Эмили на них даже не взглянула.
В последний момент вышел Джеральд с полудюжиной опекаемых им ребятишек, они проводили взглядами уходящих, стояли и смотрели им вслед, пока замыкающие не исчезли за церковью на углу. Джеральд завел своих малолетних головорезов обратно; проходя мимо, кивнул мне, но не улыбнулся. Выглядел он суровым, напряженным, и не удивительно. Все время находиться с этими маленькими дикарями — ему не позавидуешь. А он ведь с ними день и ночь. Мне казалось, что Джеральд специально вышел с ребятами, чтобы удержать их от нападения на повозки.
Позже к нам постучали. За дверью — четверо из банды Джеральда, возбужденные, с горящими глазами. Эмили заперла дверь и подперла ее креслом. Те, за дверью, пошептались, поскреблись, затем утопали прочь.
Эмили беззвучно зашевелила губами, тыча пальцем в Хуго. Я умудрилась разобрать:
— Небось хотели Хуго на жаркое.
— Скорее уж они получат тебя, — ответила я.
Через несколько минут с улицы донеслись крики, топот, торжествующие вопли. Звуковое сопровождение бандитизма, преступления. Мы отодвинули тяжелую штору и увидели в тусклом свете луны сквозь снегопад, как банда Джеральда — без своего атамана — волочет что-то на крыльцо. Неужели труп?! Конечно, это мог быть и какой-нибудь тюк, крупный сверток, но мы увидели труп.
Всю ночь мы просидели у огня, ждали, вслушивались. Нам не хотелось стать следующими жертвами.
Ничто не спасло бы нас. А днем те же дети приходили с Джеральдом, задаривали нас мукой, сухим молоком, куриными яйцами… Приносили пластиковую пленку, клейкую ленту, гвозди, свечи, инструменты… Уголь, шкуры, одежду… Город почти опустел, куда угодно можно было зайти и запастись всем, что попадется под руку. Но больше всего попадалось вещей, для которых более не находилось применения. Пройдет еще немного времени, и люди вообще позабудут, для чего они когда-то были нужны, эти вещи.
Предвосхищая это время, Джеральдовы херувимчики сидели над поздравительными открытками, любовались розовым абажуром, пластмассовым садовым гномом, книжками, граммофонными пластинками, крутили их в руках. «Этт чё? Этт для чиво?»
Дневные визиты и подарки еще не означали, что при случае эти ангелы-дарители не смогут запросто перерезать нам глотки. Просто повинуясь импульсу, капризу.
Нелогичность, непоследовательность…
А где логика в уходе Джун? Мы обдумывали эту тему, обсуждали ее, прислушиваясь к ржанию лошади и блеянию овец над головами. Ввысь взмывали птицы, чтобы на крыше порыться в конском навозе, прикинуть, нельзя ли влететь в теплицу. Даже деревья росли наверху. Непоследовательность… Новое в человеческой психологии? Что ж, конечно, не новое, но обычно упорядочиваемое дисциплиной общества. Мы так привыкли к этой дисциплинированности, что теперь просто не могли узнать хорошо забытое старое.
Если в былые времена некто, мужчина или женщина, тряс вам руку, вручал вам подарок, вы имели все основания полагать, что он не размозжит вам голову при первой же возможности… Фарсовая ситуация! Но фарс опирается на норму как на точку отсчета. Без нормы не было бы фарса, фарс не вызывал бы смеха.
Я вспомнила, как Джун обокрала меня. Когда я спросила Эмили, почему именно меня, ответ, по сути, звучал: «Потому что ты рядом. Потому что ты знакомая». Иными словами — потому, что я друг.
Что ж удивительного в том, что дети сверху могли однажды ночью нас убить, потому что мы рядом? Потому что они нас знают. Потому что мы их друзья.
Как-то вечером, сидя перед угасающим огнем, мы услышали голоса за дверью и за окнами. Мы даже не пошевелились, не говоря уж о поисках оружия. Только переглянулись. Не могу сказать, что взгляды наши лучились юмором, нет, на это у нас отрешенности не хватило. Но намек на юмор в них угадать все же можно было. Ведь еще утром мы кормили в нашей квартире некоторых из тех, кто сейчас топотал снаружи. «Тебе не холодно? Возьми еще кусочек. Супу добавить?»
Как мы могли выстоять втроем против трех десятков? А Джеральд? Нет, конечно, его там не было. Он спал. Или куда-нибудь отлучился.
Хуго встал, занял позицию между Эмили и дверью, чтобы защитить хозяйку. Он глянул на меня, призывая защитить Эмили со стороны окна, за которым продолжалась суета. Раздались удары в дверь. Потом крики и топот множества ног. Убежали. Что случилось? Неизвестно. Джеральд услышал и вмешался? Просто передумали?
