— Папа, это никакой не бич, это же Сергей! — на мгновенье опередила мой доклад пришедшая в себя Полина, — Неужели ты забыл⁈ Ну тот самый Сергей! Корнеев! Помнишь, он меня еще от хулиганов зимой защитил? На день твоей Советской Армии? — торопливо продолжала тараторить дочурка, стремясь переломить папенькино неудовольствие относительно моей непрезентабельной персоны.
— Он в больнице лежит! — быстро добавила она, — Тут, рядом, на проспекте! Где наш дядя Володя работает! Оттого он и в халат этот дурацкий одет. Это же больничный халат, ты же сам видишь!
Подозрительный взгляд ловэдэшника, который он с меня по-прежнему не спускал, мягче не стал. Но градус нездоровой агрессии, которая искрилась в его глазах, слегка понизился.
— Лежит, ну и хрен с ним! Пусть себе лежит! — проскрежетал до безобразия негуманный полковник, — А здесь-то он чего делает? С больницей нашу квартиру перепутал? Почему он нарушает больничный режим? И я хочу таки знать, сюда-то он зачем припёрся? — никак не желал сдаваться и понимать ситуацию транспортник.
— Я из больнички ненадолго в магазин отлучился, товарищ полковник! — решил я взять бразды оправданий в собственные руки, — Вы извините, но слишком уж скучно моему молодому организму на скудных больничных харчах! — без малейшего смущения охаял я стряпню лечебницы. Огульно, следует признать, охаял, поскольку так и не успел этой самой стряпнëй ни разу оскоромиться. — Мне пряников-печенек захотелось с воли попробовать, товарищ полковник, вот и выскочил на пару минут! Надоела каша на воде! — скромно опустил я глаза долу, изображая гастрономическое смущение юного проглота
— Папа, ну как же тебе не стыдно! — у громко шипящей в сторону родителя нюркиной кузины недобро сузились глаза, — Я Серёжу сама пригласила к нам зайти! Хотела его чаем угостить! Случайно увидела на улице и пригласила! Тебе, что, колбасы жалко? — следом за превратившимися в щелки глазами, у Полины сузились и губы.
У девушки, еще минуту назад выглядевшей в своём смущении чрезмерно белой и пушистой, неожиданно прорезался характер. Твëрдый и колючий. И я даже заопасался, что характер этот может оказаться подстать нюркиному. Таких двух суровых сестëр я, определëнно, не сдюжу.
— Ты мне тут не вали с больной головы на здоровую! И дурака из меня не делай! — сбить с понталыку полкана оказалось делом непростым, — Надо же! Пригласила она! Чаю, мать его, попить! — передразнил он напористую наследницу, — Теперь у вас это так называется⁈ Ты для этого, что ли на него с ногами залезла? — возмущенно краснея ликом, вновь начал заводиться товарищ полковник Дорохов.
Опасаясь нежелательного и неконтролируемого развития событий, я решил не пускать чувства рассерженного родителя на самотёк. Следовало немедленно переводить стрелки его пылающих эмоций в иное направление. Нужно было как-то отвлечь сознание линейного коллеги от той двусмысленной картинки, которую он узрел, едва зайдя на собственную кухню.
Находясь в цейтноте и ничего не придумав лучше, я решил поделиться с ним своей головоломной бедой. В конце концов, мы с ним оба служим в одних и тех же внутренних органах нашей горячо любимой социалистической Родины. С той лишь разницей, что я в этих внутренних органах нахожусь в самом начале пищеварительного тракта. А папа Полины, судя по его непоколебимому и безжалостному цинизму, возрасту, и полковничьему званию, уже где-то в конце тонкого кишечника СССР. Дальше будет только толстый. Непродолжительный и с успешновесьма призрачным шансом стать генералом. А затем неизбежно приблизится и анус, деликатно обозначенный системой, как пенсия по выслуге лет.
— Так это ты, что ли тот самый следак из района, из-за которого в область толпа московских проверял понаехала? — взгляд полковника Дорохова из надменно-чванливого, сначала трансформировался в любопытствующий, а затем и в недоверчиво-уважительный.
— Я! — опять скромно потупив глаза, я неудачно упёрся ими в большую тарелку с крупно наструганными ломтями колбасы и сыра.
