— Это по-твоему. Академик Окунев не такой… — Наташа хотела сказать «дурак», но удержалась, — не такой, как ты. Он, я знаю, по колхозам ездит. Не хочешь звать, так я сама к нему пойду!
Окунев прошипел:
— Приди только! Все косы повыдерну!
Наташа знала, что Рем по натуре трус, что он ее и пальцем не тронет, и в тот же день отправилась к академику.
Когда Мария Никодимовна открыла дверь и увидела девочку, она улыбнулась:
— А Рема нет дома.
— Мне Рем и не нужен. Я хочу видеть академика Окунева.
Мария Никодимовна хотя и была немало удивлена, но гостью в кабинет академика проводила.
Игнатий Георгиевич, узнав, что Наташа — одноклассница внука, отложил все дела. Он внимательно ее выслушал, одобрил сбор отряда и поинтересовался, что сделал для подготовки к сбору Рем.
Несмотря на то, что на Рема она была очень зла, Наташе не хотелось его подводить. Но и соврать академику она не могла.
— В подготовке к сбору Рем не участвовал, — тихо ответила Наташа и, стараясь увести разговор в сторону, начала рассказывать о школьных делах.
Но академик спросил:
— А ты-то сама интересуешься сельским хозяйством? Или только поручение выполняешь?
Наташа рассказала, что все время жила в колхозе и только недавно приехала в Москву; что в сельском хозяйстве немного разбирается и в домодедовской школе, где училась раньше, вместе с другими ребятами выращивала на опытном участке картофель.
— А такие клубни ты видела?
Игнатий Георгиевич показал огромной величины картофелину.
Наташа спросила, что это за сорт, кто его вывел, где эта картофелина выращена.
Игнатий Георгиевич ответил на все вопросы и сказал, что если пионеры захотят ставить опыты с картофелем или другими культурами, он охотно снабдит их семенами и даст консультацию.
— Видишь вот этот клубень? — сказал Игнатий Георгиевич, показывая другую картофелину. — У него рак. Это очень опасная болезнь. — Он ловко сделал с картофелины тонкий срез, положил его на предметное стекло микроскопа и склонился над окуляром. Затем Игнатий Георгиевич предложил посмотреть в микроскоп и Наташе, чтобы та убедилась, как болезнь поразила картофельную ткань.
У академика Окунева Наташа засиделась долго. Она рассказала ему о сортах картофеля, которые выращивает ее колхоз, о знатной картофелеводке колхознице Багаевой, о том, как на школьном опытном участке их пионерское звено вырастило урожай, превышающий даже Багаевский.
Рем пришел домой, когда беседа Игнатия Георгиевича с Наташей подходила к концу. Мария Никодимовна тотчас доложила ему, что у дедушки уже давно сидит какая-то девочка. Рем сразу догадался: «Наташка!» — и помрачнел. Он решил подслушать, о чем они там разговаривают, но массивная дверь кабинета разговор его деда с Наташей сохранила в тайне.
Проводив Наташу, Игнатий Георгиевич с сожалением подумал о том, почему у него не такой внук, как эта девочка, которая всем интересуется и растет настоящим человеком.
Глава пятьдесят четвертая
Дружба с Наташей приносила Инне радость. Казалось бы, все стало хорошо, но на душе у Инны все-таки часто скребли кошки: она покинула свою «свиту». Теперь Инна понимала, что называть людей, которые не так способны и не так красивы, как она, «свитой», глупо и низко, что и Сорокина и другие девчонки хороши каждая по-своему.
Однажды, еще в начале их дружбы, ей дала понять это Наташа. Она лишь вскользь заметила, что Нина Сорокина очень хорошо рисует. А потом пустилась в размышления о том, что в каждом человеке есть золотая жилка, которую надо обязательно отыскать, что все люди в этом смысле одинаково богаты, что если хозяин сам не замечает свою жилку, надо ему ее раскрыть.
Инна понимала, что должна вернуться к Сорокиной, ко всем прежним подругам. Нина Сорокина держалась настороженно.
Поборов гордость, Инна заговорила с Ниной раз, другой, третий. В четвертый раз пригласила записаться в танцевальный кружок Дома пионеров. Нина отвечала на вопросы, но мириться с «предательницей Евстратовой» не хотела. И вот однажды во время очередного разговора к Инне и Нине подошла Наташа и, взяв обеих под руки, повела по коридору.
— Девчонки, хватит дуться друг на друга, — весело сказала она.
Наташу тяготила вражда Инны с Сорокиной, и, чтобы они окончательно помирились, она в тот же день вместе с Инной пришла к Нине домой.
