движением денежных средств и других прав. Если священник ссылался на постановления Поместного Собора 1945 г., такие прихожане заявляли: «мы не признаем этих постановлений, мы хозяева, народ, а не священник»[590]. Подобные инциденты произошли в селах Александрийском, Московском, Донском, Зелен-чукском, и г. Минеральные воды. Интересно отметить, что в некоторых приходах верующие жаловались уполномоченному на архиепископа Антония (Романовского), потому что он переводил священников – бывших обновленцев – на другие приходы. Наиболее серьезные конфликты возникли в храме г. Георгиевска из-за перевода священника Василия Котова в г. Дербент и храме г. Кисловодска из-за перевода священника Костюченко[591] (бывших обновленцев, игравших не последнюю роль в расколе на Ставрополье).
Некоторые обновленческие священнослужители вернулись в юрисдикцию патриарха Алексия I (Симанского) не по причине искреннего раскаяния, а из-за страха потерять приход и источник дохода. Священнослужители обновленческого поставления, которые могли быть приняты в Патриаршую Церковь только в качестве мирян, нередко уходили в другие раскольничьи юрисдикции (как правило, в старообрядческие новозыбковскую, основанную обновленческим архиереем, и реже белокриницкую иерархии).
Интересен пример обновленческого священника Чмутова, который с 1945 по 1947 гг. пытался устроиться на любой приход с православной обрядностью. Ставропольский и Бакинский архиепископ Антоний (Романовский) согласился его принять через покаяние только в качестве мирянина. Интересно, что он пытался положительно настроить по отношению к себе местных чиновников, ссылаясь на патриотического работу прихода в г. Кизляре, который он возглавлял в годы Великой Отечественной войны[592]. В декабре 1947 г. Чмутов пришел на прием к уполномоченному по делам религиозных культов Булатову с просьбой помочь ему перейти в старообрядческую поповскую иерархию в «сущем сане». Он обратился через старообрядческого благочинного Митрохина, проживающего в Ессентуках, к «митрополиту»
Иринарху, но чем окончилась попытка перехода неизвестно[593]. Уполномоченный отмечал, что попытки беспоповцев-поморцев переманить Чмутова в свой толк в качестве наставника окончились неудачей. В итоге Чмутов был принят под омофор архиепископа Антония (Романовского) и канонически рукоположен в священный сан. Он был назначен настоятелем храма с. Роды-ки Дмитриевского района Ставропольского края [594].
В то же время священник М. Голополосов в 1947 г. был принят из обновленчества архиепископом Антонием (Романовским) через покаяние в сущем сане, т. к. принял хиротонию еще до отпадения в раскол[595]. Эти случаи лишь подчеркивают принцип соблюдения каноничности, которым руководствовался архиепископ Антоний (Романовский), но уж никак не личное отношение архиерея.
В Северной Осетии наиболее серьезный случай произошел в ст. Луковской Моздокского района в 1947 г. В храме, оставшемся без духовенства, бывший обновленческий священник Стефан Колесников стал самовольно совершать богослужения, не имея соответствующего указа от архиепископа Антония (Романовского). Чтобы предотвратить претензии со стороны государства, он исправно уплачивал все необходимые налоги в финансовые органы республики. До предъявления претензии благочинного, уполномоченный по Северной Осетии оказывал пассивную поддержку С. Колесникову[596]. Деятельность священника С. Колесникова в ст. Луковской была обусловлена не идейной поддержкой обновленчества, а необходимостью содержания многодетной семьи[597]. После решения проблем архиерея с уполномоченным, он через покаяние был принят под омофор архиепископа Антония (Романовского) в сане диакона, а 2 октября 1949 г. рукоположен в сан священника[598].
Работа уполномоченного велась не только в направлении предотвращения возможного возрождения обновленчества на Северном Кавказе. Он был заинтересован в максимальной лояльности Патриаршей Церкви. Для этого он был вынужден создавать в Церкви прослойку зависимых от него священников и духовных чиновников, через которых можно было проводить свои решения в Церкви, а также получать необходимую для работы информацию.
