– Не пойдем, не пойдем. Экий пугливый…
Мы остановились у коробейницы, и Магнус долго торговался, выбирая пироги с зайчатиной. Он и вправду походил на старого, не слишком-то удачливого купца, который точно знает, что медяки на дороге не валяются.
– На от, сынок, – самый большой пирог Магнус сунул Сержанту, – скушай. А то лицо у тебя уж больно злое. Это от голода. Или от несварения.
Сержант молча впился в пирог.
А вкусно.
И медовуха, которую разливали из котла прямо на улице, пришлась кстати.
Торговали и баранками, и медовыми пряниками, стеклянными бусами, лентами и шпильками, позолоченными украшениями – пришлось примерить массивные цыганские серьги – и кремами, будто бы сваренными по личному тайному рецепту нашей светлости. Мне гарантировали, что любого, самого упертого мужика приворожат, с их светлостью вон сработало же…
Правда, дальше Магнус слушать не позволил, дальше потащил. А жаль, мне было любопытно, чем еще наша светлость местный ассортимент обогатила.
И могут ли они считать себя причастными к выпуску линии элитной косметики.
– А куда мы идем? – запоздало поинтересовалась я, уворачиваясь от торговца лентами.
Товар тот повязывал на колесо, а колесо крепил к палке. И ленты свисали атласными змеями, шевелились, переплетались и очень раздражали Сержанта.
Он не выдержал и, отвлекшись от поглощения пирога – а может, я и вправду человека недокармливаю? – пообещал все ленты запихать… в общем, нехорошее пообещал.
Наша светлость на всякий случай не расслышала.
– Да тут рядышком. – Престарелый папочка палкой ткнул в подозрительного типа, чересчур уж нагло пялившегося на меня. – Ты ж хотела лечебницу открыть, вот и пойдем посмотрим домик… другой… третий.
– А откуда вы знаете?
Я про лечебницу говорила лишь Кайя.
– Племянничек отписался. Четыре листа инструкций. Зануда. Как ты с ним уживаешься-то? И тебе тоже написал… в столе найдешь.
– И вы промолчали?
– Конечно. – Дядюшка оперся на мою руку. – Ты бы читать села. Потом страдать. Потом – искать Урфина…
То есть его еще и искать придется?
– …вот вернемся и прочтешь.
В чем-то дядюшка был прав.
– А теперь, дражайшая дщерь, рассказывай, чего от тебя старый упырь хотел… Пряничек будешь?
Буду. Мне достался петушок на палочке. Сержанту – заяц с сусальными ушами, которого он разглядывал долго, недоумевая, как вышло так, что он, человек серьезный, стоит посреди улицы с пряником в одной руке и недоеденным пирогом в другой.
Решил закусывать пирог пряником.
Тоже выход.
И я стала рассказывать, стараясь не давать выхода обиде и возмущению. Магнус слушал и вел. Мы свернули на узкую улочку, вдоль которой вытянулись желтые дома, расписанные треугольниками, квадратами и кругами. Витал сильный запах приправ и почему-то шоколада. Впрочем, вскоре загадка прояснилась: прямо на улице стояли котлы. Сверкали бронзой начищенные бока, горели алым угли, и толстые женщины в белых передниках, ревниво поглядывая друг на друга, мешали шоколад.
Черный… и черный с корицей… с орехами… с изюмом… курагой… молотым печеньем… молоком…
– Шоколадницы. – Магнус останавливался едва ли не у каждого котла, позволяя себе снимать пробу, кряхтел, хвалил, тряс кошельком и ворчал, не в силах определиться с выбором.
– Хватит! – взмолился Сержант, получая калебас{14} с горячим шоколадом.
– Пей, дорогой, а то замерзнешь. И ты, ласточка моя…
Ну, меня уговаривать не надо. Я люблю шоколад, тягучий, горьковатый, с привкусом костра и меда.
– …а Макферсон, конечно, дрянной человечишко, но дело говорит. За ним многие стоят.
– Но он вор.
– Все воруют. Главное, чтобы не зарывались. А эти привыкли к спокойной жизни. Расслабились. Макферсон первым понял, что меняться пора. Снимешь его, появится другой, но тоже жадный. А не приведи Ушедший, еще и дурак… хуже нет, чем жадный дурак.
– То есть стоит заключить союз?
– Стоит рассказать Кайя. Вместе и решите, как быть.
Пожалуй, это был самый разумный совет.
– Ну вот и пришли. Как тебе?
Мы стояли перед огромным зданием о двух крылах, колоннах, поддерживающих портик, и пафосной лестнице, которую стерегли мраморные быки.
– Это?
Я моргнула. Нет, я надеялась, что получится приобрести или арендовать дом, желательно достаточно большой, чтобы вместить нескольких врачей… для начала пятерых или шестерых, которые бы просто принимали людей и выписывали бы рецепты.
Но это…
– Три этажа. И чердак можно обустроить, если нужда возникнет. Задний двор широк, чтобы поставить каретный сарай и конюшни. Докторам придется выезжать, и лучше, если не придется искать транспорт. Левое крыло легко перестроить под тех, кому требуется постоянный уход. В правом разместим докторов и подмастерьев. Возможно, и вправду откроем классы.
Все верно. И правильно. И лучше, чем я могла бы предположить.
– А не слишком ли это… роскошно.
– Ласточка моя, – Магнус на мгновение расстался с купеческой личиной, – твоя лечебница не имеет права не быть роскошной. Ты – леди Дохерти. Все, что ты делаешь, ты делаешь от имени семьи. И это не может быть сделано в половину возможностей.
То есть без пафоса не выйдет?
– Этим, – он указал на здание, – ты заявишь, кто ты есть.
И почему мне кажется, что эта заявка многим придется не по вкусу? Хотя бы тем людям, которым здание принадлежит. Но Магнус с легкостью отмахнулся от аргумента, в его представлении аргументом не являвшимся.
– Все, что построено на земле Дохерти, принадлежит семье Дохерти и может быть использовано по ее усмотрению. С выплатой, конечно, компенсации. И поверь, они уйдут. Изольда, мне кажется, что ты несколько недооцениваешь собственные возможности. Боишься требовать. А пока ты не потребуешь, тебе никто и ничего не даст. Напротив, будут уверять, что ты права не имеешь.
То есть мне сейчас предстоит подняться по лестнице, раскланяться с быками и владельцем здания, а потом вежливо попросить съехать?
– Я говорю не о банке, с ним я сам разберусь. Я говорю обо всем остальном. Не повторяй ошибок Кайя. Не позволяй забыть, кто правит в этом городе…
О да, осталось понять, как именно этого добиться.
Впрочем, чем больше я думала, тем четче понимала – Магнус прав: это здание идеально подходит для лечебницы.
Рука у тана была теплая и крепкая, шаг – быстрый, а намерения неясные. О них Тисса старалась не думать, хотя бы потому, что мысли сворачивали к той несчастной ванной и ночному купанию. Приличной девушке следовало бы забыть обо всем, что она видела, и Тисса искренне старалась. Но, видимо, она уже не могла считаться полноценно приличной девушкой.
