— Я прочту лекцию, — неумолимо повторил доктор Фелл, — об общей механике и развитии данной ситуации, которая известна в детективной литературе как «герметически запечатанная комната». Харрумф. Все, кто возражает, могут пропустить эту главу. Прежде всего, джентльмены, постоянно в течение сорока лет совершенствуя свой ум чтением сенсационной беллетристики, могу сказать…
— Если вы собираетесь анализировать невозможные ситуации, — прервал его Петтис, — к чему обсуждать детективную литературу?
— К тому, — напрямик ответил доктор, — что мы пребываем в детективном романе и не должны морочить читателю голову, притворяясь, будто это не так. Не станем изобретать замысловатые предлоги для обсуждения детективных историй. Давайте откровенно наслаждаться самым благородным занятием, какое только возможно для персонажей книги.
Но предупреждаю, джентльмены: я не намерен начинать обсуждение с попытки изложить правила. Я собираюсь говорить только о личных вкусах и предпочтениях. Мы можем следующим образом переиначить слова Киплинга: «Есть девяносто шесть способов сконструировать лабиринт убийства, и каждый из них по-своему правилен». Но если бы я сказал, что каждый из них в равной степени интересен для меня, то был бы, мягко выражаясь, бессовестным лгуном. Однако суть не в том. Когда я говорю, что история о герметически запечатанном помещении интереснее всего в детективном жанре, это всего лишь предубеждение. Мне нравится, чтобы убийства были частыми, кровавыми и гротескными. Мне нравятся яркие, колоритные и даже фантастичные сюжеты, поскольку я никогда не сталкивался с историей, способной увлечь только потому, что она звучит так, словно это могло произойти в действительности. Признаюсь, что это тоже мои предубеждения, которые не подразумевают никакой критики по адресу более рациональных (или даже более ладно скроенных) произведений.
Но об этом необходимо заявить, так как читатели, которым не по душе сюжеты, слегка приукрашивающие действительность, настаивают на том, чтобы к их предубеждениям относились как к правилам. Они используют слово «невероятно» как печать осуждения и неблагоразумно убеждают себя, что «невероятно» означает попросту «плохо».
Мне представляется вполне логичным указать, что «невероятно» — последнее слово, которое может быть использовано для осуждения любого образца детективной литературы. Значительная доля нашей любви к жанру детектива основана на любви к невероятному. Когда А убивают, а Б и В находятся под сильным подозрением, невероятно, что кажущийся абсолютно невинным Г может быть убийцей. Но в итоге он оказывается им. Если Д обладает железным алиби, подтверждаемым всеми другими буквами алфавита, невероятно, что преступление мог совершить он. Но развязка именно такова. Когда сыщик подбирает на морском берегу крупицу угольной пыли, невероятно, чтобы такая мелочь могла быть важной. Но она оказывается таковой. Короче говоря, само слово «невероятно» утрачивает всякий смысл. Не может существовать такая вещь, как вероятность, до самого конца истории. А если вы желаете (как часто хочется многим из нас, старых чудаков), чтобы убийцей оказался самый невероятный персонаж, то едва ли можете жаловаться, что его мотивы не столь очевидны, как у персонажей, подозреваемых вначале.
Когда вы кричите: «Этого не может быть!» — и протестуете против злодеев в масках, призраков в капюшонах и светловолосых обольстительных сирен, вы всего лишь говорите: «Мне не нравятся истории подобного рода». Это достаточно справедливо. Если вам они не нравятся, вы имеете полное право об этом заявлять. Но когда вы превращаете ваш вкус в правило, позволяющее судить о достоинствах и даже вероятности истории, вы имеете в виду: «Такие события не могут происходить, потому что мне бы они не доставили удовольствия».
Где же кроется истина? Мы можем проверить это, взяв в качестве примера герметически запечатанное помещение, так как эта ситуация чаще других оказывается под огнем критики на основании ее неубедительности.
Счастлив констатировать, что большинству людей нравится запертая комната. Но даже друзей — вот где собака зарыта! — часто одолевают сомнения. Охотно признаю, что такое нередко бывает и со мной. Давайте все вместе попробуем в этом разобраться. Почему мы сомневаемся, когда слышим объяснение преступления в запертой комнате? Не потому, что мы недоверчивы, а из-за смутного чувства разочарования. Это чувство делает естественным следующий шаг, позволяющий назвать все дело невероятным, невозможным или просто нелепым.
Доктор Фелл взмахнул сигарой.
