Кит разинул пасть и выплюнул крошечный подводный аппарат. Капсула описала дугу над бортом и грохнулась на палубу. Открылся люк, и оттуда появился Хопкинс. На его рубашке расплылось огромное пятно крови, натекшей из отрезанного носа, в остальном же он был невредим.
— Быстро доктора сюда! Вы что, не видите: Пиноккио ранен, — взревел Уорнер-старший, как будто был совершенно непричастен к этому ранению.
— Меня зовут Дейв Хопкинс, — строго поправил его ученый.
— А я зову тебя Пиноккио, — возразил Уорнер, снова расплываясь в улыбке Санта-Клауса.
Через несколько часов спустя Уорнер и Хопкинс забрались в капсулу. За спинками сиденья находилась тонна героина, упакованного в водонепроницаемые пакеты. Уорнер решил пойти сам. Он нуждался в риске, чтобы взбадривать застоявшуюся в венах кровь, а сейчас ему предстояло, без сомнения, самое вдохновляющее путешествие из всех, которые доводилось совершать. Моряки спустили капсулу с палубы на воду на тросах, и судно отошло.
Освещенная заходящим солнцем капсула покачивалась на поверхности воды, два пассажира подскакивали на сиденьях. Хопкинс нажал кнопку на пульте дистанционного управления и вызвал кита. Почти сразу же откуда-то, явно с приличного расстояния, донесся низкий, приглушенный звук. Он становился все громче и громче, и вскоре на поверхности показалась раззявленная пасть синего кита. Она быстро надвинулась, и подводный аппарат засосало в черную бездну. Свет отступил, сузился до тонкой щели, и полностью погас. Титанические челюсти, громко чавкнув, сомкнулись. Воцарилась темнота. Затем люди ощутили невесомость, будто спускались в скоростном лифте. Кит нырнул, уходя в более глубокие воды, где он был менее заметен.
— Как умно ты придумал, Пиноккио! Ха-ха-ха… — Уорнер в темноте снова разразился хриплым смехом, то ли выражая, то ли маскируя ужас.
— Давайте зажжем свечи, сэр, — предложил Хопкинс счастливым, непринужденным голосом. Здесь были его владения. Когда Уорнер понял это, ему стало еще страшнее. Но тут зажегся потолочный светильник, залив каюту тусклым ультрамариновым светом.
За прозрачной оболочкой капсулы Уорнер прежде всего увидел снаружи частокол из белых пластин, каждая высотой с человека, широченных там, где они прикреплялись к потолку, и сужающихся чуть ли не до волосяной толщины снизу. Он сразу сообразил, что это китовый ус. А лежала капсула на какой-то мягкой, чуть колеблющейся подстилке. Сверху нависал сводчатый потолок, по длине которого проходила мощная балка. И подстилка, и потолочная балка тянулись к огромной черной дыре, очертания которой непрерывно, хотя и не очень заметно, менялись. Снова раздался маниакальный смех Уорнера. Это была глотка кита. Сейчас он и Хопкинс, окутанные влажной дымкой, в которой рассеивался голубой свет, казалось, находились в мифическом гроте.
Хопкинс взял пульт дистанционного управления и начал «рулить» китом. На дисплее, отображавшем морскую карту Багамских островов и акватории, прилегающей к Майами, пролегла линия — маршрут к месту назначения.
— Путешествие началось. Посейдон плавает быстро. Будем на месте примерно через пять часов, — сказал Хопкинс.
— Мы не задохнемся? — спросил Уорнер, изо всех сил стараясь скрыть тревогу.
— Конечно нет. Я же говорил вам, что у китов есть дыхательные отверстия. Они дышат кислородом, как и мы. Вокруг нас более чем достаточно воздуха. Он проходит через фильтры и после этого вполне пригоден для дыхания.
— Пиноккио, да ты настоящий дьявол! Как ты до всего этого додумался? Для начала расскажи, как тебе удалось всобачить провода и компьютеры в мозги этого громилы?
