Общаться с Вивьен, скрывая свои мысли и свои опасения, было нелегко. Прошлым вечером, когда он сидел с ней в ее палате наедине — вторую больную выписали, и место пока было свободно, — Вивьен поддразнивала Майка, видя его грустное настроение:
— Я знаю, чего ты боишься. Не хочешь, чтобы тебя пришпилили, как бабочку на булавку. Хочешь, как прежде, прыгать из постели в постель.
— Вот уж никогда не прыгал из постели в постель, — ответил Майк, стараясь подладиться под ее тон. — Это очень нелегко, для этого надо много работать.
— Со мной тебе, кажется, не пришлось много работать.
— Ты — другое дело. С тобой все произошло само собой.
— Да, я знаю, — сказала она вполне серьезно, а потом снова защебетала: — Но не думайте, доктор Майкл Седдонс, что вам удастся выпутаться из этого положения. У меня нет никакого желания отпускать вас на волю.
Он нежно обнял ее, прижал к себе и поцеловал, испытывая чувства, о которых не подозревал раньше. Она подняла голову и уткнулась носом ему в ухо. Мягкие, ароматно пахнущие волосы щекотали щеку.
— Хочу предупредить вас, уважаемый доктор: держитесь подальше от практиканток — они все такие безнравственные!
— В самом деле? — Майк ответил ей с веселостью, которую вовсе не ощущал. Он отстранился. — И почему никто не сказал мне этого раньше?
На Вивьен был тонкий голубой пеньюар, открытый спереди, а под ним — полупрозрачная нейлоновая рубашка. Теряя голову, он словно впервые увидел, как она юна и прекрасна.
Вивьен выразительно посмотрела на закрытую дверь палаты и сказала:
— У сестер сегодня вечером конференция. Я точно знаю, они мне говорили. Как минимум еще час здесь никто не появится.
Майк был потрясен. Как же он любит ее за прямоту и простую искренность чувств!
— Ты хочешь сказать: здесь и сейчас?
— Почему нет?
— Если кто-нибудь войдет, то меня выставят из клиники.
— В прошлый раз тебя это не волновало, — тихо напомнила Вивьен и нежно провела пальцем по его щеке. Он порывисто наклонился и поцеловал ее в шею. Губами он скользнул ниже и почувствовал, как убыстрилось ее дыхание. Вивьен обвила руками плечи Майка.
Как ни сильно было искушение, благоразумие взяло верх. Он обнял ее и сказал:
— Милая Вивьен, когда все это закончится, мы останемся с тобой наедине и не будем считать часов.
Это было вчера. Сегодня днем Люси Грейнджер в операционной сделает Вивьен биопсию. Седдонс посмотрел на часы. Половина третьего. Сейчас, по плану операционного блока, она начнется. Если патологоанатомы сработают быстро, то ответ будет готов к завтрашнему дню. Потеряв всякое представление о реальности, Майк исступленно прошептал:
— Господи, прошу тебя, Господи, пусть она окажется доброкачественной!
Анестезиолог кивнул:
— Мы готовы и ждем начала, Люси.
Доктор Грейнджер — в перчатках и операционном халате — подошла к изголовью операционного стола и улыбнулась Вивьен:
— Это будет недолго, и ты ничего не почувствуешь.
Вивьен попыталась улыбнуться в ответ. Но улыбка получилась отнюдь не веселой. Вероятно, это произошло от сонливости — ей сделали успокаивающий укол, а кроме того, ввели в позвоночник обезболивающее лекарство, и теперь нижняя часть тела одеревенела и ничего не чувствовала.
Люси кивнула ассистировавшему ей интерну. Тот поднял ногу Вивьен, и Люси принялась снимать материю, которой была обмотана конечность. Утром, в палате, Вивьен побрили ногу, тщательно вымыли и разукрасили йодонатом. Теперь Люси снова обработала операционное поле антисептиком и уложила над и под коленом стерильное белье. Операционная сестра взяла в руки сложенную зеленую простыню. Люси взяла ее за свободный конец, и они развернули простыню над операционным столом и уложили так, чтобы отверстие в ней пришлось на больное колено. Верхний край простыни анестезиолог укрепил на металлической рамке над головой Вивьен. Теперь она не видела, что происходит над операционным столом.
Анестезиолог наклонился к Вивьен:
— Успокойтесь, мисс Лоубартон. Это все равно что вырвать зуб, только много комфортабельнее.
— Скальпель, — сказала Люси и протянула руку, в которую операционная сестра вложила инструмент. Брюшком остро отточенного лезвия Люси быстро сделала разрез длиной около четырех сантиметров. Из разреза немедленно потекла кровь.
