Но она обхватила руками его голову и губами закрыла ему рот, не дав договорить.
— Нам некогда думать о кроватях. Я хочу тебя, Даниэл, здесь и сейчас. Это все, чего я хочу…
И она прогнулась всем телом, касаясь бедрами его бедер, чувствуя упругость и силу его желания — бархат и раскаленную сталь.
То, что она испытывала сейчас, было слишком сильным и слишком примитивным для комфорта постели!
С его губ слетел громкий, протяжный стон, и, склонившись к ее груди, он коснулся губами ее соска. Она восторженно вскрикнула, плотно закрыла глаза и растворилась в блаженстве. Потом, когда его руки скользнули по ее животу и горячие пальцы прикоснулись к самому интимному месту ее тела, она снова распахнула глаза и невидящим взглядом уставилась в пространство перед собой. Отчаянный, жаждущий стон вырвался из ее груди.
Запустив пальцы в шелковые пряди его волос, она потянула его к себе и, легонько покусывая ухо, прошептала:
— Я хочу тебя, Даниэл, слышишь, хочу. Сейчас… Немедленно… Я хочу почувствовать тебя внутри…
Он только вздрогнул всем телом, не в силах произнести ни слова. Но его тело говорило вместо него. Властно и уверенно он вошел в нее. Буря восторга и пронзительное наслаждение охватили ее, глаза затопили неудержимые слезы.
А потом все слилось в единой пульсации экстаза, который поднимал их все выше и выше, пока они не достигли его вершины, увенчанной взрывом миллионов сияющих звезд.
10
Яркие лучи солнца проникли в окно и разбудили Памелу, обещая ей еще один прекрасный летний день.
Она нежно улыбнулась, зевнула и, потянувшись всем телом, почувствовала тонкую и приятную боль в самых деликатных частях тела, которая напомнила ей о часах бурных любовных игр с Даниэлом.
Они вчера не позаботились даже о том, чтобы задернуть шторы. Просто эта мысль никому из них не пришла в голову. Они были слишком заняты друг другом, им было не до штор и даже не до кровати.
Она не помнит, как оказалась в постели. Наверняка Даниэл перенес ее туда, когда, изнуренная и обессилевшая, она на короткое время удовлетворенно задремала.
Памела вспомнила, как прохладное прикосновение простыни заставило ее проснуться. Не открывая глаз, она томно и жадно потянулась к Даниэлу, обвила его своим телом и снова стала требовать его ласк. И он с пламенным энтузиазмом утолил ее жажду.
И теперь, в это чудесное утро, она не станет его будить. Пусть поспит еще немного, ему нужен отдых. Она разбудит его позже, разбудит поцелуем, и он снова будет любить ее, снова подарит ей…
Но в ее сладкие утренние грезы внезапно вторглась отрезвляющая мысль, которая заставила ее окончательно проснуться и резко сесть. Она с тревогой огляделась, ища часы. Увидела на столике у кровати часы Даниэла и быстро глянула на них.
Черт побери! Сегодня же воскресенье! День свадьбы! — словно выстрел грянуло в ее голове.
Мать и Сьюзи уже наверняка встали и теперь, возможно, стучат в дверь ее спальни. Им не терпится поделиться первыми моментами этого особенного утра. Если они не обнаружат ее в спальне, в семье начнется переполох, а может, даже и паника.
— Даниэл, — тихонько позвала она.
Он спал как убитый, завернувшись в простыни. Черные пряди волос падали ему на лицо, придавая трогательно-мальчишеский вид, и бахрома густых длинных ресниц, покоившихся на щеках, только усиливала это выражение детской невинности. Однако крепкая челюсть и подбородок, оттененные отросшей за два дня щетиной, принадлежали зрелому мужчине. Памела до сих пор чувствовала, как горит кожа на ее щеках.
— Даниэл, — снова позвала она, но он даже не шелохнулся.
Она хотела уже легонько потрясти его за плечо и попытаться разбудить, как вдруг другая, тяжелая и темная как грозовая туча мысль закралась ей в голову. Она нахмурилась и задумалась, словно повиснув в нерешительности. Воздушная радость тут же упорхнула от нее. Память упрямо напомнила о мелочи, которая омрачила бурную и счастливую ночь их любви.
Они лежали в постели. Усталость одолевала их, и они уже почти засыпали. Памела лежала на боку, и Даниэл вдруг прижался к ней сзади, окутывая ее своим сильным телом, и властно обхватил рукой. Потом удовлетворенно и устало вздохнул у самого ее уха и, тихонько рассмеявшись, торжествующим голосом проговорил: — Я знал, что пяти дней мне будет достаточно, чтобы убедить тебя не выходить за Эрика. Я смог отбить тебя у него.
Сон увлек ее раньше, чем она успела задуматься над его полусонным мурлыканьем, но теперь при ясном свете дня его слова вспомнились и заставили ее содрогнуться от ужаса.
Искренность Даниэла заставила ее поверить в то, что он любит ее. Пусть он ни слова не сказал о любви, его чувства говорили за него, и она поверила им. Она, потеряв голову, упала в его объятия, в его постель, не услышав ни единого слова признания. Все, что она услышала, было это финальное., торжествующее заявление, которое он сделал, когда ему не нужно было больше защищаться.
А что, если она ошиблась? Если все поняла неверно?
Она осторожно выскользнула из постели и, стоя посреди комнаты, стала надевать помятую одежду.
Ты еще не замужем, сказал ей Даниэл, когда она оказалась его пленницей в лифте. До воскресенья еще пять дней. Уверен, что пяти дней мне будет больше чем достаточно…
Нет! Не может быть!
Она прикрыла ладошкой рот, стараясь сдержать крик, едва не вырвавшийся из ее груди. Неужели она попалась в его ловушку и стала жертвой хорошо продуманного, расчетливого замысла? Неужели он просто хотел овладеть ею, чтобы доказать себе и ей, что он способен на это?
И неужели она готова отдать свою жизнь в его руки, чтобы он снова мог делать с ней все, что захочет? Может ли она быть уверена в том, что он не поиграет с нею пару месяцев, как раньше, и потом не бросит? Может ли она быть уверена в том, что он, удовлетворив свою страсть, не отправится потом искать новых, более волнующих переживаний?
Позади нее пробили часы, стоящие на камине. О боже! Ей пора бежать! Она обещала, и это обещание она нарушить не может! Никогда и ни за что! Что же делать?
Она оглядела комнату и заметила, что на письменном столе в углу лежит стопка бумаги для заметок. Она бросилась к столу и быстро нацарапала записку. Потом снова посмотрела по сторонам, ища место, где оставить ее. Кофейный столик. Здесь он не сможет не заметить ее.
А теперь ей пора бежать! Надевая на ходу туфли, она выскочила в коридор, потом в фойе и направилась к лифту.
— Ах, какой чудесный день! Лучшего дня для свадьбы и быть не может!
Бабушка Милли, в нарядном оранжевом платье и экстравагантной шляпке, украшенной цветами, буквально танцевала от радостного волнения на тротуаре перед церковью.