— В одиночку с такой работой не справиться. Для начала животное необходимо усыпить, а снотворного ему потребовалось полтонны. Посейдон принадлежал Военно-морскому флоту США; я курировал многомиллиардный военный исследовательский проект, в котором этот кит как раз и появился. Во время холодной войны его использовали для переброски шпионов и групп спецназа к берегам стран Варшавского договора. Я курировал и другие проекты по вживлению устройств в мозг дельфинов и акул — например, чтобы их можно было начинять взрывчаткой и использовать в качестве торпед. Я очень много сделал для своей страны, но, как только начались сокращения бюджета, меня вышвырнули вон. Покидая исследовательскую лабораторию, я прихватил Посейдона с собой. За последние несколько лет мы вместе переплыли семь морей…
— А скажи-ка, Пиноккио, нет ли у тебя каких-нибудь… хм-м… этических сомнений по поводу использования твоего кита для такого рода деятельности? Конечно, уверен, тебе кажется смешным, что я взялся рассуждать об этике, но у меня на заводе нет-нет да попадались химики и инженеры, у которых возникали подобные опасения.
— У меня ничего подобного нет, сэр. То, что человечество вовлекает невинных тварей в свои мерзкие войны, само по себе величайший грех. Я посвятил себя своей стране и ее вооруженным силам; моя квалификация позволяла достичь целей, которые я перед собой ставил. Но поскольку общество не дает мне того, чего я хочу, приходится брать самому.
— Ха-ха-ха… Да уж, лучше брать самому, чем ждать, пока дадут! Ха-ха-ха… — Уорнер снова расхохотался, но вдруг резко смолк. — Эй, что это за звук?
— Это Посейдон выбрасывает фонтан. Он дышит. Капсула оборудована высокочувствительным сонаром, усиливающим наружные звуки. Вот, слушайте.
Сквозь плеск волн пробилось какое-то жужжание. Звук быстро усиливался, потом начал затихать и вскоре совсем пропал.
— Танкер на десять тысяч тонн.
Вдруг тьму перед ними прорезала щель. Она стремительно расширилась, и в китовую пасть полилась вода, захлестнувшая капсулу. Хопкинс нажал кнопку. Вместо карты на экране появилась паутина зубчатых линий — мозговые волны Посейдона.
— О, Посейдону подвернулся косяк рыбы. Ему пора перекусить.
Кит широко разинул пасть, и глазам пассажиров предстала непроглядная тьма океанской бездны. Рыбы, ослепительно сверкая чешуйчатыми боками, устремились на свет и, постукивая по прозрачной оболочке капсулы, плыли в глотку Посейдона. Они считали, что попали в коралловую пещеру, и совершенно не догадывались, какая участь их ждет.
Сквозь плеск донесся рокот. Частая решетка китового уса прикоснулась к нижней челюсти, но сквозь нее можно было разглядеть, что губы Посейдона все еще приоткрыты. Мощный поток отбросил рыб назад, прижал к частоколу уса. Кит под огромным давлением выбрасывал морскую воду из пасти и оставлял внутри только еду. Уорнер изумленно смотрел, как вода мчалась мимо капсулы. Вскоре ее в пасти не осталось, и только рыбы бешено бились перед непроницаемым для них забором. Мягкая подстилка под капсулой вдруг начала волнообразно изгибаться, и рыба поползла по ней назад. Уорнер не сразу сообразил, что происходит, а когда до него дошло, он похолодел от ужаса.
— Не волнуйтесь. Посейдон нас не проглотит, — сказал Хопкинс, понимая причину испуга Уорнера. — Он точно так же отделит капсулу от пищи, как мы отделяем шелуху, когда едим семечки подсолнечника. Капсула, конечно, мешает ему есть, но он давно привык. Иногда, если попадается большой косяк рыбы, он может на время выплюнуть ее перед едой, а потом снова подобрать.
Уорнер облегченно вздохнул. Ему хотелось рассмеяться, но у него не хватило сил, и он лишь смотрел, не скрывая изумления, как рыба, словно по конвейеру, текла мимо абсолютно неподвижного подводного аппарата в черную бездну позади них. Как только две или три тонны рыбы исчезли в глотке синего кита, раздался грохот, похожий на оползень.
От потрясения Уорнер надолго лишился дара речи. Но Хопкинс вскоре вернул его к действительности.
— А вот это вы когда-нибудь слышали? — Он прибавил громкости на динамике сонара.
Уорнер услышал басовитые раскаты и растерянно посмотрел на Хопкинса.
— Посейдон поет. Это песня кита.
Постепенно Уорнер уловил в прерывистых завываниях ритм и даже мелодию.
— Что он делает? Подманивает самку?
— Пожалуй, что нет. Морские биологи давно ломают головы, но до сих пор так и не разобрались, зачем и с какой целью кит поет и что эта песня значит.
