– Какую операцию?
– Ну… – Я поворачиваюсь к ней спиной и начинаю копаться в шкафу, ища бумажные салфетки. Я чувствую себя ничтожеством, но надеюсь, что справлюсь, ведь не до конца же моей жизни сохранится это ощущение. Впрочем, вероятно, оно будет долгим. – Я продам несколько бриллиантов. Мы скажем управляющему ювелирного магазина, что они твои, а тебе их подарила твоя мать. Из того, что мне заплатят, я отдам тебе десять тысяч песет, чтобы ты могла купить побольше лотерейных билетов, согласна?
– Десять тысяч песет – это много. – Она смотрит на меня одобрительно, с кокетливой и игривой улыбкой, от которой вокруг ее губ образуется множество морщин. – Если нам повезет в субботний розыгрыш, мы сможем купить целый этаж «Корте Инглес».
– Не один этаж, а весь магазин.
– Здорово. – Она едва не хлопает в ладоши. – Откуда ты взяла жемчужины?
– Не жемчужины, а бриллианты. Я их нашла.
– А, понятно, – задумчиво говорит она, – когда-то за одну неделю я нашла три монеты по двадцать дуро, помнишь?
– Кажется, помню. Я как раз думала об этом несколько минут назад. Мы обе очень везучие и часто что-то находим. – Я наливаю кофе в ее стакан, добавляю немного обезжиренного молока и передаю ей в руки. Наблюдаю, как она сосредоточенно делает несколько глотков. – Но мы не должны говорить об этом ни тете Мари, ни маме, ни девочкам. Если это дойдет до ушей тети Мари, она сразу заявит, что это ее потерянные сокровища, хотя я и нашла их на улице, как и ты те монеты, и захочет забрать все себе. – Я делаю жест, выражающий озабоченность. – И тогда мы не сможем купить лотерейные билеты, а это был бы шанс, потому что они наверняка выиграют.
– Я никому ничего не скажу. Идем.
– Надо взять твое удостоверение личности и еще несколько документов, которые нам понадобятся, ладно, бабушка?
– Хорошо.
Глава 25
Управляющий ювелирного магазина «Картье» – высокий, худощавый, вытянутый тип, на лице которого застыла сияющая улыбка. Он одет в шикарный костюм, от него невыносимо пахнет каким-то дорогим парфюмом, и из-за этого я начинаю стесняться своей помятой хлопчатобумажной рубашки и штанов, на которых нет даже фирменного клейма. У меня возникает мысль, что я никогда не носила дорогую одежду и превратилась в одну из тех, кто не заботится о том, престижно ли он выглядит, и свободно идет по жизни, не утруждая себя необходимостью доказывать свое привилегированное положение, или, по крайней мере, к группе людей с известным происхождением и гарантиями на будущее.
Боже, я чувствую себя мелкой преступницей, которая ищет легкой жизни и крадет кошельки у бедных старушек. Я ощущаю, как мои внутренности сражаются друг с другом, меня сжимает ужас, вызывая тошноту и легкий озноб. Мы уже почти два часа сидим в ожидании в этом кабинете, и мои нервы напряжены, как электрические провода. Но я себе в тысячный раз повторяю, что гораздо лучше было прийти сюда, чем делать попытки продать камни на черном рынке, законов которого я совсем не знаю и куда вряд ли бы нашла входную дверь. Если мой план сработает, все будет замечательно: богатство будет легализовано, и мне не о чем будет волноваться. Останется только схватить деньги и убежать отсюда. А если не сработает – значит, не повезло. Впрочем, не в первый раз. В любом случае, отвечать по закону должна будет бабушка, а она слишком стара, чтобы ее посадили. Отправить ее за решетку в таком возрасте было бы злодеянием, превышающим проступок обвиняемой. В судопроизводстве должны учитывать возрастные рамки.
Меня могли бы обвинить в соучастии, но я ведь просто добрая девочка, которая сопровождает свою бабушку, страдающую старческим маразмом. Она вполне могла обнаружить камни под скамейкой в парке в каком-нибудь пакете. Или хранить их под кроватью со времен своей юности, заботясь о них больше, чем о своей чести.
Я напрягала мозги, пытаясь найти способ легализовать нежданно свалившееся на меня богатство. У меня было предчувствие, что я попаду в плохую историю, если постараюсь продать их здесь. Возможно, они были когда-то украдены и не принадлежали бедному Хоакинико Серьезному, пусть он покоится с миром. Но тогда меня схватит полиция, а это не многим лучше мести Антонио Амайо за то, что я забрала сокровище его любимого отца.
Я провела много дней, снова и снова перебирая варианты и взвешивая их плюсы и минусы. Я думала забрать свои сбережения, спрятать бриллианты в бутылку минеральной воды и полететь прямо в Рио-де-Жанейро, продать там камни, а потом разыскать отца. Но план, который сначала казался мне самым подходящим и наименее рискованным, тоже не был идеальным. Меня могут остановить, прежде чем я поднимусь на борт самолета или когда уже сделаю это. У меня нет никакого опыта международных перелетов, и я не знаю, трудно ли обмануть бдительность властей при перевозке драгоценностей из одной страны в другую. Кроме того, я пока не придумала, как смогу объяснить происхождение более полукилограмма камней, если у меня их обнаружат.
Нет, нельзя так рисковать, ведь я могла бы угодить в бразильскую тюрьму. И здесь кутузка не кажется слишком приятным местом, но не хочу даже думать, каково оказаться в ней в другой стране, вдали от домашнего очага и родного языка, моих традиций и законов – плохих или хороших, но по крайней мере знакомых, а это уже немало.
Потом я послушала рассказы Амадора, и это заставило меня выбрать вариант, который мне показался наиболее законным и наименее рискованным из всего, что мне пришло в голову. Судя по всему, его отец, ныне покойный дон Хоакинико – самый важный человек в моей жизни после моего отца, – никогда не занимался преступной деятельностью. После долгих размышлений и осторожных расспросов моего жениха я пришла к выводу, что бриллианты не должны быть ворованными.
В течение сорока трех лет этот славный человек был ювелиром. Он занимался мелочевкой, ходил от двери к двери, покупал и продавал, что мог, делал небольшие украшения из серебра и пристраивал то, что попадало в руки. С точки зрения Амадора, он был рабочим муравьем, всю жизнь трудился и копил деньги – полная противоположность типичному цыгану, чей образ в общественном сознании ассоциируется с бродягой.
Дону Хоакинико удалось обзавестись скромным домиком в поселке, и там он хранил маленький сундук в тайнике, как это было принято делать еще в докапиталистическую эпоху. Сундук был полон золотых медалей, ожерелий и браслетов, которые Хоакинико сам сделал в своей мастерской и о существовании которых знали дети покойного и, конечно, его супруга, хотя они не имели точного представления о размерах клада. После смерти отца сыновьям пришлось отбить всю плитку в доме, чтобы обнаружить сундук. Похоже, старик умер, не указав место тайника, или, возможно, он не хотел легко отдать его своим наследникам. «Мертвому – яма, а живому – хлеб» – эти слова любил повторять патриарх, как обычно, тряся головой, будто ему было не по вкусу, что так устроен мир.
