— Может быть, кто-то, посвященный в эту историю, решил продолжить ее?
— Точнее, довести ее до конца, — тихо ответила Соня.
— А что по этому поводу говорит фрау Петерс?
— Она упорно отказывается принимать все это всерьез. Может, вы поговорите с ней?
Он улыбнулся.
— Может, мне стоит посоветовать ей как следует угостить пожарников после очередной учебной тревоги?
— Да, сделайте это.
Выходя из библиотеки, она взглянула на нишу, в которой теперь уже правильно висело очищенное от пыли распятие, и еще раз вернулась к доктору Штаэлю.
— А вы уже были здесь, когда фрау Феликс заметила, что оно перевернуто?
— Нет, я, похоже, пришел через несколько минут после этого.
знаешь кто здесь?
кто?
мать фредерика
откуда она знает где ты?
угадай
shit[30]
она взяла на себя роль почтальона
ничего не подписывай
не подпишу
а пианист?
великолепно играет
Постучав в третий раз, она услышала шаги, а потом звук отпираемого древнего замка. Дверь с тяжким скрипом отворилась, и она увидела ту самую маленькую старушку в черном.
— Buna saira, — произнесла она, явно не узнавая Соню и окидывая ее недоверчивым взглядом.
— Добрый вечер, я хотела бы видеть господина Казутта.
Старушка повернула выключатель рядом с дверью. В подъезде зажглась лампа и залила матовым блеском отшлифованные временем булыжники перед крыльцом.
— Вы ведь уже были здесь, верно? — спросила старушка, еще раз, при свете, оглядев гостью.
Соня кивнула.
— Ну, тогда вы знаете, где его искать. Только вряд ли вы сможете с ним поговорить.
Она взяла своей ревматической рукой воображаемый стакан и опрокинула его в рот.
Дверь в квартиру Казутта была полуоткрыта, и через этот проем на площадку темной лестницы падала едва заметная полоска серого дневного света.
— Господин Казутт! — тихо позвала Соня.
Из крохотной кухни воняло помойкой. Со дня ее первого визита беспорядок принял здесь еще более зловещие формы.
— Вы дома, господин Казутт? — позвала она чуть громче.
Никто не откликался. Затаив дыхание, она прошла через кухню к открытой двери гостиной.
— Есть тут кто-нибудь?
Она открыла окно. С улицы повеяло сырой прохладой, запахло дымом от мокрых дров.
Казутт лежал на кровати, подложив под голову левый локоть. Правая рука свисала на пол, а изо рта протянулась струйка слюны.
Соня, преодолев отвращение, коснулась рукой его плеча.
— Господин Казутт! Вы в порядке?
Он не шевелился. Соня потрясла его за плечо.
— Алё! Просыпайтесь!
Казутт открыл налитые кровью и пустые глаза и вновь закрыл их.
Соня пришла, чтобы потребовать от него прямого ответа, был ли он посвящен в план Рето Баццеля и знал ли, кто завершил его реализацию.
Она выглянула в окно. Во дворе стоял какой-то мужчина и смотрел наверх. Увидев Соню, он продолжил свое занятие и принялся нагружать в тележку сложенные в штабель дрова.
Она захлопнула окно, а уходя, закрыла за собой обе двери. Ну, что ж, во всяком случае, ее подозрение, что это сам Казутт перевернул распятие, было окончательно развеяно.
Облака, словно клочья парусов больших кораблей, неслись над лесистым склоном противоположной стороны долины. Вечер еще не наступил, а в гостиных и кухнях старых домов уже горел свет. Не успела Соня выйти на улицу, как дождь забарабанил ей по плечам, словно все это время подкарауливал ее.
У крыльца одного из многоквартирных домов ее окликнула какая-то женщина. Это была Ладина, мать больного ребенка. Соня поддалась на ее уговоры переждать дождь у нее дома.
Они прошли в комнату, обшитую светлым кедром, и Соня села на угловую скамью. Ладина убрала лежавшее перед ней на столе вязанье. В кровати на колесиках спал ее сын.
— Обычно в это время я с ним делаю процедуры. А сегодня, благодаря тебе, пусть лучше поспит.
Ладина принесла кофе, достала из резного шкафчика бисквитное печенье и тоже села к столу.
— Она сказала, что он никогда не научится по-настоящему ходить, если мы бросим лечение.
— Ах, не слушай ты эту старую ведьму! — отмахнулась Соня.
Ладина испуганно посмотрела на нее.
— Ты веришь в ведьм?
— Конечно, нет.
— А я верю.
