— А другого меню нет? — спросила Соня.
— Нет. Только это.
— А рето-азиатские блюда?
— Больше не готовим.
И, прежде чем Соня успела спросить почему, направилась в питейный зал, откуда кто-то громко позвал ее по имени.
Когда она наконец вернулась к их столику, они заказали ячменевый суп «бюнднер» и голубцы.
— Для меня и это уже экзотика, — утешил Соню Боб.
Подавленное настроение в питейном зале передалось и им. Сначала они еще пытались вести беседу, как два незнакомца, каковыми и были друг для друга, но вскоре оставили эти попытки и ели молча, как супруги после многих лет совместной жизни.
Во время десерта — они заказали энгадинский ореховый торт с шариком ванильного мороженого — к столику подошел Педер Баццола. На его обычно белоснежном поварском облачении темнело несколько пятен от соусов, узел белого галстука был ослаблен, лицо небрежно выбрито, а глаза уже обрели характерный блеск, соответствующий определенной дозе красного вина.
— Надеюсь, вам понравилось.
Это прозвучало почти вызывающе.
— Да, спасибо. Но где же ваша азиатская нота? — спросила Соня.
— В «Гамандере». Если вам нужна азиатская нота, питайтесь в отеле. Там ее и придумали.
Соня сидела в кожаном кресле оливкового цвета, все еще держа ноги на бедрах Боба. Тот полулежал на ней, положив голову ей на плечо. Их дыхание постепенно выравнивалось.
— Может, это близость смерти? — задумчиво произнесла Соня.
— Что?
— То, что приводит влюбленных в такое исступление.
Над погруженным в траур Валь-Гришем как ни в чем не бывало взошло сияющее солнце. Оно разогрело отсыревшие луга, и те парили, как горячее белье, только что повешенное зимой на веревку.
Дом Луци Баццеля казался заброшенным. Скотину рано утром накормил и напоил его внучатый племянник Йодер. Он крестьянствовал лишь в свободное от работы время, а деньги зарабатывал каменщиком на растущих как грибы стройках, которые с каждым годом все больше уродовали Энгадин. Скотина была уже на пастбище. Луци молча сидел перед телом своего сына, которого ночью привезли домой и уложили на столе в горнице.
Приготовив велнес-центр к работе, Соня энергично плавала, выполняя свою утреннюю норму. Бассейн был в ее полном распоряжении: с того момента, когда нашелся Банго, Барбара Петерс еще не покидала своей комнаты.
Около восьми часов стеклянная дверь открылась, и вошел Игорь. Он помахал Соне рукой, подзывая ее к краю бассейна.
— Тебя ждет Барбара. Полиция приехала.
Соня переоделась и через десять минут вошла в кабинет начальницы. Полицейские в своих мундирах казались инородными телами посреди холодных, лаконичных форм дизайнерской мебели из стальных труб.
Барбара была в тех же джинсах и в том же кашемировом пуловере, что и вчера. Бейсболку сменила шелковая косынка, повязанная в виде тюрбана.
Но выражение лица ее изменилось. В нем не было вчерашнего страха и затравленности, оно опять выражало спокойствие и уверенность в себе.
— Соня, эти господа принесли нам две занятные находки. — Она встала и взяла со спинки кресла грязный купальный халат с фирменной надписью «Гамандер». — Это было найдено в машине погибшего господина Баццеля. А еще вот это.
Она положила халат обратно на кресло, взяла со столика маленький полиэтиленовый пакет с застежкой-молнией и протянула его Соне. В нем был ключ от сложного замка с секретом на голубом кольце.
— Это генеральный ключ, — пояснила она. — Он был на связке ключей, обнаруженной у погибшего.
Соня посмотрела на ключ, потом на Барбару, потом на полицейских.
— А как он к нему попал?
— Это ключ номер пять, — сказал один из полицейских, который, судя по всему, был старшим. — Резервный ключ, который должен был лежать в конторе. Его пропажи никто не заметил до сегодняшнего дня.
— Как же Баццель умудрился его раздобыть?
Барбара Петерс пожала плечами.
— Возможно, я все же была не так уж несправедлива к господину Казутту, — сказала она после небольшой паузы.
Соня представила себе старика Казутта с его застывшей улыбкой, таким, каким увидела его в этой жалкой конуре, и вновь услышала его слова: «Остерегайтесь этого человека. Он ненормальный». Может, это и в самом деле все объясняет? Может, Казутт был если не преступником, то хотя бы сообщником?
— Фрау Петерс рассказала нам эту историю с исчезновением собаки, — сказал полицейский.
