Кожин приступил к объединению приходов в единую епархию. Помимо собственно обновленческих, под его власть подпала часть храмов, во время оккупации принадлежавших «карловацкой» и «катакомбной» юрисдикциям. К концу 1943 г. из 145 православных храмов, действовавших в Ставропольском крае, 42 принадлежало обновленцам[541]. В Краснодарской обновленческой епархии, управлявшейся архиепископом Владимиром Ивановым, в это же время насчитывалось 86 приходов (всего в СССР было зарегистрировано 147 обновленческих храмов)[542]. При этом, пытаясь подчинить своей власти канонические приходы, он не добился существенных результатов. Это факт может говорить только о твердом понимании своей веры среди духовенства и наиболее активных верующих Патриаршей Церкви и сохранении лишь обрядовой стороны в раскольничьих деноминациях.
Обновленческий митрополит Ставропольский Василий Кожин в феврале 1943 г. отмечал, что «издание «Московской Патриархией» в 1942 г. книги «Правда о религии в России» и газетные сообщения о пожертвованиях тихоновских иерархов создали такое представление, как будто обновленчество сходит с исторической сцены и потому замечается определенное тяготение среди верующих и духовенства к «сергиевщине»»[543]. Учитывая это обстоятельство, нельзя не согласиться с мнением самарского исследователя В.Н. Якунина, что церковное возрождение периода Великой Отечественной войны – это именно возрождение канонической Русской Православной Церкви (Московского патриархата)[544], а не просто религиозности православного обряда.
Государство, более заинтересованное в поддержке Патриаршей Церкви, имеющей многократно большее влияние на массы, тем не менее, не могло допустить дискредитации обновленчества, как явления, возникшего на основе идеи полной поддержки советской власти[545]. Был взят курс на постепенное вливание обновленцев в Патриаршую Церковь. Причины этой заинтересованности государства выявляются при анализе докладной записки Г.Г. Карпова[546]: во-первых, расширение контроля над деятельностью Патриаршей Церкви через влившихся в нее обновленцев; во-вторых, использование единого православия во внешнеполитических целях; в-третьих, возможное внутреннее разложение Церкви под влиянием бывшего обновленческого духовенства.
На архиерейском соборе Патриаршей Церкви, прошедшем 8 сентября 1943 г. был избран патриарх (им стал митрополит Сергий (Страгородский)) и Священный Синод из шести членов-архиереев. А.И. Введенский, пытаясь сохранить обновленчество хотя бы как независимую религиозную организацию, выдвинул ряд проектов: установление патриаршества, отказ от идеологии «церковной революции», уния с Римско-Католической церковью, переход в старообрядчество, создание харизматической обновленческой секты[547]. Частичную поддержку обновленческому лидеру оказал только Ставропольский митрополит Василий Кожин. Большинство клириков стояло на позиции возвращения в Патриаршую Церковь через покаяние.
Архиерейский собор 1943 г. вызвал негативную реакцию ставропольского обновленческого духовенства. В.И. Кожин относился к собору иронически, полагая, что он может считаться только частным совещанием, так как на нем не было представителей других «православных» юрисдикций. Он противопоставлял Архиерейскому собору 1943 г. обновленческие Поместные соборы 1923 и 1925 гг., на которых номинально присутствовали и представители от Патриаршей Церкви (то есть те, кто, признав обновленческое ВЦУ, не вступили в обновленческие группы). Местные обновленческие священнослужители полагали, что объединение может состояться только на взаимном признании или подчинении «сергиевцев» решениям соборов 1923 и 1925 гг.[548]Василий Кожин, высказываясь о необходимости сохранения обновленчества, продолжал надеяться на сохранение обновленчества как независимой от Московской Патриархии юрисдикции, призывая не предпринимать никаких решительных действий без указаний обновленческого Первоиерарха. Он подчеркивал, что «своим 20-ти летним существованием обновленческая церковь вела работу, сводящуюся, в конечном счете, к изъятию реакционных элементов тихоновской церкви…»[549].
