В одном из переулков, ведущих на площадь, Ральф и матабеле сбились в кучку для серьезного разговора.
– Я не знаю, что означает это имя, – запротестовал Базо, обращаясь к Ральфу.
– Так звали одну очень опасную женщину. Она так здорово танцевала, что по ее просьбе король отрубил одному человеку голову и подарил ее танцовщице.
Рассказ произвел впечатление: именно такие истории нравились матабеле.
– Как, ты говоришь, ее звали? – задумчиво спросил Базо.
– Саломея…
– Но почему Инкозикази не может драться под своим собственным именем? – Базо глянул на зажатую под мышкой корзинку. – Зачем менять имя? Это плохой знак!
Ральф закатил глаза: сколько можно объяснять!
– Потому что тогда зрители будут знать, что это та самая Инкозикази, которая убила пятерых противников. А если мы назовем Инкозикази Саломеей, то ее не узнают: поди-ка отличи одного паука от другого. Все подумают, что она ни разу еще не выиграла, и мы получим больше денег.
– Весьма разумно, – вставил Камуза, но Базо пропустил его слова мимо ушей.
– Кто придумал это имя? – не унимался Базо.
– Джорди. Он нашел его в большой книге.
Этот аргумент стал решающим: Базо с огромным уважением относился к прелестному мальчику и его книжным познаниям.
– Саломея, – кивнул матабеле. – Договорились – но только на сегодня.
– Хорошо. – Ральф оживленно потер ладони. – Где деньги?
Все посмотрели на Камузу, казначея группы. За годы непрестанного труда отряд молодых матабеле накопил немало золота и серебра: помимо жалованья были золотые монеты за находки, а также выигрыши от предыдущих боев Инкозикази.
Камуза хранил сокровище под полом хижины. Накануне вечером он неохотно извлек оттуда мягкий белый мешочек, сделанный из выдубленной мошонки самца газели, и теперь скрепя сердце отсчитал монеты и положил их на протянутую ладонь Ральфа. Ни один белый букмекер не принял бы ставки от чернокожего, поэтому Ральф выступал в качестве подставного лица.
– Запиши в книгу, – велел Камуза.
Вырвав страничку из записной книжки, Ральф нацарапал расписку на шестнадцать соверенов и вручил ее матабеле. Камуза внимательно рассмотрел бумажку. Читать он, конечно, не умел, да и Ральфу доверял безоговорочно, однако ритуалы европейской коммерции его завораживали: белые всегда обменивались бумажками, когда передавали друг другу монеты.
– Хорошо. – Камуза спрятал расписку в кожаный мешочек.
– У меня есть четыре соверена. – Ральф показал свои сбережения. – Я заплачу за вход, а остальное поставлю на Саломею.
– Да пребудут с нами боги, Хеншо, – сказал Базо, передавая драгоценную корзинку.
Ральф натянул кепку как можно ниже, чтобы скрыть лицо. Маловероятно, что в толпе окажется отец, но своего первенца он наверняка узнает даже под натянутой до самого носа кепкой – Ральф действовал, повинуясь инстинктивному страху отцовского гнева.
– Деньги принесешь сюда, – сказал Камуза.
– Если она выиграет, – согласился Ральф.
– Обязательно выиграет, – хмуро заявил Базо. – Я сам ее выкармливал.
Ни один закон не запрещал чернокожему выставлять паука на арену, но никто никогда этого не делал. Неписаные правила поведения в обществе были всем хорошо известны.
Ральф вышел на площадь и смешался с толпой, постепенно продвигаясь к группе владельцев пауков, ожидавших очереди внести участника в списки.
– А, юный Баллантайн! – Пыльный и вспотевший Хаим Коэн поднял глаза от регистрационного журнала. Очки в проволочной оправе съехали на кончик носа. – Давненько тебя не видел.
– Фаворита не было, мистер Коэн. Вот, нашелся новый, – не моргнув глазом соврал Ральф.
– Что стряслось с той, как ее, дикарское такое имя…
– Она умерла. В последней схватке потеряла ногу и умерла.
– Как зовут твою новую красавицу?
– Саломея.
– Так и запишем: Саломея. С вас два фунта, мистер Баллантайн.
