Сколько Христина себя помнит, ни один маркет никогда не закрывался на ночь. Даже паршивая лавка скобяных товаров. Впрочем, Христина шла к центру, и витрины по обе стороны дороги сияли всё ярче, становились всё больше. На одной из них пушистые разноцветные котята карабкались на крупного кота с пошлой мордой. Надпись внизу гласила: «С 8 марта, папочка!»
Христина толкнула высокую дверь. Дверь мяукнула. Мимо стеллажа с бесплатными рекламными образцами. Мимо Китайской стены консервных банок. Мимо книжных стендов, стендов с игрушками и с кошачьей одеждой. Христина подошла к прилавку. Длинному и белому, как лыжная трасса. Навстречу ей с другой стороны из кресла встал селлер. На селлере полосатая куртка и такая же шапочка с ушками. Этот пухленький розовощёкий котик показался Христине ребёнком, наряженным к рождественской ёлке.
– Ливер нарезной в вакууме, – попросила Христина, – и две банки кошачьей амброзии.
Когда селлер заговорил, Христина подумала, что ошиблась. Что это никакой не ребёнок, а скорее травести.
– Ливер есть «с кровью» и есть «нежнейший», вам какой?
– Только без крови, – кисло поморщилась Христина.
Интеллигентный Патриот похож на хищника не больше беззубого очкарика, шамкающего паровую котлетку. Христина даже вполне допускала, что при виде мыши (не компьютерной, а настоящей) Патриот упал бы в обморок.
– А «амброзию» для какого возраста? – спросил селлер, грациозно приподнявшись на цыпочках и шаря по полке большой рукой.
«Нет, – подумала Христина, – это не травести, а, верно, „голубчик“.»
– «Амброзию» из рыбных костей, – сказала она громко.
Теперь селлер поморщился и поправил:
– «Золотая рыбка».
– Конечно. Конечно, «Золотая рыбка», как же ещё! – поспешно подтвердила Христина.
Селлер сложил покупки в огромный пакет и передал его через прилавок в комплекте с дежурной улыбкой.
– Возьмите, пожалуйста, на выходе одноразовый клозет.
Христина тоже улыбнулась: «Спасибо» – и пошла по бесконечно длинной полосатой же дорожке к выходу. Не останавливаясь, глядя под ноги. Дверь за нею мяукнула.
Дождь ещё не кончился, но последние гуляющие все как один шли без зонтиков. Чем ближе к центру, тем сильнее чувствовался праздник. Огни, музыка, смех. Христина вошла в дом через парадное, с улицы. На крыльце целовалась какая-то парочка. Одна из девушек обернулась к ней спросить, который час. Христина неопределённо ответила, что, наверное, уже за полночь. Девушка вернулась к своему занятию, а Христина взялась за ручку двери, была опознана «центральным домашним» и впущена внутрь. Поднимаясь по квадратной спирали лестницы, она расстегнула куртку, достала пульт домашнего управления и послала сигнал: «Пришла. Х.».
Андерс ждал в холле, подпирая плечом косяк. Патриот сидел у его ног. В квартире было тихо, только где-то далеко, за множеством приоткрытых дверей, едва уловимо, монотонно шумел какой-то прибор.
– Что это? – спросила Христина, отдав папе пакет и переобуваясь.
– Айра греет у тебя воздух. Ты оставила окно открытым.
Христина улыбнулась.
– Осталось что-нибудь вкусненькое?
– Мы и половины не съели. Но ты же сказала, что не голодна.
– И не сыта. Я надкусила сосиску. А это так же бесполезно, как и безвредно.
– Тогда вооружайся, идём на сафари в холодильник. Тебе, кстати, Модест звонил.
Андерс развернулся и пошел первым, за ним прихвостился Патриот, последней брела Христина. Она окликнула папу:
– Андерс…
– М-м-м? – спросил он через плечо.
– Сейчас я как-то особенно тебя люблю.
– Спасибо. А что произошло?
– Может быть, я выйду замуж.
– Потрясно. За Валя?
– Нет. Будет скандал. Валь назовёт меня белогвардейской сволочью и останется праведным, но одиноким. Так ему и надо.
– Тебе не жалко?
– Нет.
– А за кого замуж?
– Я не знаю, кто он такой. Его зовут Анно.
– Зачем тебе?
– Он ждёт от меня ребёнка.
– Ясно, – сказал Андерс, на минуту задумался, потом спросил: – Ну и что?
