Музыка – громкое танцевальное техно, замикшированное с сэмплами собачьего лая, сигналов машин, марша гитлерлюгенда. Доносятся звуки бьющегося стекла и выстрелы. В музыке слышны крики женщин и сирены пожарных машин.
– Эй, Пикассо, – зовёт танцовщица, болтая ногой у Дэнни под носом.
Не отрывая взгляд от планшетки, Дэнни вынимает один бакс из кармана штанов и просовывает ей между пальцев ноги. На сиденье рядом с ним лежит очередной камень, завёрнутый в розовое одеяло.
На полном серьёзе, мир сбился с пути, когда мы начали танцевать под звуки пожарной тревоги. Пожарные тревоги уже не означают пожаров.
Случись настоящий пожар – посадили бы кого-то с хорошим голосом дать объявление:
– Легковой автомобиль “Бьюик” с номером BRK 773, у вас не погашены фары.
По случаю всамделишного ядерного нападения взяли бы прокричали:
– К телефону у стойки бара просят Остина Леттермана. К телефону просят Остина Леттермана.
В конце света будет не рёв со взрывом, а сдержанное, хорошо оформленное объявление:
– Билл Ривервэйл, для вас звонок на второй линии.
И потом ничто.
Танцовщица выдёргивает рукой деньги Дэнни, зажатые между пальцев. Лежит на животе, упираясь в сцену локтями, прижимая груди одна к другой, и говорит:
– Давай глянем, как получилось.
Дэнни наносит пару быстрых штрихов и разворачивает планшетку к ней.
А она спрашивает:
– Это что – я такая?
– Нет, – отвечает Дэнни и поворачивает планшетку, чтобы изучить её самому. – Это такая колонна композитного ордера, как строили римляне. Смотри, – говорит он, указывая на что-то выпачканным пальцем. – Видишь, как римляне сочетали завитки ионического ордера с коринфским лиственным орнаментом, да при этом сохраняя все пропорции.
Танцовщица – это Шерри Дайкири из нашего прошлого визита, только сейчас её светлые волосы покрашены в чёрный. На внутренней стороне бедра у неё маленькая круглая повязочка.
И вот я уже подошёл к Дэнни, заглядываю ему через плечо, зову:
– Братан.
А Дэнни отзывается:
– Братан.
А я говорю:
– Ты, видать, снова побывал в библиотеке.
Хвалю Шерри:
– Молодец, что позаботилась о своей родинке.
Шерри Дайкири веером закручивает волосы над головой. Выгибается, потом отбрасывает длинную чёрную причёску назад за плечи.
– Ещё я покрасила волосы, – сообщает она. Тянется рукой за спину, выпутывая несколько локонов, и протягивает мне навстречу, протирая их между пальцев.
– Теперь они чёрные, – говорит.
– Я решила, что так будет надёжнее, – рассказывает. – Раз ты сказал, что среди блондинок рак кожи бывает чаще.
А я трясу каждую бутылку, пытаясь определить, в которой осталось пиво, чтобы выпить, и смотрю на Дэнни.
Дэнни рисует, не слушает, и вообще его здесь нет.
“Коринфские тосканские композитные архитравы антаблемента…” Некоторых людей в библиотеку нужно пускать только по рецепту. Серьёзно, книги по архитектуре для Дэнни порнография. Ясное дело, сначала было несколько камушков. Потом рёберные своды. Я хочу сказать – такова Америка. Начинаешь с рукоблудия – и развиваешься до оргий. Сперва куришь чуток травки, потом приходит папаша-героин. В этом вся наша культура: больше, лучше, сильнее, быстрее. Ключевое слово – “прогресс”.
В Америке так: если твоя зависимость не остаётся максимально новой и усовершенствованной – ты позорище.
Глядя на Шерри, хлопаю себя по голове. Потом показываю на неё пальцем. Подмигиваю и говорю:
– Вот умница.
Она отзывается, пытаясь завернуть ногу за голову:
– Осторожность не помешает, – шерсть у неё по-прежнему сбрита, кожа по-прежнему розовая и в веснушках. Ногти на ногах серебряные. Музыка сменяется на грохот пулемётной очереди, потом на свист падающих бомб, и Шерри объявляет:
– Перерыв, – находит разрез в кулисах, потом исчезает за сцену.
– Только глянь на нас, братан, – говорю. Нахожу бутылку с уцелевшим пивом, а оно тёплое. Продолжаю. – Стоит женщинам всего лишь раздеться – и мы отдаём им все свои деньги. В смысле – почему мы все такие рабы?
Дэнни переворачивает страницу на планшетке и берётся за что-то новое.
Снимаю его камень на пол и сажусь.
Мне просто надоело, сообщаю ему. Эти женщины вечно мной заправляют. Сначала мама, потом доктор Маршалл. А в промежутках ты осчастливь ещё Нико, Лизу и Таню. Гвен эта, которая даже не дала мне себя изнасиловать. Вечно они всё только для себя. Они все считают, мол, мужчины не нужны. Бесполезны. Будто мы какой-то сексуальный довесок.