— Два зажима. — Операционная сестра была наготове, и Люси сразу же ликвидировала два фонтанчика крови. — Перевяжите, пожалуйста.
Люси отстранилась и держала зажимы до тех пор, пока интерн не наложил на кровоточащие сосуды лигатуры.
— Теперь разрез надкостницы.
Люси тем же скальпелем рассекла плотную волокнистую ткань, окружающую кость.
— Приготовьте пилу.
Операционная сестра протянула Люси маятниковую пилу. Операционная санитарка сняла с операционного стола электрический шнур.
— Сейчас мы вырежем клиновидный фрагмент кости, — объяснила Люси интерну. — Обычно бывает достаточно от половины до трех четвертей дюйма. — Она посмотрела на рентгеновский снимок, прикрепленный к негатоскопу в углу операционной. — Конечно, надо взять фрагмент из опухоли, а не кусок нормальной костной ткани.
Люси включила пилу и дважды коснулась ею кости. Пила вгрызалась в кость с негромким жужжащим звуком. Люси выключила пилу и отдала ее операционной сестре.
— Мне кажется, этого достаточно. Анатомический пинцет!
Она осторожно извлекла из ткани кусочек кости и опустила его в специальный раствор, поданный операционной санитаркой. Теперь этот фрагмент вместе с описанием хирургической манипуляции отправится в отделение патологической анатомии.
— Вы нормально себя чувствуете? — спросил анестезиолог у Вивьен.
Она кивнула.
— Теперь осталось уже недолго, — сказал анестезиолог. — Биопсию уже взяли. Сейчас хирурги зашьют колено, и все.
Люси принялась за дело. Как было бы просто, подумала она, если бы все этим и закончилось! Но взятие биопсии — операция чисто диагностическая. Каким будет следующий этап, зависит от заключения Джо Пирсона, которому предстоит исследовать под микроскопом отправленный ему фрагмент.
Мысль о Джо Пирсоне напомнила ей о том, что она совсем недавно слышала от Кента О’Доннелла: сегодня в Берлингтон должен приехать новый патологоанатом. Она надеялась, что приход нового специалиста пройдет гладко — так будет лучше для всех.
Люси уважала попытки главного хирурга добиться нужных изменений, не прибегая к великим потрясениям, хотя, наблюдая за ним, понимала, что он не станет избегать конфликтов, если в том возникнет необходимость. Вот и опять она думает о Кенте. Что-то в последнее время ее мысли часто возвращаются к нему. Может быть, дело в том, что они постоянно сталкиваются на работе. Редкий день они не видятся в операционной. Интересно, подумала Люси, сколько еще пройдет времени, прежде чем главный хирург клиники опять пригласит ее поужинать? Не устроить ли ей у себя дома вечеринку для нескольких друзей, включая О’Доннелла?
Люси разрешила интерну зашить подкожные ткани.
— Шейте узловыми швами, трех будет достаточно, — сказала она и принялась внимательно наблюдать за действиями молодого хирурга. Парень шил медленно, но тщательно. Некоторые хирурги клиники редко давали ассистирующим интернам делать что-либо самостоятельно. Но Люси хорошо помнила, как сама, будучи интерном, стояла за операционным столом, надеясь, что ей позволят хотя бы завязать несколько узлов.
Это было в Монреале, где тринадцать лет назад началась ее интернатура в Центральной клинике. Потом она специализировалась в ортопедии. Люси на своем опыте убедилась, каким случайностям подчас подвержен выбор той или иной медицинской специальности. Порой выбор определяется теми клиническими случаями, с которыми сталкивается интерн. Когда она училась в Канаде на подготовительных курсах университета Макгилла, а потом на медицинском факультете университета в Торонто, ее медицинские интересы не отличались постоянством. Даже по возвращении в Монреаль она долго колебалась — проходить специализацию или стать врачом общей практики. Но случай столкнул ее с одним старым хирургом, прозванным в клинике Старой Косточкой за пристрастие и любовь к ортопедии. Вышло так, что он стал ее руководителем и наставником.
Когда Люси познакомилась с ним, ему было около шестидесяти пяти лет. В поведении и по своим личностным качествам это был один из самых неприятных людей, с которыми Люси когда-либо приходилось встречаться. В большинстве учебных медицинских центров встречаются такие капризные примадонны, но в Старой Косточке были объединены все их наихудшие черты. В клинике он постоянно оскорблял всех — интернов, резидентов, коллег, больных, — не делая различий и одинаково бесстрастно. В операционной он без всякой видимой причины орал на сестер и ассистентов, употребляя слова из лексикона портовых кабаков и ночлежек. Если во время операции ему, не дай Бог, подавали не тот инструмент, он швырял его в виновника, при более благодушном настроении инструмент летел в стену.
