Мостовой в Иерусалиме нет почти нигде[32]; там же, где она пришлась случайно, она так скользка, что лошадь должна ступать с большою осторожностью, тем более, что все улицы идут или на гору, или под гору. Группы собак, не знающие хозяев, так же как и во всех восточных городах, бродят и здесь по улицам. Они строго держатся своих городских кварталов и редко переходят из одного в другой; единственная польза, доставляемая ими, состоит в том, что они помогают поддержанию в городе кой-какой чистоты, ибо пожирают с жадностью все выбрасываемое на улицу. Без них, очевидно, царствовала бы еще большая неопрятность. Днем они обычно лежат на солнце по сторонам или в углах домов; зато ночью караулят свои кварталы и улицы, и встреча с ними тогда не очень приятна, особенно если кто отважится выйти без фонаря, что как везде, так и здесь запрещено, ибо как здесь, так и везде в турецких городах улицы не освещены. Однако и несмотря на фонари собаки нередко и смело нападают на прохожих, словно происходят в прямой линии от тех псов, которые на поле Изреельском съели тело Иезавели.
Излишне было бы говорить, что в народонаселении столь разнородном, как иерусалимское, нельзя усмотреть ничего однообразного, что все смотрят в нынешнем Иерусалиме чужеземцами, пришельцами. Турок, араб, грек, армянин, копт, абиссинец, жид, бедуин, европеец, – не перечтешь всех. Впечатление поистине удивительное и единственное на свете! Везде бродит немалое число нищих, а особенно на площади храма Святого Гроба и на ближних к нему улицах, рассчитывая преимущественно на русскую тороватость. Многие из них выучили по нескольку слов, особенно «здравствуй, матушка», с которым обращаются безразлично к проходящим русским обоего пола богомольцам. Нигде не видно пышности: ни в домах, ни в одеждах, ни в мебели; даже базар несравненно хуже, чем в других городах.
Однако же, несмотря на видимое различие, обычаи всех этих народностей разного происхождения и вероисповедания, соединенных в нынешнем Иерусалиме, суть обычаи восточные: то же самое разделение дня и счет часов от восхода солнца, обычай полуденного кейфа, отдельность женщин, которой держатся и туземцы христианской веры. У женщин обычай сурьмить брови и ресницы господствует и здесь. Обычай этот может служить указанием, как неизменны вообще обычаи восточные; он существовал здесь за 3000 лет до нашего времени, ибо в IV книге Царств читаем, что когда приехал в Иерусалим Ииуй, Иезавель, услышавши о въезде его, покрасила очи. Не так же ли и ныне дщери Иерусалима сокровенно смотрят с своих террас на торжественный въезд и иные церемонии, для чего в верхних стенках, ограждающих домовые террасы, устроен ряд круглых глиняных трубок, сквозь которые находящиеся на крыше женщины могут видеть, что происходит снаружи на улицах, не быв видимы сами.
Все эти различные племена, составляющие население Иерусалима, живут в нем, приспособляясь к обычаям восточным, но живут скрытно, раздельно, в непримиримой ненависти и подозрении друг к другу. Если поддерживается какой-либо внешний порядок, то единственно при помощи страха. Да и трудно было бы придумать какой-нибудь другой узел, иную связь для народонаселения, большую часть которого действительно можно считать за кочующих. Мало кто проживает долго в Иерусалиме, кроме евреев. Житель Европы, поклонившись Святым местам нашего искупления, с сердцем преисполненным скорбью, если не горечью, от всего виденного здесь, возвращается, обычно по кратком пребывании, в Европу. Турок, высланный для того, чтобы охранять спокойствие в этом центре беспокойства, порождаемого взаимною интригою и завистью, чувствует себя в положении не сына, а любодейчища в отечестве истинных сынов дщери Сиона и с радостью, при первой возможности, спешит возвратиться в чародейский Стамбул. Араб, разбивая шатер в Ель-Кодсе (Святом Городе), почтивши кажущееся могущество своего пророка в величественной мечети Омара и брося взгляд фанатического презрения на гяуров и жидов, возвращается в пустыню, где свободнее дышит его грудь. Купец грек или армянин не находит здесь ни барыша, ни приманки, какую имеет для него весь остальной восток. Одним словом – Иерусалим почти не имеет постоянных жителей, – он имеет только пришельцев. Христианам же в особенности все напоминает в нем, что и сам он есть только прообраз Иерусалима небесного, по сказанному в Писании: «не имамы зде пребывающого града, но грядущего взыскуем».