Просто система жизнеобеспечения для эрекции. Или для кошелька.
Отныне, говорю, я не собираюсь уступать ни пяди.
Я объявляю забастовку.
Отныне женщины пускай сами открывают себе двери.
Пускай сами платят по счёту за свои ужины.
Не собираюсь никому двигать тяжёлые диваны – больше никогда.
И открывать заевшие крышки банок тоже.
И никогда в жизни я больше не стану поднимать стульчак в туалете.
Чёрт возьми, отныне я ссу на каждый стульчак.
Двумя пальцами подаю официантке международный знак языка жестов – “два”. “Ещё два пива, пожалуйста”.
Говорю:
– Вот посмотрим, как женщины попробуют пожить без меня. Возьмём поглядим, как их маленький женский мирок со скрежетом станет на месте.
Тёплое пиво отдаёт ртом Дэнни, его зубами и губной мазью, – вот так мне сейчас нужно выпить.
– И, сто пудов, – говорю. – Если окажусь на тонущем корабле – полезу в шлюпку первым.
Нам не нужны женщины. В мире полно других вещей, с которыми можно заниматься сексом – возьмите сходите на встречу сексоголиков и запишите себе. Есть печёные арбузы. Есть вибрирующие рукоятки газонокосилок – как раз на уровне промежности. Есть пылесосы и кресла из мягкой резины. Сайты в Интернете. Всякие там старые сексуальные ищейки из чатовых залов, прикидывающиеся шестнадцатилетними девчонками. На полном серьёзе, из бывалых фэбээровцев получаются самые сексуальные кибердевочки.
Прошу, покажите мне хоть одну вещь в нашем мире, которая и есть то, чем кажется.
Заявляю Дэнни, вот он я, значит, заявляю ему:
– Женщины не хотят равных прав. У них куда больше власти в роли притесняемых. Им нужно, чтобы мужчины были громадным вражеским сговором. Всё их самоопределение строится на этом.
А Дэнни оглядывается, поворачивая только голову, как сова, глаза у него под бровями сведены в одну точку, и он отвечает:
– Братан, да ты уже идёшь вразнос.
– Нет, я о чём, – возражаю.
Говорю – просто убил бы парня, который изобрёл самотык. Я и правда убил бы.
Музыка сменяется на сирены воздушной тревоги. Потом гордо выходит новая танцовщица, светясь розовым внутри какого-то абсолютно кукольного купальника, её шерсть и груди почти наружу.
Она сбрасывает с одного плеча бретельку. Сосёт свой указательный палец. Падает бретелька с другого плеча, и теперь только её грудь удерживает купальник от падения к ногам.
Мы с Дэнни вдвоём наблюдаем за ней, и купальник падает.
Глава 32
Когда сюда добирается тягач из автоклуба, девушке с конторки приходится идти его встречать, так что я заверяю её, мол, конечно, готов последить за её столом.
На полном серьёзе, когда автобус высадил меня сегодня у Сент-Энтони, я заметил, что у неё спущены две шины. Оба задние колеса стоят прямо на ободе, сказал я ей, заставляя себя всё время поддерживать зрительный контакт.
Экран безопасности демонстрирует столовую, где старухи едят на завтрак растёртую в пюре пищу разных оттенков серого.
Переключатель интеркома установлен на номер первый, – слышна лифтовая музыка и как где-то течёт вода.
Монитор переключается по циклу на комнату для кружков, там пусто. Проходит десять секунд. Потом тут зал, где стоит телевизор с тёмным экраном. Потом, десять секунд спустя, библиотека, где Пэйж толкает мою маму в коляске мимо полок с потрёпанными старыми книгами.
Щёлкаю управлением интеркома туда-сюда по шкале, пока не слышу их на шестом номере.
– Если бы только у меня хватало смелости не бороться и не подвергать всё подряд сомнению, – говорит мама. Она тянется и касается корешка книги, продолжая. – Если бы я хоть один раз могла сказать – “Вот. Вот, что хорошо. Просто потому, что я это выбираю”.
Она вынимает книгу, разглядывает обложку и заталкивает книгу обратно на полку, мотая головой.
И через динамик, шершавый и приглушённый, мамин голос интересуется:
– Вот вы – как решили стать врачом?
Пэйж пожимает плечами:
– Нужно же на что-то было выменять свою юность…
Монитор переключается по циклу, демонстрируя пустую погрузочную площадку позади Сент-Энтони.
Теперь мамин голос спрашивает на заднем плане:
– Но как пришло решение?
А Пэйж на заднем плане отвечает:
– Не знаю. Однажды взяла и захотела стать врачом… – и её голос гаснет, переходя в какую-то другую комнату.