Уполномоченный Н.А. Чудин для давления на Церковь и, особенно, на архиепископа Антония (Романовского) использовал конфликтные ситуации, жалобы и различные высказывания духовенства, настроения верующих. При поступлении жалоб священников на крайне низкую доходность храма, а также долгом отсутствии священника, уполномоченный через местные райисполкомы и давление на епархиального архиерея пытался добиться снятия прихода с регистрации[599].
Анализ архивных документов позволяет сделать вывод о сотрудничестве с уполномоченным преподавателя Конституции и религиозного законодательства СССР в Ставропольской духовной семинарии во второй половине 1940-х гг. Он докладывал уполномоченному о наиболее частых вопросах, которые задают семинаристы. Через него в семинарии были введены портреты советских вождей, радио, стали выписываться светские газеты[600]. Согласно инвентарной книге Ставропольской духовной семинарии, в стенах духовного учебного заведения находились портреты архиепископа Антония (Романовского), патриарха Алексия I (Симанского), И.В. Сталина и В.И. Ленина. В библиотеку регулярно поступали книги про В.И. Ленина[601].
После 1948 г. можно наблюдать процесс постепенного ужесточения религиозной политики советской власти на Северном Кавказе. Этим обстоятельством пользовались некоторые бывшие обновленцы и религиозные авантюристы, нашедшие пути использования Церкви для своих личных выгод, но это уже не смогло возродить обновленчества.
Таким образом, в 1935 г. был распущен обновленческий Синод и свернуты епархиальные управления. Вторая половина 30-х гг. ознаменовалась репрессиями против обновленческих священнослужителей. Реформаторское начало было свернуто, а обновленцы-реформаторы перешли в Патриаршую Церковь с правом внедрять новшества, не противоречащие канонам. На Ставрополье и Тереке антирелигиозная политика конца 1930-х гг. была направлена на отстаивание интересов местных органов власти. Антицерковные мероприятия теперь были выгодны экономически и политически.
С началом Великой Отечественной войны кризис обновленчества стал столь очевидным и стремительным, что А.И. Введенский и некоторые другие иерархи начали активный поиск путей сохранения обновленческой церкви. Идея «сохранения православия в чистоте» уступила место ряду проектов, связанных с соглашениями с другими конфессиями. Страх потерять паству и доходы заставил обновленческих лидеров идти на любые меры.
40-е гг. XX в. стали временем окончательного заката обновленчества на Ставрополье и Тереке. Причем это происходило не только в контексте общесоветского русла, но и со значительными местными особенностями. На Ставрополье тяжелый урон обновленчеству был нанесен не только государственной властью после 1943 г., но и немецко-фашистскими оккупантами. Обновленчество на Северном Кавказе, при слабой идеологической базе, практически до 1945 г. оставалось сильным организационно. Полный распад стал возможен только благодаря умелым действиям архиепископа Антония (Романовского) по преодолению раскола и сдаче обновленческим митрополитом
Василием Кожиным своих позиций. Вслед за уничтожением обновленческой религиозной организации сохранились пережитки обновленчества в церковной жизни некоторых приходов, а также единичные попытки возрождения обновленчества, не увенчавшиеся успехом. Уполномоченные Совета по делам Русской Православной Церкви пытались с помощью священнослужителей, ранее отпадавших в обновленческий раскол, оказывать влияние на церковную жизнь Северного Кавказа.
Выводы по главе:
Обновленцы удерживали монополию в религиозной жизни Ставрополья с 1923 по 1925 гг., Терека – с 1923 по 1929 гг. Противодействие духовенства, поддерживающего линию патриарха Тихона, подавлялось административными методами. Государственная поддержка обновленчества на Ставрополье и Тереке продолжалась все двадцатые годы, без переключения в 1926 г. на протекторат
