— Жуткая идея! — невольно произнес Дэлглиш. Миссис Хэммит не смутилась.
— Ничуть, — спокойно произнесла она. — Напротив, это вы проявляете сплошной эгоизм. Беднякам тоже нужно где-то отдыхать, и не меньше, чем богачам. Джулиусу, конечно., это не понравилось бы, но у меня перед ним нет обязательств. Продаст свой коттедж да уедет. Конечно, у него собственных полтора акра земли на мысу, да что-то не представляю, чтобы он захотел каждый раз по приезде из Лондона пробираться через палаточный городок. Кроме того, чтобы попасть на пляж, обитателям лагеря придется проходить чуть ли не под самыми его окнами. Только там пляж остается и по время прилива. Так и представляю все эту публику: невзрачные папаши в отвратительных семейных трусах и с узловатыми коленками тащат корзинки для пикников, за ними следом — мамаши с орущими приемниками и вопящими детьми. Нет, не думаю, что Джулиус захочет остаться.
— А кто-нибудь знает, что вы унаследуете Тойнтон-Грэйнж?
— Ну разумеется. Тоже мне, тайна. Строго говоря, по праву все поместье должно с самого начала принадлежать именно мне. Вы ведь, наверное, знаете, что Уилфред на самом деле вовсе не Энсти, что его усыновили?
Дэлглиш осторожно ответил, что вроде бы слышал нечто подобное.
— Тогда вы вполне можете узнать и остальное. Интересная история — особенно с точки зрения закона.
Миссис Хэммит налила себе вторую чашку кофе и снова ввинтилась в стул, точно собираясь излагать сложную диссертацию.
— Мой отец всегда мечтал о сыне. С мужчинами так иногда бывает, дочери их не интересуют. Так что я стала для папаши изрядным разочарованием. Если мужчина страстно хочет сына, единственное, что может хоть как-то примирить его с дочерью, — это ее красота. А мне и тут не повезло. К счастью, моему мужу это не помешало. Мы с ним очень подходили друг другу.
Поскольку ответить на подобную сентенцию можно было, лишь пробормотав что-то поздравительное, Дэлглиш издал соответствующий обстоятельствам звук.
— Благодарю вас, — отозвалась миссис Хэммит, милостиво принимая «комплимент», и радостно понеслась дальше: — Как бы там ни было, когда доктора сообщили отцу, что моя мать больше не в состоянии выносить ребенка, он решил усыновить мальчика. Думаю, отец взял Уилфреда из детского дома. Впрочем, мне тогда было только шесть, и я не помню, чтобы родители когда-нибудь рассказывали, как и где они его нашли. Наверняка он незаконнорожденный. В двадцатых годах к этому относились иначе, чем сейчас, и поэтому у вас был отличный выбор нежеланных детей. Помню, тогда я радовалась мысли, что у меня будет брат. Я была ребенком одиноким, очень привязчивым и нежным. Кроме того, я не видела в Уилфреде соперника. В детстве и юности я очень нежно к нему относилась. Да и сейчас тоже. Хотя некоторые иногда об этом забывают.
Дэлглиш спросил, что же нарушило эту идиллию.
— Завещание дедушки. Старик не доверял адвокатам, даже Холройду с Мартинсоном, нашим семейным поверенным, и сам написал завещание. Доход от поместья он завещал моим родителям пожизненно, а само поместье в равных долях своим внукам. Только собирался ли он включать в их число Уилфреда? В конце концов нам пришлось обращаться с этим вопросом в суд. Процесс наделал много шума и поднял в глобальном смысле вопрос о правах усыновленных детей. Наверное, вы помните это дело?
Дэлглиш и правда что-то помнил, хоть и весьма смутно.
— А когда было написано завещание вашего дедушки? — спросил он. — Я имею в виду, по отношению к времени усыновления вашего брата.
— О, это и была самая важная улика. Усыновление Уилфреда оформлено третьего мая двадцать первого года, а дедушка подписал завещание ровно через десять дней — тринадцатого мая. Засвидетельствовали это завещание двое слуг, однако к моменту слушания дела оба уже скончались. Весь текст был четким и ясным — вот только без указания имен. Но адвокаты Уилфреда сумели доказать, что дедушка знал об усыновлении и ничего не имел против. Кроме того, в завещании ведь говорилось «внуки» во множественном числе.
— Так он ведь мог предполагать, что ваша мать умрет первой, а отец женится вторично.
— Какой вы умный! Сразу видно, что мозги у вас работают по-адвокатски. Именно так и мой адвокат говорил. Да все без толку. Уилфред выиграл. И все же вы понимаете, что я чувствую по поводу Тойнтона. Подпиши дедушка это злосчастное завещание до третьего мая, сейчас дела шли бы совсем по-другому, уж можете мне поверить.
