Но извиняет ли это его поведение?
Сомнения начали прокрадываться в душу, как сырость в продуваемый насквозь дом в холодный мокрый зимний день. Особенно под уничтожающим взглядом Джулианы.
— Он не знает… о моих чувствах, — добавила Аннабел, нервно прихлебывая чай. Впрочем, она понятия не имела, что знает и чего не знает Найтли.
— Откуда тебе это известно, Аннабел? — осторожно спросила Софи. — И что ты чувствуешь по этому поводу?
— Если бы он знал, не стал бы просить о таком, — упрямо заявила она, хотя понимала, что это мнение было основано на шатком фундаменте ее желаний. Не на твердых фактах.
Сомнения продолжали свой победный марш.
Почему она его защищает?
И что вообще о нем знает?
До нее постепенно доходила правда: хотя сама она считала себя благородной девой, занятой поисками истинной любви, на самом же деле оказалась глупой влюбленной девчонкой, настолько ослепленной звездами, горевшими в ее глазах, что она была готова сама вручить оружие своему убийце.
В висках Аннабел застучало. Голова разболелась.
— Аннабел, ему безразлично все, кроме его газеты. Вспомни, как он выбросил меня на улицу, когда все от меня отвернулись, — настаивала Джулиана, безжалостно расправляясь с иллюзиями Аннабел и устраняя препятствия, мешавшие армии сомнений ворваться и победить.
— Из-за его фанатичной преданности газете я едва не потеряла Уиклифа, — добавила Элайза. Аннабел уставилась на нее. На чьей она стороне? Ее или Джулианы?
Пульсация в голове усилилась. Глаза горели. Но она не заплачет. Не выкажет слабости.
— Это означает лишь одно: газета ему небезразлична. И тут нет ничего дурного, — твердо ответила Аннабел. И все же ее рука дрожала, а чашка предательски позвякивала о блюдце. И ощущение было такое, что подруги правы, а ошибается она.
Аннабел боялась того момента, когда подруги устанут от ее оптимизма и дурацкого увлечения Дереком Найтли.
От нее. Когда посчитают ее не милой, а глупой. Она видела это в их жалостливых взглядах, которыми они обменивались между собой.
— Да. Он переживает за свою газету, Аннабел. Любит ее. Но больше ничего и никого, — настаивала Джулиана, пытаясь ее вразумить. Прекрасная и смелая Джулиана.
Аннабел почувствовала, как бледнеет и уменьшается в размерах рядом с подругой, оплотом силы и уверенности.
— Но что ты ощутила, когда он попросил тебя о таком? — снова спросила Софи.
— Мне это, конечно, не понравилось, — призналась она. — Но Дерек не ведал; что я к нему испытываю. А если бы ведал… я уверена, что он никогда бы не обратился ко мне с такой просьбой.
Она точно это знала. Однако после умелых, настойчивых расспросов Джулианы Аннабел уже не была ни в чем уверена, кроме одного: она ужасно глупа, если продолжает любить человека, для которого ничего не значит.
Аннабел осмелилась взглянуть на Джулиану.
— Как можно любить человека, способного просить такое у женщины? Ни один порядочный мужчина не сделал бы этого, я уже не говорю о любви, — продолжала Джулиана, никогда не умевшая остановиться вовремя. Проведи перед ней линию и объяви границей, она, не задумываясь, перешла бы ее, обернулась и потребовала бы поскорее следовать за ней.
«А как насчёт меня?»
Что же, возможно, и ей пора переступить границу. Пора защищаться самой, а не защищать Найтли.
— К чему весь этот разговор? — спросила Аннабел, и в ее голосе зазвучали такие же дерзкие нотки, как у Джулианы.
Элайза выпрямилась. Софи приоткрыла губы, а Джулиана устремила на нее взор зеленых глаз.
— Я люблю Найтли, с того момента, как его увидела. Это стало частью меня, и вы все знали. И неожиданно моя любовь стала ненужной помехой?
— Все было прекрасно, пока он не попросит тебя продаться ради его чертовой газеты, — отрезала Джулиана.
— Джулиана! — хором ахнули Софи и Элайза.
Аннабел набрала в грудь воздуха. Она сумела! Сумела защититься!
— А если я этого хочу? — парировала она. Однако ее рука дрогнула, и чай выплеснулся на блюдце.
— А если не хочешь? Просто считаешь себя «той, что любит Найтли», и поэтому не можешь сказать «нет»? — не сдавалась Джулиана. Даже в пылу битвы Аннабел осознала справедливость вопроса. Но об этом она подумает позже. Когда останется одна.
— Именно так ты обо мне думаешь? Что я не кто иная, как глупая девчонка, влюбленная в бессердечного мужчину? Может, ты и права.
Аннабел горько рассмеялась. Впервые за двадцать шесть лет жизни.
— Взгляните на меня: пытаюсь привлечь его внимание с помощью советов незнакомых людей, поскольку сама не имею понятия, что делать. А теперь, когда он стал замечать меня, это вдруг стало неправильным и скверным, и…
— Я только хочу, чтобы ты была счастлива. И боюсь, что… — начала Джулиана, потянувшись к ее руке. Аннабел поставила чашку на поднос и встала.
— Джулиана, ты всезнайка и можешь знать все сплетни, которые ходят в обществе. Но не представляешь, что творится в моем сердце, и понятия не имеешь, что для меня лучше.
И тут Аннабел совершила немыслимое. Вылетела за дверь, даже не оглянувшись.
Глава 24
Извинения джентльмена
Городские слухи
Лорду Марсдену удалось убедить палату лордов поддержать расследование. Если вы любите читать газеты, спешите читать их сейчас, поскольку, похоже, наши дни сочтены!
«Морнинг пост»
Найтли постучал в дверь дома Свифтов. Открыла ему робкая служаночка и молча повела в гостиную, где предстояло дожидаться Аннабел.
Обстановка была самой скромной. Все было простым и надежным. Здесь никто не заботился о комфорте. Только о практичности.
Найтли подумал о своем доме, тоже простом, но уютном и светлом, с пушистыми коврами и яркой мебельной обивкой. Все было дорогим и элегантным. Ничего безвкусного.
Здесь все говорило о маниакальной скупости.
В дверях появилась Аннабел в бесформенном коричневом платье с белым, пришпиленным к лифу передником. Руки и платье были покрыты мукой и даже на щеке остался белый мазок.
А ее глаза… больше не сверкали. Погасли. И к тому же покраснели и опухли: по-видимому, она плакала. Его словно ударили кулаком в живот!
— Что вы здесь делаете? — глухо спросила она.
Похоже, она ему не рада.
Дерек только сейчас сообразил, что надеялся на противоположную реакцию. И почувствовал себя полным ослом. Вернее, болваном.
— Почему на вас передник? — спросил он. Ей не пристало одеваться, как служанке!
— Мы с кухаркой пекли хлеб, — пояснила она.
— Разве больше некому помочь?