Монеты молниеносно исчезли в большом кармане, пришитом с внутренней стороны сюртука. Облегченно вздохнув, Ральф смешался с толпой: нужно на что-то убить время до начала состязаний.
Он нашел укромное местечко позади повозки: удобный наблюдательный пост за проходящими мимо дамами. Некоторые из них были молоды и красивы – и прекрасно об этом знали. Ральф слышал шелест нижних юбок и специфический запах женщины – жара усиливала мускусный аромат, который не столько скрывали, сколько подчеркивали французские духи. От этого благоухания в горле першило, дышать становилось трудно, внизу живота чувствовалось болезненное напряжение, а в голову приходили странные мысли.
Запах коньяка внезапно перебил французские ароматы, и от хриплого шепота прямо в ухо фантазии словно ветром из головы выдуло.
– Я смотрю, молодой мистер Баллантайн выставил новую фаворитку.
– Да, сэр. Все так и есть, мистер Леннокс.
Мистер Барри Леннокс был мужчиной крупным и по всей округе – до самых приисков на реке – славился как задира, всегда готовый помахать кулаками. Азартный игрок, он как-то поставил тысячу гиней на один петушиный бой – и выиграл. Это случилось давно, до того, как цивилизация добралась до прииска, однако сейчас он ставил столько же на бои пауков. По меркам Кимберли мистер Леннокс был человеком обеспеченным, владельцем восемнадцати участков вдоль дороги номер четыре. Ральфа больше всего занимал тот факт, что у мистера Леннокса работали целых три служанки: хорошенькая желтокожая девушка-гриква с толстым приплюснутым носом, португальская мулатка из Мозамбика и фиолетово-черная басуто с выступающим, как у породистой кобылы, задом. Когда Ральф представлял себе это темнокожее трио, воображение рисовало ему запретные райские наслаждения.
Разумеется, ни отец Ральфа, ни любой другой представитель комитета старателей Леннокса в упор не замечали. Его попытка вступить в клуб Кимберли с треском провалилась: заявление получило рекордное количество черных шаров – пятьдесят шесть.
Однако Ральф снял перед этим человеком кепку.
– Что случилось с Инкозикази? – хрипло спросил Леннокс. – Я на ней целое состояние сделал.
– Умерла, мистер Леннокс. От старости, наверное.
– Птицееды живут лет двадцать, а то и больше, – проворчал тот. – Давай-ка взглянем на твою новую красавицу.
– Мне бы не хотелось ее пугать, сэр, – особенно перед началом схватки.
– А твой папаша знает, где ты проводишь воскресные дни?
– Хорошо, сэр, – мгновенно сдался Ральф и приподнял крышку. Леннокс заглянул внутрь опытным глазом – хотя и налитым кровью.
– Передняя левая нога выглядит более светлой. Будто недавно отросла.
– Нет, сэр. То есть вполне может быть. Я ведь этого паука только на днях поймал, кто его знает, что там раньше было.
– Парень, а это не тот же самый, а? Ну-ка признавайся! – Леннокс суровым взглядом уставился на Ральфа, и тот опустил глаза. – Ты ведь не хочешь предстать перед комитетом старателей? Какой позор для твоего папаши! У него просто сердце от стыда разорвется.
Зуга Баллантайн это наверняка переживет, а вот Ральфу головы не сносить.
– Вы правы, мистер Леннокс, – ответил пристыженный юноша. – Это Инкозикази, у нее отросла новая нога. Я подумал, под другим именем ставки будут лучше… Я сниму ее. Пойду скажу мистеру Коэну, что наврал.
Барри Леннокс наклонился так близко, что его губы коснулись уха Ральфа; от запаха коньяка юноша чуть не задохнулся.
– Ральф, мальчик мой, не делай глупостей, выставляй свою красотку! Если она выиграет, то ты получишь особый подарок, обещаю. Барри Леннокс тебя не обидит. А теперь извини, у меня срочное дело.
Леннокс крутанул трость и врезался в толпу, прокладывая себе дорогу выпирающим брюхом.
Хаим Коэн взобрался на дышло ближайшей к арене повозки и стал записывать на доске результаты жеребьевки. Букмекеры вытягивали шеи, рассматривая имена, а потом выкрикивали ставки на каждый раунд.
– Три к одному на мистера Гладстона в первом!
– Поровну на Дредноута!
– Пять к одному на Лютика во втором!
