— А я думал, вы умеете только гайки закручивать… — пробормотал Старик, с недоверием посматривая на детектор.
— …Однако не хватит ли на сегодня, Женя?
Она подняла на него удивленный взгляд.
— Еще пятнадцать минут, Игорь Игоревич…
— Я чудовищно устал, Женечка. — Он откинулся на стену и прижал затылок к холодной «шубе». «Шуба» — так, кажется, арестанты называют грубо положенный на стену бетон, она помнила это после интервью с человеком, которого держали в Лефортове девять месяцев. Но тогда условия немного отличались от сегодняшних. Интервьюируемый находился за решеткой с палец толщиной, и на всякий случай Жене прислуживал надзиратель.
— Да, конечно, Игорь…
Он открыл глаза и посмотрел на нее грустным взглядом.
— Ни черта-то у меня не выйдет. Глупо все как-то заканчивается…
— Вы о чем?
— О жизни своей. Совсем недавно казалось — вот она, только началась… И словно все перечеркнулось. Одним движением. Кому это угодно, скажите, Женя? Богу? Ведь все, что происходит, подчинено законам божьим. Значит — богу? Но тогда вопрос — а за что он так со мной?
Если бы она знала… Образ этого рано ставшего мудрым мужчины плохо вязался с тем, о чем писали СМИ. Выкладки в Интернете тоже рисовали мрачные картины, и Лисин представал там в виде кровавого, очумевшего от праздности жизни монстра с влажным топором в руке.
Что он, вообще, хочет? Она до сих пор не могла найти ответ на этот простой вопрос, а он, как она ни просила, не собирался говорить. Минувшей ночью Женя лежала в кровати, смотрела в черный потолок и пыталась поставить себя на его место. Если бы ей понадобилось вызвать к себе журналиста, точно зная, что совсем скоро состоится суд, то зачем ей это могло бы понадобиться? Подумав над этим еще раз, она решила прослушать сегодня записи их бесед еще раз.
— Вам принести что-нибудь?
— То, что я хотел бы, вы вряд ли принесете, а то, что вы, Женя, принести в силах, у меня есть. Так что не теряйте время на частности.
Она подумала, что и в этих словах может быть что-то важное. Нет, определенно, нужно все тщательно прослушать…
— До завтра, Игорь Лисин.
— Я буду ждать вас, Женечка.
Он сказал — Женечка.
Глава 16
Боше требовал, значит, нужно повиноваться. Она приехала в редакцию и долго говорила с ним о Лисине. Боше заметно нервничал. Весть о том, что его журналистке разрешили разговаривать с Лисиным, быстро облетела московские издания. Говорят, уже были попытки договориться о встрече с Лисиным, но начальник «Матросской Тишины», узнав о том, что из вверенного ему заведения собираются делать Дом журналиста, рассвирепел. Говорят, он даже выставил у входа дополнительную единицу охраны, чтобы та отпугивала приезжавших репортеров.
— Женечка, пора бы уже начать писать и править, — настаивал по истечении каждых десяти минут Боше. И это «Женечка» она воспринимала уже по-другому. То есть не трогало. — Нам нужен этот материал, сама понимаешь.
Она понимала, но писать раньше, чем договорит с Лисиным, не собиралась.
— К чему такой практицизм? — удивлялся он. — Начни работу, а потом по ходу будешь менять, если понадобится.
Она предложила послать для заключительных встреч Трекалова, и Боше чуть остыл. «Пусть эта упрямая девчонка делает то, что считает нужным, — подумал он. — Забрать у нее материал и передать другому для шлифовки никогда не поздно. Хотя нет… Не поздно, но опасно. С этой красавицей нужно быть помягче… А, пусть делает, что считает нужным!» На том он и закончил размышления о статье.
Уже дома Женя забралась на кровать и обхватила руками колени.
Тоска. Так, наверное, назвал бы эту картину реалист Ярошенко. А от чего, собственно, тоска? Не от невозможности ли говорить с этим мужчиной за стенами «Матросской Тишины»? Она легла на спину и подумала, где сейчас ее фотокарточка. Вот так же, наверное, лежит на спине и он и вглядывается в черты ее лица. Она молода, интересна. Она нравится мужчинам, вот и ему пришлась по душе…
Понемногу лирические напевы в душе ее затихли, и мысли ее занялись поиском ответов на вопросы, которые возникали у нее с каждым днем. Решив оставить прослушивание на вечер, она просто думала о Лисине. Остаются две встречи, значит, большую часть того, что он хотел, рассказал. Что важного он успел передать ей за это время?