В другом месте мы рассмотрим подробно условия временной жизни в нынешнем Иерусалиме, а теперь обратимся к обозрению его. А как Иерусалим для всех своих жителей, несмотря на различие вероисповеданий, есть город святой, то и все замечательные в нем места составляют принадлежность духовных учреждений того или другого вероисповедания, и самая поземельная собственность разделена в нем на вакуфы, составляя большею частью принадлежность храмов и мечетей. Так Вакуф-ель-Гарам, – поземельная собственность, принадлежащая великой мечети (Омаровой); Вакуф-Руми – собственность монастыря православного (Греческой Патриархии); Вакуф-Франджи – монастыря латинского; Вакуф-ель-Такиджег – собственность госпиталя Св. Елены. Другие поземельные участки составляют имущество вечное – Мулк-мокуфы, что значит собственность мертвой руки (наше выморочное), – которое по прекращении фамилии владельцев в мужской линии должно обращаться в вакуфы. Собственности же частной (мулк) весьма мало, и то она не личная, а собирательная и даже принадлежащая не одному семейству, а чаще нескольким в совокупности. Такое распределение городских имуществ в соединении с исключительным значением Иерусалима, как города святого, побуждает нас разделить обозрение заключающихся в нем мест по их принадлежности тому или другому вероисповеданию. Общая христианская святыня – храм Гроба Господня – нами уже рассмотрена. Перейдем к подробному обозрению частных владений каждого вероисповедания, начиная с здания Греческой Патриархии.
Греческая патриархия в Иерусалиме
Место древних патриарших палат. – Права греков на владение святыми местами. – Нынешние здания Патриархии. – Пять церквей внутри ее. – Кельи. – Патриарший Синодик. – Патриарший дом. – Должностные лица. – Библиотека. – Нравы и степень образованности обитателей Патриархии.
Греческая Патриархия, или патриарший монастырь Свв. равноапостольных царей Константина и Елены, по местному преданию, занимает ныне место Никодимова вертограда. Православные Патриархи, как законные блюстители главной иерусалимской святыни, созданной равноапостольными царями восточной империи Константином Великим и матерью его Еленою, – первоначально (до времен завладения Иерусалима крестоносцами) жили близ самого храма. Древнейший наш паломник-писатель игумен Даниил, описывая греческую церковь Воскресения Господня, говорит: «суть же у нея палаты пространны, и в тех палатах живет горе Патриарх». Когда же Православный Патриарх вынужден был при нашествии крестоносцев, от их насилий, тысячекратно горших мусульманского ига, удалиться в константинопольские пределы, – тогда горние палаты его были заняты Патриархом Латинским, назначенным Папою… Впоследствии же, когда Божьим Промыслом, положен конец владычеству крестоносцев в Палестине, а с тем вместе кончилось и властолюбивое и себялюбивое обладание иерусалимскою святынею латинского духовенства, завоеватель Иерусалима Саладин (по свидетельству восточных писателей) возвратил храм Гроба Господня его законным владетелям грекам и православным арабам; но древние патриаршие палаты, как и прочие здания, находившиеся во владении латинян, обратились в частную собственность завоевателей. Дом этот, называемый Хате, главный фасад которого выходит на улицу, ведущую от Судных врат вверх к латинскому монастырю, и до сих пор привлекает своею величественностью и носит на себе очевидную печать древности. Часть нижнего этажа его, поддержанная тяжелыми контрфорсами (с южной стороны), обращена в городские хлебные магазины, где ссыпают окрестные арабы десятину от всего засеваемого ими жита, испытывая как при сборе, так и сдаче множество притеснений, на которые нет суда на земле. Вверху над магазинами несколько пустых огромных зал, обитаемых дикими голубями, а далее в покоях, примыкающих к самому куполу Гроба Господня, обитает один из арабских эфенди (почетных местных жителей). Между куполами Гроба Господня и греческою церковью Воскресения втеснился один из его покоев, занимаемый гаремом. Еще в недавнее время из этого покоя был свободный выход на верхнюю террасу храма, но бывший наместник Патриарха митрополит Мисаил, усиленным ходатайством у местных турецких властей понудил заложить этот ход и теперь из покоев этих выходит на южную часть террасы, принадлежащую греческому монастырю, лишь несколько небольших окон. По городским слухам, владелец не прочь бы продать эту привлекательную для христиан собственность, но, понимая ее важное значение, просит неприступную цену; но более вероятно то, что турецкое правительство не позволит продать ее, зная, что это породит новые затруднения в религиозной распре.