Жила Сорокина в большом новом доме, построенном недавно чугунолитейным заводом, на котором работал мастером ее отец.
В небольшой двухкомнатной квартире было тихо. Родители еще не приходили, старший брат Нины, Николай, так же как отец рабочий чугунолитейного завода, только что ушел в вечернюю смену.
Мать Нины работала в детском саду воспитательницей и приходила позднее.
Квартира Сорокиных была чистая, светлая. Наташа остро почувствовала уют дружной семьи.
Сорокина не без некоторого смущения показала Наташе свой альбом и большую пачку фотографий. В альбоме были наклеены снимки каких-то мальчиков и девочек, многие из которых были Наташе не знакомы. В двух-трех фотографиях Губина узнала своих одноклассниц — подружек Нины. Была здесь и фотография Евстратовой, увидев которую Инна несколько смутилась.
Как-то, прошлой зимой, по настоянию Нины Сорокиной Инна подписала под снимком стихи:
Помни, Нина, много летИ храни ты мой портрет.Твоя подруга, Нина,Евстратова Инна.
Теперь Инне ее стихи показались глупыми и мещанскими. В альбоме было немало подобных стишков — как самостоятельного произведения, так и списанных откуда-то.
Рядом с фотографией Инны в альбоме красовалась сводная картинка — розочка. Особенно подчеркивал безвкусицу голубок с конвертом в клюве. Инна ожидала, что Наташа высмеет голубочка. Но Наташа вспомнила, что и сама когда-то занималась такими же глупостями. Это решительно пресек отец, объяснив ей всю пошлость подобных стишков и открыток.
Удержалась Наташа от смеха и тогда, когда стала просматривать стопку фотографий. Сколько она их ни перекладывала, со всех на нее смотрел артист Лемешев.
Нина, видя, что Наташа рассматривает ее коллекцию внимательно и не расположена ее высмеивать, как другие, решила похвастать. Она перевернула одну из фотографий и показала автограф Лемешева. Подпись была сделана вечным пером, видимо наспех, а последние две буквы расплылись нежно-голубым пятном.
— Дождь шел. Капнуло, — объяснила Нина и, к великому неудовольствию Евстратовой, стала рассказывать о том, каких больших трудов ей стоило добиться этого автографа.
— Понимаете, если б я одна! А то много нас. Все девчонки большие, сильные. Стоят около самого подъезда и меня отталкивают. Он вышел из двери — и к машине. Мы кричим: «Сергей Яковлевич, подпишите!» А он и слышать не хочет… Я его около машины нагнала. Никому не подписал, только мне! Наверно, потому, что я меньше всех была. «Ладно, — сказал он мне. — Не мерзни ты здесь, глупая!»
— И правда, глупая, — сказала Наташа.
Наташе представился вечерний театральный подъезд, около которого толпятся поклонницы. Она и раньше слышала, что есть такие. И вот перед ней одна из них. Наташа удивлялась тому, как поклонение таланту может принять такую уродливую форму.
Что ответить Наташе, Нина не знала.
Инна понимала, что, дружа с Сорокиной, она косвенно одобряла это Нинино увлечение. И все-таки упрекнула ее:
— Правда, Нинка, глупо! Ну, для чего ты собираешь его карточки?
Сорокина посмотрела на Инну с укором: «Что ж ты раньше так не говорила?» Нина сочла это за второе предательство, и, если бы не Наташа, шаткий мостик, переброшенный в этот день между рассорившимися подругами, мог бы рухнуть.
— Я понимаю, Нина, — сказала Наташа, — можно любить оперу, ходить в театр, самой заниматься музыкой. Ну, а какой толк в том, чтобы так бездарно терять свое время и не давать житья бедному артисту? Ты думаешь, вы ему не осточертели? А ты сама на чем-нибудь играешь или поешь?
— Нет, — призналась Сорокина. — Пианино у нас нет, а без пианино…
— Слушай, Нинка, — загорелась Наташа, — может быть, у тебя слух хороший? Способности есть? Давай попробуем заняться музыкой.
От такого предложения Нина пришла в восторг.
«Как это я тоже не догадалась?» — подумала Инна и предложила:
— Заниматься можно у меня. Полдня пианино свободно.
Провожая до дверей подруг, Нина с теплотой думала о Губиной, которая предложила ей свою помощь.
— Да, Нина, — уже на лестничной площадке вспомнила Наташа, — мы сейчас с Инной к Фатею за чертежами идем. Хочешь с нами? Ты бы только знала, как радуется Васин отец, когда кто-нибудь новенький приходит! Знаешь, какое для него это важное дело!