Ладина помолчала немного и продолжила:
— Она перед каждым сеансом молилась с нами за успех лечения. Правда, она всегда читала какие-то молитвы, которых я не знаю. И во время сеанса она тоже иногда что-то бормотала. Заклинания, что ли. Кристоф плакал не только от боли, а еще и от страха. Он ее боится.
— Я думаю, она член какой-нибудь секты.
— Ведьмы — это тоже секта.
Кофе был слишком горячим. Соня поставила чашку на стол.
— У нас в отеле происходят странные вещи.
— Знаю. В такой маленькой деревне, как наша, новости разлетаются быстро.
— Мы думали, что все это проделки Рето Баццеля. Но теперь его нет, а все продолжается.
Ладина ничего не ответила. Ее молчание показалось Соне многозначительным.
— Ты знаешь легенду о Миланском черте?
— А что там в ней говорится?
— Молодая девушка продает душу дьяволу, но отдать она ее должна, лишь когда исполнятся семь знамений.
— Каких знамений?
— Как раз тех самых, что исполнились здесь в последние дни: в воде вспыхнуло пламя, птица стала рыбой, зверь превратился в человека, крест повернулся на юг…
— Нет, не знаю.
— Сегодня крест в библиотеке висел в перевернутом виде. Фрау Феликс первая заметила это и не могла прийти в себя от ужаса. Если бы она была ведьмой, то это должно было бы обрадовать ее.
— А может, она просто притворялась, а крест сама же и перевернула. — Ладина обмакнула печенье в кофе и поднесла его ко рту. — Петерс тут многим насолила.
Кусок размоченного печенья отломился и упал на вышитую скатерть. Она молча ушла в кухню, принесла тряпку, рулон бумажных полотенец и миску с мыльным раствором и невозмутимо принялась замывать скатерть, не обращая никакого внимания на гостью.
— Кому же она еще насолила? — спросила Соня.
Ладина подняла скатерть и подложила под мокрое пятно сложенное вчетверо бумажное полотенце.
— Я никого не хочу подозревать.
— Кто еще, кроме Баццелей, имел виды на «Гамандер»?
Ладина отнесла миску, тряпку и полотенца на кухню и, вернувшись, ответила:
— Он на такое не способен.
— Кто?
— Педер. Педер Беццола, повар из «Горного козла». Он порядочный человек.
— А что за интерес у него был к «Гамандеру»?
— Он ему принадлежал.
Соня поставила чашку, уже поднесенную к губам, обратно на стол.
— Педер Беццола прежний владелец отеля?..
— Владельцами были его родители. Когда они вышли на пенсию, дело перешло к его брату. А тот три года назад разбился на своем планере. Педер тогда работал в Лозанне. Ему пришлось переехать сюда и заняться отелем.
— А почему он его продал?
— Он ему достался вместе с кучей долгов, и голова у него была забита идеями и планами, как отремонтировать отель и опять наладить дело. Знаешь, что он хотел построить?
— Велнес-центр?
— Да.
— И что же ему помешало?
— Банк. Сначала они согласились, а потом вдруг не только отказали ему в кредите, но еще и расторгли с ним договор об ипотеке. Отель был продан с молотка. Догадайся с трех раз, кто его купил?
— Сам банк.
— Правильно. И почти сразу же перепродал за бешеные деньги. Педер говорил, что прямо вместе с проектом бассейна — в качестве бонуса.
Соня задумчиво кивнула.
— А сейчас она еще и отбивает у него клиентов с помощью его же меню…
— Но Педер никакого отношения к этой истории не имеет. Он слишком честный парень.
Кристоф заплакал, и Ладина занялась им, опять словно забыв о Сонином присутствии.
— Дождь немного утих. Спасибо.
Соня встала.
— Скорее это его тетка, — не поднимая головы, сказала Ладина.
— Какая тетка?
— Фрау Феликс.
До сегодняшнего дня она сознательно не посвящала Боба в эту историю. Словно желая создать некую нейтральную зону, в которой все это не имеет значения. Другую действительность, которая служила бы ей прибежищем. Но в конце этого сумасшедшего дня ей вдруг захотелось поделиться своими мыслями и чувствами с близким человеком. А Боб уже приобрел этот статус, в чем она наконец призналась себе вечером. Сегодня ночью она в какой-то момент все ему расскажет. Она уже предвкушала острое удовольствие — слушать его и смотреть, наблюдать его манеру самому удивляться своим импровизациям.
Однако уже на пороге ресторана она увидела в большом зеркале на стене бара «маман». Та была в черном декольтированном платье. Тройные бусы из крупного жемчуга ярко выделялись на перманентно загорелой коже. Она по-дамски сидела на высоком табурете у стойки, перед своим неизменным шерри, и как раз в этот момент звонко рассмеялась какой-то шутке Барбары Петерс.
