— Мне уже поздно. Я пристроена.
— Это мы еще посмотрим!
— Не угрожай. А то Кузьма тебя заколдует.
— Так он еще и колдун! Ну, ты и вляпалась!
— Я серьезно. Сама видела, как он однажды трех здоровенных мужиков заставил делать, все что хочет. Они нас убить хотели.
— Это просто гипноз.
— Может, и гипноз. Но он это умеет. Меня однажды загипнотизировал.
— Зачем?
— Чтобы не мешала ему готовить. Это в моей квартире было. Мы тогда только-только познакомились, он есть хотел, а я мешала.
— Может, он что другое хотел?
— Нет. Я тогда даже обиделась, что не это… Мне так хотелось, чтобы он видел во мне женщину.
— И когда он разглядел?
— Наверное, когда мы из Франции вернулись. И то, если бы я по наглому не приехала в аэропорт, где он встречал дочку…
— Значит, он еще и слепой.
— Не думаю. Может, просто боится?
— Чего?
— Что я брошу его. Как первая жена. Он развод очень тяжело переживал. Даже год спустя, когда мы познакомились… Не хочет привязываться… А я чувствую, что рядом с ним меняюсь, становлюсь другой. Если б ты только видел меня до знакомства с Кузьмой! Такая оторва! Вредная, злая…
— Неправда!
— Очень даже правда.
— Это он тебе внушил.
— Успокойся!
— Как я могу быть спокойным, когда ты рядом? Когда ты плачешь? У меня плечо уже мокрое.
— Я уберу голову.
— Не надо! Я не по этому. Мне тебя жалко.
— Мне себя самой иногда жалко. А что сделаешь?
— Может, он тебя присушил, этот колдун? Давай, найдем такого, что отсушит.
— И присушит к тебе.
— Я хочу, чтобы ты сама…
— Он, как мне кажется, тоже этого хочет. Не знаю, Аким… Ничего не знаю. Приехала сюда назло ему, думала: ты Грааль нашел и тебя на заграничный симпозиум позвали, а я вот найду апостолов. И меня позовут!
— Позовут. Если найдем. Гарантирую.
— Ты думаешь, они, действительно существуют? Апостолы?
— Это ты у меня спрашиваешь? Кто их видел?
— После всего, что произошло в последние дни, я глазам верить боюсь. Тем более что все было впопыхах — страшно там в подвале. А ты — историк, лучше должен знать.
— С точки зрения истории эти апостолы — миф.
— Почему?
— Потому что не могло быть фигур в рост человека из золота или серебра. Их некому было в то время изготовить и неоткуда привезти. Фигуры могли быть позолоченной деревянной резьбой, типичной для того времени. В католических храмах и сегодня таких полно. Но это в храмах. Сомнительно, чтобы дерево в подвале пережило века. Или сгнило бы, или шашель съел.
— Шашель?
— Древесный жучок. Если заведется, любое дерево переработает в пыль. В наше время есть специальная пропитка, но в то время не было. Хотя… Золотое покрытие… Но за деревянные фигуры, хотя они и представляют историческую ценность, не стали бы убивать. И графу незачем было их прятать. То, что мы видели, подтверждает подлинность письма Чишкевича. Золотые блестки на ветхой рогоже… В этих кулях было золото. Кроме того, в письме графа Чишкевича утверждается, что каждый куль с трудом несли двое…
— Значит, золотые?
— Пусть даже позолоченное серебро! Все равно мировая сенсация! Тебя на руках будут носить.
— Я попрошу, чтобы и тебя несли рядом… Вот только куда апостолы подевались?
— В Прилеповку их точно не привозили. Эти бабки знали бы… Перепрятать далеко их тоже не могли — вы видели апостолов всего два дня назад. Двенадцать тяжеленных скульптур… Загадка!
— Но мы ее разгадаем?
— Если повезет.
— А если нет?
— Вернемся домой не солоно хлебавши. В историческом поиске это бывает сплошь и рядом.
— Я не хочу не солоно. Мы должны их найти!
— Попытаемся.
— Кузьма бы нашел.
— Конечно…
— Не издевайся. Мы с ним этой весной полтора миллиона долларов нашли, которые грабитель спрятал. Лес, снег и никакой карты. Кузьма за четыре часа…
— Читал в газете. Ты, случайно, тогда не приврала?
— Точно в глаз получишь!
— Молчу.
— Ты не молчи, думай! Кузьма говорил: люди не собаки, они не чувствуют, они думают.
— Ты теперь целый вечер будешь его цитировать?
— Если поможет.
— Тогда надо было его сюда везти. Не выпроваживать за границу. Пусть бы он тебя и от еретника спасал и по подвалам водил.
— А ты — злой!
— Не зли — и буду добрым.
— Обещал не обижать.
— Стараюсь изо всех сил. Но очень трудно. Я ведь тебе не рассказываю, какие замечательные девушки были в моей жизни.
— А я не упрашиваю взять меня в жены!
— Договорились… Пойду я, наверное, в машину…
— Не уходи.
— Что так?
— Мне будет страшно одной.
— Здесь же Степановна!
— Она так храпит, что есть она или ее нет… Прости, если обидела.
— И ты меня прости.
— Давай спать.
— Давай!
— Только ты пообещай, что не будешь ко мне приставать.
— Это трудно обещать. И еще труднее сдержать слово.
— Ты постарайся. Я помогу. Вот, отодвинусь к краю, укутаюсь в свое одеяло… Буду молчать.
— Я постараюсь. Но ты мне тоже пообещай.
— Что?
— Если у тебя вдруг с этим Кузьмой… Словом, если у вас…
— Поняла. Тогда я куплю бутылку шампанского и букет цветов…
— Я сам куплю! Ты только дай мне знать. Любым способом. Я буду ждать.
— Обещаю. Спасибо, что сказал.
— Почему?
— Ночь, луна, перина, девушка рядом, а вечером еще настойка боярышника случилась… Теперь я верю тому, что ты говорил прежде.
— Какая ты!..
— Я говорила: вредная!
— И за что вас, вредных, любят?
— Причем сильнее, чем хороших. В том-то и беда…
7
Никто не встретил нас у дома деда Трипуза. Я сам открыл ворота, загнал машину во двор, и только тогда в окне веранды мелькнуло заспанное лицо Дуни. Щелкнул замок, и через мгновение она повисла у меня шее.
— Ну что ты! Что ты, маленькая…
Я гладил ее по вздрагивавшим худеньким плечикам.
— Я думала: ты… вы уже не вернетесь…
Я аккуратно расцепил ее руки, поставил Дуню на землю. Лицо у нее было не только заспанное, но и измученное — с синими тенями под глазами.
— К нам ночью волк приходил, — сказала она, подавляя слезы. — Тот самый: большой, черный. Выл во дворе, в окна заглядывал. Мы с дедушкой ночь не спали, молились…
Я оглянулся на Риту, Лицо ее было бледным.
— Это еще не все, — порывисто вздохнула Дуня. — Виталик звонил: прошлой ночью убили деда Лешу.
— Сторожа монастыря?
Я невольно вспомнил: заросшее седой морщинистое лицо и хриплое: «Спасибо!» Кому помешал этот одуванчик?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