14 сентября 1943 г. на каноническую Ставропольскую кафедру был назначен архиепископ Антоний (Романовский). Еще до его приезда начался постепенный процесс перехода обновленческих храмов под омофор новоизбранного патриарха Сергия (Страгородского). Некоторые приходы Рождественского, Преградненского и Благодарненского районов Ставропольского края заявили о переходе в Патриаршую юрисдикцию[550], а также потребовали заменить обновленческих священнослужителей на канонических.
Архиепископ Антоний (Романовский) 2 октября 1943 г. прибыл в Ставрополь[551]. Перед ним и перед обновленческим митрополитом Василием Кожиным стояли примерно одни и те же задачи – преодоление последствий немецко-фашистской оккупации: соединение разрозненных приходов, условно относящихся к той или иной юрисдикции, под единое управление; восстановление разрушенных храмов; рукоположение духовенства[552].
Важно отметить, что сам архиепископ Антоний (Романовский) практически с момента своего приезда в Ставрополь развернул борьбу против обновленчества, произносил обличительные проповеди и запретив всех обновленцев епархии в священнослужении. Это привело к ночному визиту к владыке с угрозами и требованиями восстановить обновленцев в служении[553]. Сложившаяся ситуация говорит о понимании обновленческим духовенством своего неканоничного положения, так как в противном случае они не придали бы этому акту такого значения. Архиепископ Антоний, и без того подорвавший свое здоровье в годы заключения и скитаний без прописки, из-за переживаний в борьбе с обновленчеством был трижды парализован [554].
По прибытии архиепископа Антония, один лишь его строго уставной подход к совершению богослужений, сильно ударил по авторитету обновленцев, допускавших те или иные отступления от Типикона, а также склонных к литургическому творчеству. В сознании верующего народа, особенно расположенного к обрядоверию, эта существенная «деталь» стала окончательным переломом в пользу Патриаршей Церкви[555].
В 1944 г. уже можно говорить о полномасштабном разворачивании борьбы Ставропольской и Пятигорской епархии во главе с архиепископом Антонием (Романовским) за приходы, как с обновленцами, так и местными органами государственной власти. Осложнялся процесс открытия новых храмов и приема обновленческих препятствиями, которые ставила власть. Открытие храмов с 28 ноября 1943 г. должно было сопровождаться сложной многоступенчатой бюрократической процедурой, позволявшей сводить количество новооткрытых приходов к минимуму[556]. Кроме того, на Ставрополье началась кампания по изъятию храмов, до 1941 г. использовавшихся не для богослужебных целей, а в июле 1943 г. ставропольский крайисполком постановил освободить все бывшие школьные здания, занятые под храмы, но с предоставлением других помещений под организацию нетиповых храмов (т. н. молельных домов)[557]. Несмотря на сложности уже к январю 1944 г. 8 приходов с духовенством и верующими и еще 10 священников перешли из обновленчества под омофор архиепископа Антония [558].
В Северной Осетии также с 1944 г. можно наблюдать похожие процессы. Верующие стремились добиться открытия канонического храма Патриаршей юрисдикции, при этом нередко ссылаясь на нежелание посещать обновленческий храм по тем или иным причинам. В заявлении верующих с просьбой об открытии Покровского храма в г. Орджоникидзе указывалось, что обновленцы захватили всю религиозную власть в республике, и светская власть идет у них на поводу, чтобы перетянуть всех верующих в обновленчество[559]. В ст. Вознесенской, несмотря на закрытие храма по вине обновленцев, каноническая община не распалась и продолжала добиваться открытия храма. В 1944 г. община, состоящая из жителей ст. Вознесенской, х. Акиюрта, х. Майского и г. Малгобека, подала прошение архиепископу Антонию с просьбой о содействии в открытии прихода. В прошении указывалось, что верующие Патриаршей юрисдикции пострадали от деятельности
