придумаешь мне поручение?
– Почему нет, – улыбнулась Гелиэр. – Езжай, например, к портному... просто посмотреть на новые ткани. Я найду, чем себя развлечь.
– И всё же я развратила тебя, – зажмурилась Аяна с улыбкой.
– Я не в обиде, – хихикнула кира Атар, склоняясь над вышитым наполовину бутоном и слегка розовея. – И вообще, я имела в виду вышивку.
26. Этот кусочек мозаики не просто чёрный
– Айи!
Стол скрипнул, и сапоги полетели на пол. Конда нырнул под покрывало, стаскивая рубашку.
– Я ждала тебя. Иди ко мне скорее. Я сгораю.
– Тут слышно каждый звук, а твоя кровать скрипит так, что это рвёт уши.
– Ты хочешь сказать, что пришёл ко мне в постель перед отъездом и разделся, чтобы просто поспать, полежать рядом или поиграть шёпотом в "Поймай слово"?
– Но тут правда слышно всё.
– Я знаю. Я слышу, как Вилмета храпит по ночам. Погоди.
Аяна нагнулась под кровать и подтащила большой мешок из-под неё.
– Это что, твоё дикое волосатое одеяло? Оно всё ещё живо?!
– Оно пережило всё моё детство, потом весь путь к тебе, и, хоть Саорин и назвала его сдохшим, оно всё ещё живо, а теперь, после чистки, ещё и приятно пахнет.
– На полу тут ещё меньше места, чем на кровати.
– Мы не собираемся разучивать "Танец журавлей", а для того, что мы собираемся делать всю ночь до рассвета, нам хватит. Зато ничего не скрипит. Знаешь, лучше эта каморка с тобой, чем те четыре комнаты наверху без тебя. Весь прекрасный Арнай без тебя. И весь мир. Снимай это.
– Всю ночь? Ты настроена решительно.
– Тебя не будет полторы недели. Если ты думаешь, что я отпущу тебя просто так, ты ошибаешься. Ты сказал, что надо прощаться, чтобы отпустить. Я не могу проводить тебя в этот раз до причала, поэтому попрощайся со мной как следует, хорошо? А то я не смогу отпустить тебя.
Из открытого окна доносились запахи свежей влажной земли, скошенной травы, вскрики ночной птицы, и свежий воздух из окна спускался к полу, холодя кожу и поднимая дыбом волоски на разгорячённом теле.
– Я выговорила себе завтра выходной. На целый день. Можно, я съезжу с Киматом к бухте? Я найму экипаж.
– Конечно. Тебе холодно?
– Нет. Просто воздух свежий.
– И ничто не тревожит твоё обоняние, хотя окно нараспашку.
– Мне немного жаль эти цветы. Мне тут жить всего около двух недель...