Живот мой предательски заурчал. Сказывались голодная ночь и такие же сегодняшние почти полдня, которые я так же провёл в режиме строжайшего поста. Увидев перед собой благоухающий и калорийный провиант, да еще на расстоянии вытянутой руки, я ощутил приступ невыносимого голода.
— Мне бы покушать! — не стал я кокетничать и изображать из себя великосветского аристократа на архиерейском приëме. Своего стремления безжалостно объесть неприветливого увэдэтэшника я решил не скрывать и не стесняться.
— Папа! — укоризненно возвысила голос Полина Валерьевна, — Пусть Сергей поест сначала! А все свои вопросы ты ему потом задашь! Пойдём в ванную, руки помоешь! — строго скомандовала она уже мне.
Завладев моей ладонью, моя до невозможности симпатичная кормилица энергично потащила меня мимо отца в коридор. Валерию Дмитриевичу ничего не оставалось, кроме, как отшагнуть в сторону и уступить дорогу молодым. Махнув рукой, он досадливо крякнул и тяжело опустился на соседний стул.
— Ты его не бойся! — самоуверенно обнадёжила меня заботливая девица, стоя рядом и держа наготове полотенце, пока я намыливал руки, а потом заодно уже и лицо, — Папка только с виду строгий. А так он меня любит и, значит, ничего плохого тебе не сделает! — с бережным любопытством потрогав покрашенную бриллиантином ссадину на моём затылке, заверила меня мадемуазель Дорохова.
— Пошли! — снова вцепившись в мою руку, она потащила меня к месту приёма пищи в виде уже нарезанной сырности и колбасности.
— Что делать думаешь? — задал мне вопрос полковник, когда я сбил оскомину изрядным количеством колбасы и сыра, запив их бокалом крепкого и сладкого чая. — Помощь какая-то нужна?
— Нужна! — снова не стал я демонстрировать глупую и неуместную в данном случае самодостаточность. — Мне до дома обязательно доехать надо. Переодеться хочу. А потом, если можно, то еще и до РОВД. До Октябрьского. Подбросите, товарищ полковник?
— Подбросит! — с нахальной категоричностью поперёд батьки вылезла в пекло младшая Дорохова. — Пап, ты ведь подбросишь Серёжу? — запоздало опомнилась она и, неуклюже нивелируя свою дочернюю наглость, погладила отца по его лежащей на столе руке.
Нет, неправы были полуграмотные большевики, обозвав генетику продажной девкой буржуазии. Генетика, это вам никакая не трёхрублёвая блядь, это самая настоящая наука! Наука фундаментальная! Ибо вся в папеньку получилась барышня Полина. Не внешностью, слава создателю! Зато такая же решительная и бескомпромиссная. Впрочем, это я еще с её мамой не успел познакомиться. Совсем не исключено, что и там изрядно чертей понамешано…
— Видал, Корнеев⁈ — с горькой иронией кивнул Валерий Дмитриевич на без малейшего раскаяния поглядывающую на него дочь. — Совет тебе даю, лейтенант! Ты держись от неё подальше! Не дай бог, дашь слабину, так она в момент тебе на шею сядет! Хрен тебя знает, может, ты и неплохой парень, потому и предупреждаю! Ты прислушайся, я сейчас не шучу! — вроде бы без лукавства вздохнул милицейский полковник, так неожиданно оказавшийся человеком в эту конкретную минуту.
— Серёжа, ты не слушай его! — снова влезла в разговор недовольная разоблачительными речами отца Полина, — И вообще, я с вами поеду! Вдруг с тобой плохо будет! — она приблизилась ко мне и опять осторожно потрогала кончиками прохладных пальцев мой затылок.
— А ну-ка успокойся! — преступление чу её благотворительный порыв старший Дорохов, — Курица сопливая! Никуда ты с нами не поедешь! Ты видал? — торжествующе хмыкнул он, глянув на меня, — Я же говорил, стоит только чуть им потрафить, как они уже на шею влезть готовы! С ногами, мать твою!
— Дома останешься! — обернувшись к насупившейся девушке, угрожающе гаркнул полковник и пристукнул кулаком по столу, на корню прекращая любую попытку бабьего бунта. — А ты, давай, звони, куда хотел! — разрешил он мне, указывая на телефонный аппарат, расположенный на полке. — Но сначала я двух своих оперов вызову. С оружием. Пусть сопроводят, а то мало ли. Слишком уж бедовый ты парень, следователь Корнеев! Сергей Егорович!