— Это было до того, как я узнала про ключ, — вставила Барбара Петерс.
— Она сказала, что у вас есть некая версия.
Не обращая внимания на отчаянные телепатические попытки начальницы удержать ее от этого, Соня рассказала обо всех происшествиях и о том, что они, по ее мнению, означали. Старший полицейский делал записи в своем блокноте с серьезным лицом. Соня лишь один раз перехватила его взгляд, украдкой брошенный младшему коллеге.
забыла как называется твой отель
гамандер а что?
может приеду а как называется эта дыра?
Валь-Гриш но у меня почти нет времени
ничего
Соня чувствовала облегчение, исходившее от Барбары Петерс и передававшееся всему персоналу. Даже немногие гости, которые могли только гадать о причинах гнетущего настроения, заметили, что персонал начал работать с большей отдачей, а сервис ощутимо улучшился.
Ей и самой стало гораздо легче. Тупое чувство неопределенной опасности исчезло. Но воспоминание о ней осталось.
В первый день после смерти Рето Баццеля было по-летнему жарко. Погода вполне позволяла устроить ужин на террасе. Барбара Петерс настояла на этом, хотя кое-кто из сотрудников, в том числе и Соня, пытались отговорить ее. В деревне, по их мнению, могли воспринять это как неуважение к чужой скорби.
Но Барбара Петерс, решив, что с гостей хватит и плохой погоды и им незачем страдать еще и от каких-то ограничений, связанных с трагедией, которая их совершенно не касается, велела придвинуть рояль к окну и попросила Боба воздержаться от грустной музыки. Она пригласила Соню, Мануэля и Мишель поужинать сегодня вместе с гостями, и в итоге набралось двадцать два человека, рассевшихся за семью столиками.
Сама она в этот вечер сидела за столиком с доктором Штаэлем, не забывая, однако, о роли внимательной и радушной хозяйки. Неся, как знамя, свое вечернее платье с открытыми плечами от Валентино, она переходила от столика к столику, обменивалась несколькими словами с теми, с другими и время от времени рассыпала серебряные трели своего по-детски заливистого смеха. В руке она держала бокал, в который во время ее коротких привалов за столиком доктора Штаэля официант каждый раз подливал шампанского из бутылки, стоявшей рядом в ведерке со льдом.
Пестрые зонты от солнца, официанты в белых накрахмаленных куртках, джазовая музыка на заднем плане — все это мало было похоже на обычный ужин нескольких гостей отеля и напоминало скорее праздничную вечеринку по случаю первого по-настоящему летнего дня.
Мануэль и Мишель весело болтали. Соня не разделяла этого веселья. Ей было немного не по себе.
Когда гости перешли к десерту, с улицы вдруг послышался рев мотора. Все повернули голову в ту сторону, где дорога подходила совсем близко к террасе. Снизу, со стороны деревни, подъехал старый зеленый «Лендровер». Из него вылез крестьянин в черном костюме и в черном галстуке. Его руки, торчавшие как палки, казалось, не имели никакого отношения к туловищу. Несколько секунд он молча стоял, уставившись на террасу. Потом вдруг замахал кулаками и что-то закричал на своем языке срывающимся от ненависти голосом.
Гости умолкли. Только Боб, который не мог видеть эту сцену, продолжал наигрывать свои happy tunes.[27]
Старик замолчал и, казалось, прислушался к музыке, словно ошалев от такого бесстыдства. Потом опять поднял в воздух кулак и крикнул:
— Schmaladida musica dal diavel!
После этого старик медленно, тяжело, словно его вдруг покинули силы, взгромоздился на сиденье своего «Лендровера».
Рояль умолк. Боб, по-видимому, обратил внимание на внезапно наступившую тишину на террасе и понял, что что-то произошло. В окне появилось его лицо. Он вопросительно посмотрел на Барбару.
— Браво! — крикнула она ему. — Спасибо! Продолжайте в том же духе!
Переглянувшись с Соней, он вернулся к роялю, и через минуту в тишину летнего вечера вновь посыпался серебряный дождь его импровизаций.
Гости вновь занялись десертом, пытаясь связать оборванные нити бесед. Никто не смотрел вниз, на старика, который, ревя мотором и скрежеща коробкой передач, в три приема разворачивал на дороге свой «Лендровер».
Барбара Петерс делала все возможное, чтобы гости поскорее забыли об инциденте, но настроение было испорчено.
— А что он сказал? — позже спросила Соня одного из официантов, который знал нижнеэнгадинский диалект.