— А вы получили деньги за вашу половину поместья?
— Надолго их не хватило. Мой дорогой муженек спустил все в два счета. Не на женщин, что приятно. На лошадей. Они столь же дороги и непредсказуемы, однако для жены такое соперничество менее унизительно. Кроме того, в отличие от ситуации с другой женщиной, когда лошади побеждают, ты и сама радуешься. Уилфред утверждал, что, выйдя в отставку, Герберт совсем выжил из ума, но я не жаловалась. Мне он и таким нравился. Правда, денежки промотал.
Внезапно Миллисента огляделась по сторонам, наклонилась вперед и бросила на Дэлглиша лукавый заговорщический взгляд.
— Скажу вам одну вещь, которую в Тойнтон-Грэйнж не знает никто, кроме Уилфреда. Если он продаст поместье, я получу половину. Не просто половину добавочной выгоды — а всех вырученных денег. Мы с Уилфредом заключили соглашение, должным образом подписанное и засвидетельствованное Виктором. Фактически Холройд это и предложил. Решил, так будет надежнее в глазах закона. А хранится оно там, откуда Уилфреду его ни в жизнь не забрать. У Роберта Лоудера, поверенного в Уорхэме. Думаю, Уилфред был так уверен, что не станет продавать приют, что ему было все равно, какие документы подписывать. А может, он это нарочно сделал — крепился от искушения. Я и сама не думаю, что он продаст Тойнтон-Грэйнж. Ему это место слишком дорого. Но уж коли братец изменит решение, я своего не упущу.
Дэлглиш рискнул:
— Когда я только приехал, миссис Хьюсон говорила что-то о фонде «Риджуэл траст». Разве мистер Энсти не собирается передать приют в их руки?
Миссис Хэммит приняла это предположение куда спокойнее, чем он ожидал.
— Чепуха! — парировала она. — Я знаю, что Уилфред об этом время от времени поговаривает, и тем не менее он ни за что не отдаст Тойнтон-Грэйнж просто так. С какой бы стати?
Да, с деньгами у него туго, да только с ними всегда туго. Всего и надо что повысить плату или заставить местные власти побольше выкладывать денег за тех, кого они присылают. Чего ему субсидировать местные власти? А если заведение все равно не будет окупаться, тогда лучше продать поместье, да и дело с концом, несмотря ни на какие чудеса.
Дэлглиш заметил, что, учитывая все обстоятельства, вообще странно, что Уилфред не принял католичество. Миссис Хэммит с жаром поддержала его.
— Одно время за него прямо-таки духовная война велась. — В ее голосе зазвучали величественные отзвуки космических сил, ведущих борьбу не на жизнь, а на смерть. — Но я рада, что он решил не выходить из лона нашей церкви. Наш отец, — внезапно Миллисента загремела таким проповедующе-пылким тоном, что потрясенный Дэлглиш даже испугался, не начнет ли она молитвы читать, — пришел бы в ужас. Он ведь был такой истинно верующий, такой ревностный христианин. Протестант, разумеется. Нет, я порадовалась, что Уилфред не перешел.
Она говорила так, точно Уилфред, дойдя до реки Иордан, вдруг испугался вида воды или засомневался, надежна ли его ладья.
Дэлглиш уже спрашивал Джулиуса Корта насчет религии Энсти и получил иное, вероятно, более близкое к истине объяснение. Ему вспомнилась их беседа во дворике перед тем, как они снова присоединились к Генри, и тихий насмешливый голос Джулиуса:
— Отец О'Мелли, которому полагалось наставлять Уилфреда, дал ему понять, что церковь в будущем будет претендовать на решающую роль во многих вопросах, которые, по мнению Уилфреда, находились в прямой его юрисдикции. Вот нашему дорогому Уилфри и пришло в голову, что если он присоединится к крупной организации, то при этом, как новообращенный, будет считаться скорее облагодетельствованным, а не благодетелем. В конце концов после вполне подходящей к случаю внутренней борьбы он все же решил остаться на старом месте.
— Несмотря на чудо? — спросил Дэлглиш.
— Несмотря на чудо. Отец О'Мелли рационалист. Признает существование чудес, но предпочитает, чтобы доказательства их предоставлялись надлежащим властям для тщательной проверки. А уже после церковь, в своей мудрости и после должного промедления, сама возвестит о чудесах. Ходить же и утверждать, что ты сам стал объектом высочайшей милости, для него верх дерзости. К тому же он считает это признаком дурного тона. Он человек утонченный, наш отец О'Мелли. Они с Уилфредом не очень поладили. Боюсь, что отец О'Мелли упустил еще одного адепта для своей церкви.