А утром несколько этих зверенышей заявились к нам вместе с Джеральдом, и мы прекрасно провели время, со всей ответственностью заявляю это. Только представьте, нормальной стала ситуация, когда, мирно болтая с ребенком, сидя с ним за одним столом, глядишь ему в глаза и думаешь: «А ты ведь с наслаждением вонзил бы в меня нож».
Так мы и жили.
И никуда не уехали. Если бы кто-то спросил, резонно ли людям, нам обеим, рисковать жизнью, оставаться в голодном городе, вместо того, чтобы уехать в безопасную деревню, и это лишь ради безобразного старого зверя с жесткой желтой шерстью, мы бы ответили, что, разумеется, животное остается животным, им следует жертвовать во имя человека и его безопасности, в этом нет никаких сомнений. И мы с Эмили поступили бы так же, как и любой на нашем месте.
Но дело было уже не в Хуго.
Куда бы мы направились? Куда бежать? Отовсюду тишь, ни звука не доносилось до нас из тех мест, местечек, местностей, где сгинули бежавшие. Никто не вернулся оттуда, никаких вестей, как в воду канули. Лишь облака да тучи неслись по хмурому небу, снег валил, скапливался на мостовых, вырастал до подоконника. А все те, которые ушли, — как будто канули в пропасть. Иногда оживали радиоприемники, каркал что-то невразумительное рупор радиоавтомобиля мэрии, внезапно выныривавшего невесть откуда отрыжкой доисторических времен и задерживавшийся на месте прежних сборищ. Если верить властям, где-то на востоке что-то происходило, кто-то занимался хозяйством, выращивал урожаи — кто-то как-то жил. «Где-то там», — говорили об этих местах. Там жили за нас. Жили и мы. Старый город, почти опустевший, сохранил крохи своего прежнего населения, людей, животных, механизмов… и растений. Именно растительная жизнь активно занимала пустевшие ниши, взламывала асфальт, расширяла трещины в стенах, захватывала кровли, лезла по этажам. Весна — рай для растений, да и животным прокормиться легче.
Север и запад молчали.
Мы не хотели бежать. С кем? Втроем? Эмили, я и желтый зверь? Мостовые пусты, никаких больше сборищ, никаких покидающих город колонн, групп. Зима, казалось, никогда не закончится. Белая тьма вокруг, беспросветная мгла внутри нас. Мертвые громады соседних зданий непрестанно росли, заслоняя небо, в окнах ни огонька, и если оконное стекло преломляло какой-то слабый отблеск, то исходить он мог лишь от луны.
Однажды ближе к вечеру Эмили остановилась перед окном, замерла и вдруг слабо вскрикнула. Я подбежала к ней и увидела Джеральда, стоящего под ветвями укутанного снегом дерева. Несмотря на ужасный мороз, полушубок распахнут. Шапки нет, вид у него такой, как будто он один во Вселенной. Он озирал место своей былой славы, триумфа, место, где он когда-то проявил себя господином мостовой, владыкой событий. Не поворачивая головы, переводил взгляд с неба на дома, с домов на сугробы, с сугробов на черные стволы деревьев, подернутые сизыми ледяными прожилками, наблюдал пассивно, безучастно, абстрагированно. Эмили глядела на него, и я ощущала, как в ней растет беспокойство. Мы втроем следили за Джеральдом. Но не только мы за ним следили.
Мимо него пролетел какой-то мелкий предмет, врезался в снег. Джеральд метнул взгляд — быстрый, но такой же равнодушный — на здание, однако не двинулся с места. Сверху низвергся град камней — из окон на него нацелились рогатки. Камень попал в плечо — а мог попасть и в лицо, в глаз. Джеральд повернулся к дому лицом, добровольно превратившись в мишень, стоял неподвижно, без улыбки, но и без следов беспокойства на лице. Безоружный, беззащитный, ожидающий, глядящий вверх, куда-то над нами — в окна верхних этажей.
— Нет, нет! — крикнула Эмили.
Она на бегу накинула на плечи теплую шаль, выскочила на улицу, понеслась через мостовую, взрывая сугробы. Хуго, повизгивая, приник к стеклу, затуманивая его частым беспокойным дыханием. Я положила руку на желтый загривок, и зверь слегка успокоился. Эмили подхватила Джеральда под руку, потянула его в сторону дома, убеждая следовать за ней, покинуть опасное место. Новый град камней, мусора, навоза, кусков металла. На виске Джеральда появилась кровь, Эмили покачнулась от попавшего в нее камня. Теперь Джеральд, ожив, обнял Эмили, защищая ее от опасности, теперь уже он потащил ее к зданию. Сверху донеслись вопли, дикое пение: «Кто в замке король!..» Под какофонию сверху Джеральд и Эмили появились в комнате, где их поджидали мы с Хуго. Эмили омыла разбитый лоб Джеральда, обработала антисептиком, усадила к огню, принялась растирать ему руки.