— То же самое говорил нам сегодня О'Рорк о фокусах, которые демонстрирует иллюзионист в реальной жизни. Господи, джентльмены, какой шанс имеет придуманная история, если мы смеемся над очевидными событиями? Тот факт, что они действительно происходят и удаются иллюзионисту, похоже, только усиливает разочарование. Когда такое описано в детективной истории, мы называем это невероятным. Когда же подобное случается в реальной действительности, и мы вынуждены этому верить, мы всего лишь называем объяснение разочаровывающим. Но секрет обоих разочарований один и тот же — мы ожидаем слишком многого.
Понимаете, эффект настолько магический, что мы рассчитываем на такую же магическую причину. А когда мы видим, что это не волшебство, то называем увиденное шарлатанством, что едва ли справедливо. Последнее, на что мы должны жаловаться в отношении убийцы, — это его странное поведение. Проблема заключается в том, можно ли такое проделать. Если да, то вопрос, надо ли было это делать, не подлежит рассмотрению. Человек выбирается из запертой комнаты. Поскольку он, очевидно, нарушил законы природы, чтобы развлечь нас, то, видит бог, он может нарушить и законы вероятного поведения! Если человек предлагает встать на голову, мы едва ли можем требовать, чтобы он при этом не отрывал ног от земли. Учитывайте это, джентльмены, вынося суждение. Если хотите, можете назвать результат неинтересным или каким-нибудь еще в соответствии с вашими личными вкусами. Но остерегайтесь делать нелепые заявления, называя его невероятным или притянутым за уши.
— Ладно, — сказал Хэдли, ерзая на стуле. — Я не слишком силен в таких вещах. Но если вы настаивали на лекции, то, по-видимому, в какой-то связи с нашим делом?
— Да.
— Тогда к чему брать для примера герметически запечатанную комнату? Вы сами сказали, что убийство Гримо не является нашей главной проблемой. Основная загадка — человек, застреленный посреди пустой улицы…
— Ах это! — Доктор Фелл махнул рукой с таким презрением, что Хэдли уставился на него. — Я нашел объяснение, как только услышал церковные колокола… Ну-ну, что за выражения! Я вполне серьезен. Меня беспокоит побег из комнаты. И чтобы попытаться найти какую-то нить, я собираюсь вкратце изложить различные способы убийств в запертых комнатах, классифицировав их определенным образом. То преступление должно попасть под одну из категорий. Не важно, насколько существенными могут быть различия — это всего лишь варианты нескольких основных методов.
Хмф! Ха! Итак, у нас имеется помещение с одной дверью, одним окном и крепкими стенами. Обсуждая способы бегства, когда дверь и окно запечатаны, я не стану говорить о недостойном (и в наши дни крайне редком) трюке с потайным ходом в запертую комнату. Это настолько выводит историю за рамки приличий, что уважающий себя автор вряд ли должен даже упоминать об отсутствии возможностей для подобного трюка. Нам также незачем обсуждать незначительные варианты того же безобразия: панель, сквозь которую можно просунуть руку; дыру в потолке, откуда бросают нож, замаскировав ее снова, а пол чердака над комнатой покрывают пылью, дабы он выглядел так, будто по нему никто не ходил. Это та же чушь в миниатюре. Суть не меняется от того, было ли потайное отверстие маленьким, как наперсток, или большим, как дверь амбара… Что касается классификации, можете записать несколько категорий, мистер Петтис.
— Хорошо, — усмехнулся Петтис. — Продолжайте.
— Первая категория! Преступление совершено в по-настоящему герметически запечатанной комнате, откуда не выбирался никакой убийца, потому что в действительности его в комнате не было. Объяснения:
1. Это не убийство, а серия совпадений, окончившаяся несчастным случаем, который выглядит как убийство. Ранее, чем комнату заперли, произошло ограбление, нападение, ранение или опрокидывание мебели, наводящее на мысль о борьбе с убийцей. Позднее жертва случайно погибла или была оглушена в запертой комнате, и все эти инциденты сочли происшедшими в одно и то же время. В таком случае смерть обычно наступает в результате пролома черепа якобы дубинкой, но в действительности от удара о какой-то предмет мебели. Это может быть угол стола или острый край кровати, но наиболее популярное орудие — каминная решетка. Кстати, она убивала людей таким образом, что это походило на преступление, начиная с приключения Шерлока Холмса с горбуном.[36] Самая удовлетворительная трактовка подобного сюжета, включающая убийство, присутствует в «Тайне желтой комнаты» Гастона Леру — лучшем детективном романе из всех когда-либо написанных.
