с антисоветскими элементами - уже знаменитыми Онассисом и Чейзом - меня обвинили в пособничестве буржуазии, уволили со всех постов и объявили профнепригодным. Я выкарабкался из обвинения, но в нашей системе общения надо было что-то менять.
И придумал, как это сделать, Рене. К тому времени в руках Онассиса был внушительный торговый флот, и корабли его заходили во многие порты СССР. На каждом из кораблей был специальный человек, который, уходя в увольнение в город, отсылал внутренней почтой письма или передавал посылки от меня или ко мне. Так я всегда оставался в общении с друзьями.
Мне известна квартира в Ленинграде, которая всегда использовалась нами для сообщений. И если мы туда попадём, возможно, у нас будет хоть какая-то зацепка".
Маша переварила услышанное.
- Ладно, - сказала она вслух, - пойдём к Борисычу.
На входе в офис Маша встретила Екатерину, что жеманно кокетничала с охранником.
- Катюшик, можно тебя на пару слов? - попросила Маша, и когда Катя отошла в сторонку, попросила вполголоса:
- Слушай, я сейчас по этому делу с директорским взломом полько по командировкам и буду мотаться. Не возьмёшь мои дела себе на время?
- Ну ты взлетела, подруга, - то ли ругаясь, то ли восхищаясь, всплеснула руками та, - уж и обычные дела не для тебя!
Но тут же смягчилась:
- Возьму, конечно, не бойся. Спасай наш БИМП.
- Ну уж не знаю, насколько это всё будет спасением БИМПа, - вздохнула Маша, - Спасибо.
А вот Борисыч настолько сговорчивым не оказался:
- Погоди, барышня. У меня тут насчёт тебя указаньице имеется.
Он ввел в строке программы какой-то код, и на мониторе видеосвязи Маша увидела лицо Майруса Квинта.
Несколько секунд он что-то писал, и, наконец, обратил внимание на экран.
- Вы просили соединить, директор, - сказал Борисыч и освободил место перед монитором Маше.
- Я хочу быть в курсе Вашего расследования и командировок, Мария Сергеевна, - сказал тот, - поэтому объясните мне цель этой командировки... куда, кстати?
У маши ослабели руки и спёрло дыхание. Мысли ураганом пронеслись в голове за секунду. Единственной умной мыслью оказалась решимость начать говорить, а врать уже по ходу дела.
- В Санкт-Петербург, - уверенно ответила она.
- Ниточки расследования привели туда?
- Да. ("Агент-перебежчик? Анонимное послание? В моей голове засел один из сбежавших?") Мне под дверь дома положили записку. Автор неизвестен. Он желает встретиться и сообщить мне важную информацию о неких сбежавших во время взлома лечебницы больных... Будто бы каких-то членах миссии, знаменитых творческих личностях... Возможно, нахождение одной из этих личностей даст нам наводку на их освободителя. ("Господи, как я логично придумала-то!")
Лицо Квинта изменилось, но он постарался скрыть момент узнавания.
- Директор, это имеет отношение к истине?
Квинт помялся.
- Имеет... Некоторое отдалённое отношение. Но я сразу хочу предостеречь, Мария Сергеевна: сбежавшие больные - патологические извращенцы и лгуны. Не верьте им ни на йоту. Где он попросил встречи?
"Мавзолей, Пирамида Хеопса, Эрмитаж"...
- Эрмитаж.
- Что ж... успеха Вам в расследовании, - буркнул Директор и отключился.
- Что ж... будем считать, командировка тебе разрешена! - весело заключил Борисыч и несколькими нажатиями клавиш оформил передвижение.
"Пирамида Хеопса?!.. Мавзолей?!.. Маша, ты как с географией?", - вопрошал у неё смеющийся где-то внутри Шостакович.
"Что я, виновата, что ли, что ни разу не была в Питере и знаю только, что там есть Эрмитаж?", - огрызалась Маша по пути в комнату перемещения.
"Вот нет бы Васильевский остров сказать... Кронштадт, например... И вообще, что за Санкт-Петербург? - явно издевался над ней Шостакович, - Кстати, в ваше время самолётом или поездом в Ленинград не путешествуют?"
"Путешествуют. Но это несколько часов времени. А я хочу потратить их для дела".
"О, времена, о, нравы", - заключил Шостакович, закатив виртуальные глаза. Он всё никак не мог принять, что Ленинград называется сейчас как-то по-другому.
Маша села в трансферное кресло в подвале собственного отделения и мгновением позже встала из подобного же кресла в БИМПе Санкт-Петербурга. Выйдя на улицу из парадного в стиле какого-то чисто российского барокко, она увидела перед собой набережную и речку, через которую изящной дугой перекидывался пешеходный мостик. В воздухе висел прохладный туманец, что покрывал ряд домов на другой стороне канала словно одеялом.
"Ну что, говори адрес", - сказала Маша, доставая телефон и одёргивая какую-то не особо удобную куртку сменного бионосителя.
"Лесной проспект, тридцать девять".
Маша потыкала пальцем в экран телефона.
"Имеется такой адрес, и всего в двадцати пяти минутах ходьбы пешком. Пройдёмся-ка мы и ознакомимся с колоритом этого города", - подумала Маша Шостаковичу.
И они, оглядываясь, пошли - Маша для того, чтобы увидеть северную столицу впервые, а Шостакович - чтобы насладиться знакомыми улицами и отметить изменения, произошедшие с ними за полвека.
"А что, - подумала вдруг Маша, - ведь Онассиса и Чейза уже сколько времени нет в их носителях. Квартира могла сто раз продаться, уйти с аукциона, стать музеем и так далее?"
"Вряд ли. Ари сказал, что он составит своё завещание, чтобы квартира поддерживалась из его фондов неограниченное количество времени, а специальный человек будет приходить туда даже после его смерти. Уверен, квартира в порядке".
Маша с Шостаковичем добрели до нужного дома и остановились посмотреть на него. Дом был явно не нынешнего века, однако реставрация сделала его посвежее. По обе стороны от двери стояли два облезших белых льва, а справа сияла начищенная медная табличка: "Этот дом в 1960-1970 годах часто посещал великий российский композитор Дмитрий Дмитриевич Шостакович".
"Углядели, глазастые, - пробурчал великий композитор, - Нам нужен второй этаж".
Только Маша зашла внутрь, как дверь ей преградил сухонький старичок с дрожащей седой головой и отплясывающими руками.
- Барышня, вы к кому?
"Я его узнаю, это Колька Погорельцев, сосед по нашей квартире. Скажи ему, что тебя прислал Дмитрий Дмитриевич".
- Здравствуйте, Николай. Меня прислал Дмитрий Дмитриевич.
Старичка аж подкосило, он осел на стул и истово перекрестился.
- Чудеса бесовы... Вы за кого меня принимаете, барышня, Дмитрий Дмитриевич живёт ныне в совсем иных чертогах...
"Скажи ему, что Дмитрий Дмитриевич до сих пор помнит, как он украл тромбон у Седельникова, но до скупки дело не дошло, и тромбон был возвращён. Эту маленькую тайну знали только мы с ним. А потом скажи, что Дмитрий Дмитриевич попросил тебя пройти в квартиру".
Маша сказала.
У Николая даже руки дрожать перестали,
