войска. Много русских пленников ведут татарские батыря; от богатой добычи не могут идти кони, а впереди всех едет старик с бубном и громко поёт славу старого хана Кучюма и его молодых сыновей-Кучюмовичей. Бьёт в бубен старик и поёт про молодую ханшу Сайхан-Доланьгэ, красота которой цветёт в её сыновьях, и о которой поют в святой Бухаре, как о лучшей степной звезде, осветившей очи старого хана Кучюма. Проснулась кость хана Ибака, как зерно, брошенное осенью в сырую землю...
Видит свой сон Сайхан-Доланьгэ, сладко дышит её молодая грудь, и не может она проснуться, а Хан-Сеид вводит в палатку слепого хана Кучюма, который руками ищет потерянную глазами красоту.
― Я тебя люблю, Кучюм... ― шепчет Сайхан-Доланьгэ, просыпаясь.
VIII
Степью идёт молодой хан Сейдяк, сын Едигера; за ним несётся свежее ногайское войско, ― в высоких сёдлах скачут ногаи, союзники Сейдяка, машут длинными копьями, и жаждут добычи. Пройдёт в степи тысяча ногаев, а след как от десяти всадников, ― так ездят ногаи, заклятые враги слепого хана Кучюма, точно волчья стая. Молодым орлом несётся хан Сейдяк, хочет он нагнать слепого хана Кучюма и отмстить ему за смерть отца и дяди. Вместе с жизнью отнимет Сейдяк и все награбленные Кучюмом сокровища, и ханских жён, ― и уведёт в неволю, как простую пленницу, ханскую дочь, красавицу Лейле-Каныш. Зорки глаза у ногаев как у ястребов, волчье чутьё у них, а слепой хан Кучюм хитрее их: он то впереди их, то позади. Не свою седую голову бережёт старый хан Кучюм, а молодое сокровище ― Сайхан-Доланьгэ.
Горе тёмным лесом обступило Кучюма, а его сердце радуется ― и днём радуется, и ночью радуется. Пока хан Сейдяк гонялся за ним по степи, старый Кучюм подступал уже к Искеру. Немного войска оставалось с Кучюмом, а того меньше засело в Искере казаков. Посылает хан Кучюм разведчиков каждую ночь и ждёт своей добычи. Матёрый атаман Ермак не знает, кого ему больше бояться ― старого хана Кучюма или молодого Сейдяка. Мало казаков в Искере, перебиты атаманы, остаётся атаман сам-друг с Мещеряком. Засели два атамана в Искере как два глаза во лбу и зорко смотрят на немирную татарскую сторону, где, как ветер по степи, гуляет чужая беда.
― Нужно выманить московского медведя из берлоги, ― говорит мурза Карача хану Кучюму. ― Не взять его нам в Искере.
― Вымани, если умеешь, ― отвечает слепой Кучюм. ― Ты умеешь обманывать... Ты у меня в долгу, Карача.
Проглотил старый Карача эту обиду и крепко задумался. Под Искером у него казаки убили двух сыновей, а сам он бежал тогда от Ермака, как заяц. Нужно смыть свой позор, а то стыдно смотреть в глаза Сайхан-Доланьгэ. Молодая ханша не должна стыдиться своего отца. Обманул старый Карача атамана Кольцо, обманет и Ермака. Тогда он просил у Ермака защиты против ногаев, а теперь надо просить защиты от хана Кучюма. Сидит атаман Ермак в Искере, а смерть сама пришла к нему и говорит:
― Нет тебя храбрее, атаман Ермак... Защити нас, бухарских купцов от слепого хана Кучюма, который не пропускает наш караван с дорогими товарами. Мы идём в Искер...
Бухарским купцом нарядился мурза Карача и бесстрашно пришёл к Ермаку в Искер. Сгорбился хитрый мурза, и не узнал его атаман Ермак. Отуманил железную казацкую голову мурза Карача сладким ядом своих хитрых слов.
― А где ваш караван? ― спрашивал Ермак, рассчитывая, что лучше сам ограбит его.
― На Иртыше стоит караван, недалеко от Вагая...
Задумался Ермак при одном имени Вагая, ― унесла эта река у него двух лучших атаманов.
― Ты меня обманываешь! ― закричал Ермак. ― Меня уж раз обманул проклятый Карача, когда просил помощи против ногаев... И ты тоже зовёшь меня на Вагай, где убит Кольцо! Я велю тебя повесить...
― Мне всё равно, кто меня ни повесит: ты или хан Кучюм, ― отвечал неустрашимый мурза Карача. ― Если уж ты боишься Карачи, так мне нечего бояться смерти...
― Хорошо, я тебе доставлю удовольствие: если ты меня обманываешь, то я тебя повешу рядом с проклятым Карачей...
Собрался в поход сам Ермак, а мурза Карача ведёт его к своим в засаду. Вместе они едят и пьют, вместе спят, а мысли разные. Стережёт Ермак бухарского купца, как свой глаз, и не знает, что это его смерть. Так они пришли к устью Вагая, и выкинул ночью Ермак стан на острове. Бурлит Иртыш от осенних дождей, пенится вода в Вагае, а мурза Карача ждёт своего часа. Устали казаки, полегли спать, ― не спит один мурза Карача. Как змея, выполз он с острова, рыбой переплыл через реку, а на берегу уже ждут его улусники и батыри.
― Теперь можно, ― сказал Карача. ― Я привёл вам Ермака.
Шумит Иртыш, пенится Вагай, крепко спят казаки, а через реку на остров в брод переходят татары. Ведёт их сам мурза Карача, бесстрашный старик. Темно на острове как в могиле, а татарские сабли нашли казацкие головы и напились горячей казацкой крови досыта. Обезумели спросонья казаки, когда началась сеча, а Ермак один рубит татар... Впереди всех бьётся казацкий атаман, и валятся кругом него татары; мало казаков и никто не откликается на атаманский голос ― одни лежат мёртвые, другие бросились в воду и утонули. К самому берегу прижали татары казацкого атамана, но он не сдался им живым, а бросился в Иртыш, как был, в кованой железной московской кольчуге, которую ему послал из Москвы царь в подарок. Тяжела была царская милость вольному казацкому атаману, и пошёл он ко дну как брошенный в воду дорогой камень. Утонул в Иртыше атаман Ермак; казаки все были перебиты, и только один вернулся в Искер, чтобы передать страшную весть. Три дня и три ночи татары искали утонувшего Ермака в Иртыше и боялись радоваться. Не верил слепой Кучюм, что погиб его заклятый враг. Только на четвёртый день Иртыш отдал тело казацкого атамана, и заплакали слепые глаза хана Кучюма от радости. Три дня и три ночи веселились татары около мёртвого Ермака... Женщины приходили издалека, чтобы на мёртвом выместить смерть своих близких. Один Карача сидел печальный и не
