меня даже с натяжкой нельзя было назвать хорошим, но от её слов внутри меня начало растекаться тепло и в голову даже не пришла мысль, что нужно пересадить малышку или отнести в её палату. Так мы и сидели, девочка уже успела задремать, когда к нам навстречу вышла Вика с нечитаемым выражением на лице.
*****
Вика
Для каждого хирурга любая проводимая им операция особенная. Мы можем не запомнить пациентов, но будем помнить операцию, которую ему проводили, потому что каждая из них будет отличаться от предыдущей. В тот момент, когда врач начинает механически выполнять свою работу и приравнивать всех больных к одному, становится началом конца его карьеры и вернуться на олимп ему бывает уже очень непросто. К большому сожалению, каждый хирург имеет свой срок годности и однажды наступает тот день, когда сделанная им операция знаменует начало конца их карьеры. У каждого этот срок разный, кто-то уходит быстро, а кто-то держится до последнего, даже если их профессия больше не приносит удовольствия. В этот момент, глядя на Сашку, я понимаю, что пришёл мой черёд усомниться в своих способностях и очень непросто теперь будет вернуть веру в себя.
Мы с Андреем в итоге пришли к общему мнению и решили делать операцию по моей методике, но теперь я понимаю, что это было ошибкой. Мы два раз едва не потеряли мальчика и приходилось использовать дефибриллятор, чтобы завести его сердце, но радует то, что нам всё же удалось удалить опухоль полностью, правда теперь мальчику нужно ещё пережить эту ночь и если не произойдёт отёка мозга, то можно сказать, что операция прошла успешно.
Эта операция пошатнула мою веру в себя и свои методику, потому что показала, как она несовершенна, ведь несмотря на все мои, обычно правдивые, предположения, всё пошло не так как я планировала и теперь даже сложно предположить какие последствия ждут ребёнка, когда он придёт в себя.
Эта операция вымотала меня не столько физически, сколько морально. Я стала задаваться вопросом, а стоила ли жизнь мальчика того, что сейчас со мной происходит? Такого состояния у меня ещё не было никогда и это откровенно пугало. Я боялась, что одна операция может перечеркнуть всё к чему я так долго и упорно шла. Мне было страшно, потому что теперь я начала сомневаться в себе и своей работе, и с этим нужно было срочно что-то делать.
Из операционной я вышла первой, мне следовало сообщить семье о состоянии мальчика, а потом мне хотелось бы поскорее попасть домой.
— Как Сашка? — первым ко мне подошёл Василий Петрович под руку со своей женой, за ними шли Юля и Денис с Лисой на руках, это меня так поразило, что я ненадолго забыла о своём состоянии.
— Операция прошла успешно, опухоль мы удалили полностью, — после моих слов у них всех вырвался вздох облегчения, а Алла Васильевна даже расплакалась, мне очень не хотелось их расстраивать и говорить, что самое трудное ещё только впереди, но это было необходимо сказать.
— Когда мы сможем его увидеть? — теперь уже Алла Васильевна брала ситуацию в свои руки. Да, за этими проблесками человечности я стала забывать, что она из себя представляет на самом деле.
— Ещё не скоро. Сейчас мы его переведём в реанимацию и как долго он там пробудит сейчас сложно сказать, — радость на лицах родных, сменилась ужасом и теперь я даже не могла сказать им никаких ободряющих слов, потому что их просто не было. Сейчас моя работа закончена и то, сможет ли ребёнок поправится зависит от его организма, который сейчас очень слабый.
— Мы сможем навестить его в реанимации? — голос Юли был так тих, что я даже не сразу поняла, что именно она говорит.
— Я не могу вам этого запретить, но не советовала бы этого делать. Сейчас мальчик очень слаб и нам временно, придётся держать его в состоянии медикаментозной комы, поэтому будет лучше, если его не будут беспокоить.
— Как долго продлиться его кома?
— Это сложно сказать. Сейчас мы стараемся стабилизировать показатели пациента и только после этого можно будет давать какие-либо прогнозы. А теперь простите, но мне нужно идти, — мне хотелось сбежать подальше от всех и просто подумать в тишине о том, что мне делать дальше. Сейчас моё состояние меня пугало, я себя так не чувствовала даже когда у меня впервые умер на столе пациент. Нет, нельзя себя настраивать на грустные мысли. Мальчик будет жить и то, что он сейчас в критическом состоянии не моя вина и не моей методики.
— Как ты? — я не знаю сколько прошло времени с тех пор, как я оставила Андрея в операционной, но вот он снова рядом, в моём кабинете, а значит времени прошло прилично.
— Всё хорошо, просто устала немного, — я подвинулась на диване, давая Андрею сесть, а затем положила голову ему на колени.
— Ты же понимаешь, что то, что случилось это не твоя вина? — Андрея гладил мои волосы и это меня немного успокаивало.
— Да, дело в том, что не стоило использовать мою методику на ребёнке, как ты и говорил.
— Нет, дело не в методике и тебе должно это быть хорошо известно. Никто не ожидал, что у мальчика в голове было всё намного хуже, чем показывали снимки, тем более ты сама знаешь, что для того чтобы быть в чём-то уверенным, нужно сначала посмотреть прямо на опухоль, а не на снимки.
— Ты прав, но мне от этого не легче.
— Если пацан смог пережить операцию, то и выкарабкаться сможет. У него молодой, растущий организм, а значит всё с ним будет хорошо.
— Мне не нравятся его показатели.
— У него и не могут сразу стать показатели, как у здорового ребёнка, поэтому перестань себя накручивать. Мы сделали всё, что в наших силах. Операция прошла успешно, а то, что происходит после неё мы не можем никак изменить, да и влиять можем мало, поэтому перестань себя накручивать и собирайся. Я отвезу тебя домой.
— Нет, сегодня я никуда не поеду. Нужно следить за состоянием мальчика, чтобы, в случае чего, успеть снять отёк.
— Ты не занимаешься отёками. Для этого у вас
