шрамов?
– А если бы Ануш не нашла Седу? – спросила я, смахнув слезы.
– После землетрясения не осталось ни одного брошенного ребенка. У Седы не было ни единого шанса стать сиротой.
И все же… Была бы наша семья такой, не будь в ней мудрой души Седы? Я представила другую женщину, родившую дяде Араму хороших, но других детей. Что, если бы она не ладила с бабушкой и не приняла бы меня? Удивительно, но спустя столько лет трагедия 1988 года коснулась и меня.
Много позже, когда с перцами было покончено, а мы с бабулей устало опустились на старый уютный диван в пустой гостиной, она вытащила из кармана фотографию: на меня смотрели уже не юные девы, но молодые женщины. Видимо, это было единственное фото, до которого не смогла добраться Седа.
– Ты скучаешь по ней?
– Уже нет. Раньше я тосковала по времени, когда все были живы и вместе, но и это прошло.
Мое сердце болезненно сжалось, когда я на мгновение представила будущее, в котором больше не было ни бабушки, ни отца, ни Тиграна. Ногтями я впилась в ладони, чтобы вернуть себя в настоящее, но образ уже пустил корни.
– Я хочу помириться с отцом.
– Это правильно, – кивнула бабушка. – Тогда ты сможешь вернуться домой.
Мои следующие слова застряли в горле: она так хочет, чтобы я уехала?
– Я знаю, я тут лишняя… Но я не хочу уезжать!
– Мариам! Ну что ты говоришь, это такое счастье, что ты с нами!
Она прижала меня к себе и гладила по голове. Как же я любила эти прохладные мягкие плечи!
– Честно? – всхлипнула я.
– Честно.
Я почувствовала, как она улыбнулась.
– У тебя все впереди, и только тебе решать, как жить и где.
– Я… не знаю, как правильно.
– Мы все ошибаемся – только так мы растем. И твой отец ошибался, но никогда не отступал.
– Тогда почему он уехал?
Бабушка молчала. Нет, мой отец не мог их бросить. Я бы не смогла. Пора сменить тему.
– Я слышала, как Рузанна жаловалась, что в доме много окон и ей одной их не вымыть. Скажи, что я помогу ей в свой следующий выходной.
Глава 33
1986 год
– Каринэ, что с тобой?
Мать давно наблюдала за ней и заметила, что та почти не ест и как-то странно себя ведет. История с тем бедным юношей должна была остаться в прошлом, ведь прошло около четырех месяцев с их последней встречи.
– Каринэ, – повторила она, коснувшись руки дочери.
Вздрогнув, девушка выронила вилку, и та со звоном ударилась о мрамор. Холодный и твердый, как сердце ее отца.
– Простите.
Глава семьи выказал свое недовольство взглядом, от которого у дочери каждый раз стыла кровь в жилах. К счастью, вскоре он встал из-за стола и вышел.
– Мама, мне нужно поговорить с Азатом, – прошептала Каринэ.
Женщина покачала головой:
– Ты же знаешь, Кара, он запретил.
– Но не запретил тебе! – В глазах девушки стояли слезы: впервые отчаяние побороло в ней веру. – Прошу тебя, просто передай ему письмо!
Асмик вздохнула. Она не верила в эту любовь. Ей самой не довелось испытать ничего подобного, а потому поведение дочери она считала наваждением, бунтом, несущим угрозу привычному укладу. Она решила уступить просьбам, но лишь затем, чтобы попытаться вразумить молодого человека.
– Хорошо, – сказала она, оглядываясь по сторонам: не хватало еще, чтобы ее услышал кто-нибудь из работников мужа или, того хуже, свекровь. – Напиши, а я передам письмо, как только появится возможность.
– Спасибо! – выдохнула Каринэ и обняла мать.
Любимый мой!
С каждым днем без тебя все хуже и хуже. Раньше я даже не подозревала, что нахожусь в тюрьме и лишена счастья. Моя жизнь началась с тебя. Не возвращай меня в клетку! Прошу тебя, поторопись! Я не смогу долго скрывать свое положение.
Твоя К.
Одергивая ворот пальто, Асмик в который раз взглянула на адрес, написанный аккуратным почерком дочери. Да, она не ошиблась: эта развалина, чудом сохранившаяся среди новых высоток, и есть то место, куда так рвалась Каринэ. Одному Богу было известно почему. Асмик никогда не принимала таких серьезных решений.
«Дорогой мой мальчик… – Она долго репетировала и примеряла разные варианты, от нежного материнского до резкого, даже грубого – так ее, совсем еще юную, встретила когда-то свекровь. – Я знаю, что ты достойный человек. Но пока ты встанешь на ноги, пройдет слишком много времени. Она устанет ждать, и месяц счастья сменится годами обвинений и недовольства, поверь мне! Если ты любишь Каринэ – не разрушай ее жизнь и свою».
Окончательно убедившись в правильности своих действий, Асмик постучала в дверь. Послышался какой-то гул – как ей показалось, из самого сердца дома. Она постучала снова – гул прекратился. Дверь приоткрылась, и все тщательно отрепетированные слова тотчас вылетели из головы Асмик, забрав с собой и учтивую улыбку. Перед ней стояла женщина немногим старше ее самой. В глазах ее не было жизни – они опухли от бесконечных слез, а черная одежда лишь подчеркивала бледность худых рук, придерживающих дверь, будто щит. Женщина молчала так долго, что Асмик смутилась.
Прокашлявшись, она чересчур бодро поздоровалась:
– Добрый день! Я могу видеть Азата?
Хозяйка не ответила и, лишь едва заметно качнув головой, скрылась в доме. Такого Асмик не ожидала. Она сжала письмо в кармане, напоминая себе, зачем пришла, и последовала за ней. Дом был пуст и мрачен – плотно задернутые шторы не впускали солнце, а завешанное зеркало в прихожей ясно давало понять, что в доме траур. Следуя за незнакомкой, она оказалась в гостиной. Искусственные и живые цветы окружали портрет пожилого мужчины, но не от них исходил удушливый запах.
– Соболезную вашей утрате, – выдавила Асмик, мечтая поскорее оказаться на улице. – А где Азат?
Сдавленный всхлип за спиной заставил Асмик обернуться… Портрет молодого мужчины утопал в цветах, некоторые, судя по всему, стояли несколько недель, а то и больше. Асмик пошатнулась, но хозяйка подхватила ее и усадила на диван.
– Как… как это произошло?
– Авария, – впервые заговорила женщина. – Мой сын поехал за невестой.
Асмик не раз видела, как водители чудом сохраняли управление на извилистых дорогах Джермука. Неужели путь в их дом стал для молодого человека последним? Каринэ… Что она скажет ей?
– А вы с его работы? – донесся до Асмик робкий вопрос.
Сказать правду? Она коснулась платком уголков глаз.
– Я из института, Азат очень помог мне, я пришла поблагодарить его. Он был замечательным.
– Да, он такой, мой мальчик.