Большую часть времени Лисин гонялся за своими воспоминаниями о разговоре Коломийца и Гросса. Своими настойчивыми возвращениями в те десять минут, что он стоял на лестнице, он словно обосновывал для нее необходимость постоянно держать это на виду. Значит, это для него важно, помнить частности, которые могут не показаться главными… Значит, не такие уж это частности, если он считает главным ловить маловажные моменты его рассказа. Не исключено, что завтра они покажутся решающими. Мелочи для Лисина — это продукты и сигареты, которые она могла бы ему принести, но от которых он отказался, давая ей возможность заниматься главным.
Она не заметила, как уснула, а когда пришла в себя, за окнами висела штора сочного синего цвета. Приняв душ и сделав себе двойной кофе, Женя скачала содержимое карты памяти диктофона в компьютер, пропустила через программу очистки от шумов и, когда комп выбросил готовый диск, вставила его в музыкальный центр и надела наушники…
В два часа ночи, чтобы не выглядеть утром непривлекательно, а ей очень не хотелось выглядеть таковой завтра утром, Женя сняла наушники и натянула на себя покрывало.
Когда Лисина ввели, ей показалось, что он, в отличие от нее, не спал вовсе. Мужчине вовсе не обязательно выглядеть в тюрьме суперсексуалом. Ему достаточно просто оставаться мужчиной. Лисин был по-прежнему гладко выбрит, но вот эти мешки под глазами на бледном лице… Он не отдыхал, это очевидно.
Поздоровавшись, Женя включила диктофон.
— Начнем, Игорь?
— А на чем мы с вами остановились?
Это было для нее в диковинку. Ей и в голову не могло прийти, что этот расчетливый человек может запамятовать, на чем закончил свой рассказ. Раньше, во всяком случае, такого не случалось.
— Вы поднялись на этаж в офис, — напомнила она. — Со Стариком.
— Ах да, да… — рассеянно проговорил он. — И я приказал ему раздвинуть шторы…
— Вели Филе врубить свет.
Ночь была более не нужна. Старик поднес к губам рацию, и через несколько секунд шторы с гудением разошлись в стороны. Я зажмурился от солнечного света. После такой гнилой весны следовало ждать жаркого лета, но я, как и все, оказался к этому не готов. Мне постоянно жарко.
Кабинет 212. Когда-то это была вотчина Коломийца. Теперь здесь заправляет Лукин. Что нужно было Тае, чье рабочее место в кабинете 218, в другом конце коридора, если не ошибаюсь, в кабинете своего начальника?
Усевшись за стол Коломийца, я включил комп. Он начал грузиться, и я кивнул Старику. Тот послушно принялся священнодействовать с кофеваркой. Мне нужен горячий, тройной кофе. Очень горячий и тройной. Чтобы кровь ударила в голову, чтобы каждая извилина напряглась и давление сжало мозг.
— Здесь есть коньяк… — намекнул Старик, открыв шкафчик, где, по его разумению, должен находиться кофе.
Больше никакого спирта. Я чувствую, что трезв, и не хочу снова поплыть отчаянием.
Кликнув курсором «Пуск», я выбрал «Поиск», нашел стрелочкой «Файлы и папки», после чего дал задание найти все документы, которые использовались за текущие сутки.
Вывалилось пятнадцать. Я искал только те, что открывались в период с 16.00 до 16.15.
Достигнув желаемого, я опешил. Чтобы не ошибиться, я повторил операцию. Результат оказался тот же. В интересный мне период ни один документ не открывался. Я быстро сунул руку под стол и положил ладонь на машину. Она была холодна, но из этого не следовало, что она не включалась. Прошло почти полчаса после пуска. Если тот вообще производился…
— Не понимаю.
Старик обернулся и с дымящейся чашкой в руке посмотрел на меня немигающим взглядом.
— Что именно?
— Она не открывала ни один из документов.
— Тройной просил?
— Мне уже все равно, — приняв чашку, я стал прохаживаться по кабинету.
Умный ли я человек? Если вы спросите об этом у знающих меня людей, они вам скажут, что в бизнесе соображаю я получше других боссов, иначе с чего бы это вдруг «Глобал» была монстром? Но зато стоит поставить передо мной житейскую проблему, как то — плата за квартиру, те же знакомые скажут, что я жалкая посредственность. Я тут же путаюсь в цифрах и начислениях, для меня лес дремучий, что такое «пользование общей антенной», при том обстоятельстве, что у меня тарелка, что такое радио, которого у меня отродясь не бывало, — я так понимаю, что о настенном радио речь, о том, по которому передают надои по области и погоду. Женщине, чей бессмертный голос звучит из настенного радио, далеко за пятьдесят, то есть у нее наступил климакс, а я бы не очень доверял женщине, у которой климакс. Не это обстоятельство, конечно, заставило меня отрезать антенну, однако почему я за это должен платить, как если бы слушал? Все это мне непонятно, и я сразу превращаюсь в ребенка, которого хулиганы хотят облапошить в парке Горького на полтинничек.
