А там, где солнце, там радость, тепло, любовь, песни, счастье и нет места достоевщине и душевному раздраю.
Достоевщина тоже нужна, конечно, но ее место там, где холодно, короткий световой день и противно выйти на улицу. Как говорил Чехов: «А климат такой, что того и гляди снег пойдет».
Истории, которые рассказывал Ираклий Квирикадзе, я помню от первого до последнего слова. Прошли годы, десятилетия, а я ничего не забыла. То, что талантливо, врезается в память, как клинопись на скалах.
Я с удовольствием перескажу несколько историй.
История первая
Кутаиси – город, где родился Ираклий Квирикадзе.
Кутаиси – вполне культурный центр. Там был оперный театр, но в театр никто не ходил. Певцы пели перед пустым залом.
Предприимчивый директор театра нашел выход из положения: он завез в театральный буфет сухую копченую колбасу и пиво.
Жители Кутаиси устремились в буфет, но пройти можно только по билетам. Сначала полагалось купить билет, а уж потом – твое дело, иди куда хочешь: в буфет, в туалет, в зал, где оркестр уже наяривал увертюру. Девяносто процентов публики оседало в буфете. Пиво с сырокопченой колбасой по тем временам – верх блаженства. Да и сейчас – неплохое сочетание.
К опере как к виду искусства грузины были равнодушны. Зачем петь, когда можно сказать своими словами? Однако к оперным певцам часто обращались с просьбой, вернее с предложением, петь на свадьбе, украсить праздник.
Такая услуга хорошо оплачивалась. Певец ел, пил и уносил домой богатые закуски плюс к тому немалый гонорар.
Певцы любили такие приглашения, более того – ждали их. Это был хороший добавок к их маленькой зарплате.
В день, о котором пойдет речь, в оперный театр приехал богатый Нугзар Бадридзе, у него был свой теневой спиртзавод. Капитализм вовсю процветал в недрах социализма, но прятался, часто под землю. Под землей выстраивали целые цеха. Об этом все знали, но делали вид, что не знают. Грузины на теневых предприятиях зарабатывали хорошо. А на государственных плохо.
Оперные певцы зарабатывали жалкие гроши. Да и что делать певцу на теневом предприятии? Там надо сидеть тихо как мышь, молчать.
В этот вечер давали «Евгения Онегина».
Нугзар Бадридзе подошел к баритону Гиви Жвании и пригласил на свадьбу, которая уже началась. Ехать недалеко, минут сорок. Свадьба может затянуться до утра, но в конце концов кончится когда-нибудь.
– Поедем прямо сейчас, – предложил Нугзар Бадридзе.
– Прямо сейчас не могу. У меня впереди второй акт, – извинился Гиви.
– Ты получишь десять месячных зарплат. Десять…
– Я что-нибудь придумаю, – пообещал баритон Гиви.
За кулисами он подошел к тенору, к Хуте Гагуа.
– Давай сократим твою арию, – предложил Гиви.
Речь шла об арии Ленского, которую бедный Ленский пел перед своей дуэлью. Эта ария – жемчужина оперы. Оперу «Евгений Онегин» могут не помнить, но арию «Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни» – эту божественную мелодию Петра Ильича Чайковского – знают все.
– Как «сократим»? – не понял Хута.
– Споешь только начало, и я тебя убью, – объяснил Гиви. – За мной приехали, десять зарплат дают. Мне за такие деньги год работать. Если хочешь, поедем вместе. Я договорюсь. Возьмешь половину.
– Не могу. – Хута приложил руки к груди.
– Пять зарплат, – уточнил Гиви.
– У меня сегодня смотрины. Из района приехали родственники невесты. Хотят послушать мой голос. А в этой арии такие верхи, две октавы. Я только здесь могу себя показать.
– В сексе покажешь…
– Родственники сомневаются: отдать Манану за артиста или воздержаться, не рисковать? Артисты мало получают и занимаются развратом. Я должен их убедить красотой голоса. Они не устоят.
– Да черт с ней, с твоей Мананой, другую найдешь.
– Не могу. У меня чувство.
Оркестр наяривал в своей оркестровой яме. Надо было выходить.
Хута вышел на сцену. На нем была дурацкая высокая шапка и длинная накидка с круглым воротником.
– «Куда… – начал Хута серебряным тенором, – куда…»
Гиви вышел следом, остановился на нужном расстоянии и поднял руку, нацелился пистолетом.
– «Куда вы удалились…» – продолжил тенор.
– Бах! – скомандовал Гиви и выстрелил.
За кулисами прозвучал грохот, имитирующий выстрел.
Гиви решил самостоятельно прекратить арию. Он убьет Ленского, и петь будет некому. Но Ленский не умер, он опустился на колено и продолжал заливаться соловьем:
– «Что день грядущий мне готовит? Его мой взор напрасно ловит, в глубокой мгле таится он…»
Звучали те самые верхи, которые подтверждали прекрасный голос молодого жениха Хуты Гагуа.
Родственники сидели в середине пустого зала, занимали целый ряд. Из района приехала вся родня. Голос Хуты звучал как никогда.
Однако время шло, десять гонораров испарялись на глазах. Певец должен открывать свадьбу, а не являться в середине, когда уже все пьяные и всем все равно.
– «Паду ли я стрелой пронзенный, иль мимо пролетит она», – заливался Хута, стоя на одном колене.
Гиви подошел к Хуте вплотную:
– Бах! Бах! Бах!
Хута встал на второе колено. Он изображал раненого Ленского. Выстрелы не пропали даром. Певец был ранен, но не убит и продолжал петь.
Тогда Онегин прицелился и выстрелил в грудь Ленского:
– Бах!
Ленский лег на спину и продолжал петь, лежа на спине. Голос звучал божественно. Хута завоевывал свое право войти в семью Мананы.
Гиви не знал, что делать. Ленский был живуч и неистребим. Онегин взял партнера за ноги и повез его за кулисы. Хута Гагуа ехал на спине и продолжал петь:
– «Приди, желанный друг. Приди, я твой супруг. Приди, приди…»
Ария окончилась. Ленского увезли.
Родственники из района сидели выпучив глаза. Они не понимали: жив Хута или помер? Но пел он хорошо. Лучше не бывает.
Гиви быстро переоделся и помчался в буфет. Нугзар Бадридзе пил пиво и стучал колбасой по столу. Он обращался с колбасой, как с вяленой воблой.
Гиви присел рядом. Ждал. Хозяин не торопился. Гиви подумал: мог бы не убивать Ленского раньше времени. Хута мог спеть свою арию стоя. Стоя петь гораздо удобнее, чем лежа. Диафрагма лучше подпирает грудную клетку.
Семинар окончился. Мы вернулись в Москву.
Ираклий пригласил меня в ресторан Дома литераторов. Без меня его бы не пустили. Пройти в Дом литераторов можно было по членским билетам. Я в ту пору, несмотря на молодые годы, уже была членом Союза писателей.
Отправляя меня в долгое путешествие, именуемое жизнь, Господь Бог положил в мою корзину такую простенькую вещь, как удача. Удача сопровождала меня, и я довольно рано пробилась в первые ряды писателей и кинематографистов. Меня заметили и раскручивали. Я писала книги и сценарии с неизменным успехом.
Это не значит, что удача была