Христина пожала плечом: мол, понятия не имею «что», но…
– А ты сможешь его полюбить?
– Андерс… Я не уверена, что смогу сделать вид, что…
– Я о ребёнке.
– А-а… – неопределённо протянула Христина и ничего больше не добавила.
– Мы могли бы поговорить. Я, ты, Айра, Лю, Анно, его родители.
– Ересь всё это! Я сама приму решение. И когда я это сделаю, мне станет плевать на всех родителей в мире, прости за откровенность. Я всех вас очень люблю. Но это моя жизнь. И она не тема для круглого стола.
– Пусть, – согласился Андерс. – В любом случае я на твоей стороне.
– Спасибо, папа, я знаю.
Они вошли в кухню и стали копаться в холодильнике. Папа держал поднос, а Христина складывала на него всё, на что глаза глядели. Кое-что пришлось греть. Но в итоге и горячее и холодное было свалено на одной тарелке.
Огромный кусок воздушного торта, опасно накренившись, подрагивал на другой. Чёрная бутылка с бальзамом задевала о рюмку, и та отзывалась слабым звоном. Христина поднималась к себе. Папа сказал, что его можно найти в кабинете, если понадобится. Никто в их доме не ложился спать раньше двух ночи. Даже Лю до двух спала в кружевных юбках, в кольцах и серьгах, обложившись раскрытыми журналами и бутербродами. В два она просыпалась, выключала телевизор, переодевалась в ночную рубаху и укладывалась в постель. Христина прошла мимо её комнаты, мимо неплотно закрытых дверей малой гостиной и пнула свою дверь. Айра сказала на вдохе:
«Аа-х!»
– Не пугайся, ма, это я.
– Привет, ангелочек, где тебя черти носили?
– Только не говори, что ты переживала.
– О чём?
– О чём, ком. Предложный падеж. Как прошёл ужин?
– Строго по сценарию. Ты расстроена?
Христина поставила наконец поднос на стол, рядом с клавиатурой, и некоторое время стояла молча, опустив голову и руки. Потом очнулась, пожала плечом. Айра подошла сзади, погладила её по волосам, сказала, что всё образуется или что всё будет хорошо, Христина не расслышала. Она в этот момент внезапно осознала, что никогда уже ничего хорошо не будет. Что этот рай, в который она пришла, как к себе домой, уже не существует. И это тем ужаснее, что снаружи всё кажется как прежде. Как свет звезды, которая погасла.
– Мам, выпьешь со мной?
Айра посмотрела в лицо дочери и сказала, что выпьет. Она вышла в малую гостиную за рюмкой, вернулась, выключила кондиционеры. Христина разлила бальзам. Обе дегустировали стоя. В полной тишине. Айра не выдержала и сказала:
– Модест звонил. Поздравил нас с 8 марта. Тебя, меня и Лю с женским праздником.
– Вот как!
Христина плюхнулась в кресло, положила руки на клавиатуру, вышла в Интернет. На мониторе возникла физиономия дяди Модеста. С неизменным уже много лет глумливым и самодовольным выражением. Сейчас он был на сафари в Африке. Загорел, как негр. Светлая рубашка без рукавов теперь особенно ему шла. Христина выслушала оставленное «до востребования» поздравление и чертыхнулась. Дядя Модест на экране вмиг поменял рубашку.
– Вот уж не думал на тебя наткнуться! – сказал он в живой связи. – Как поживаешь, кочерыжка?
– Я убью тебя! – весело ответила Христина.
– Я сам кого хочешь убью, – сказал дядюшка, затягиваясь сигарой.
На подлокотник Христининого кресла уселась Айра. Они с Модестом поприветствовали друг друга: «Привет, бродяга», – «Здорово, Рыжая». К Христине против ожиданий и против воли вернулась бодрость духа. Она неожиданно для себя бесшабашно заявила дядюшке, что от неё тут «залетел» один кретин. И его сестра теперь хочет, чтобы она, Христина, вышла за него, кретина, замуж. Айра засмеялась. То ли не поверила, то ли не поняла.
– Пошли их в задницу с наилучшими пожеланиями, – сказал Модест.
– Тебе легко говорить. Твоих детей сосчитать – пальцев не хватит.
– Хватит, если считать сотнями. Но я всегда точно знаю, в каком направлении эту армию отправить. Делюсь секретом бесплатно. По-родственному.
