он гораздо сильнее. Снова бесполезные слёзы льются неконтролируемо по щекам.
— Что бы ни произошло, я буду рядом. Всегда, — говорит мне в макушку. Качаю отчаянно головой, отрицая всё и сразу.
— Просто уйди, — уже почти умоляю я. Но, не на того напала. В очереди за упрямством этот парень явно стоял в первых рядах. Мы не двигаемся, замерев, бесконечно долго. Слёзы снова иссыхают, и я перестаю чувствовать, что бы то ни было. Ни боли, ни тоски. Но и хорошего не чувствую тоже — внутри бездонная пустота. Заметив перемены, Кир спрашивает:
— Теперь расскажешь?
— Нет, — отвечаю тихо. Пытаюсь вырваться из захвата, и на этот раз он отпускает. Устало сажусь на кровать, устремив взгляд в никуда. Пустота приносит облегчение, и я не хочу шевелиться, боюсь спугнуть ее. На мгновение замешкавшись, Кир выходит из комнаты, но скоро возвращается — приносит зеленый чай. Садится передо мной на корточки, заставляя сделать хотя бы пару глотков. Затем притягивает меня к себе на колени, и мы сидим так, почти без движения до самой темноты. Он что-то говорит успокаивающее, но я не слышу, не понимаю слов. Потом уходит ненадолго куда-то, но снова приходит, чтобы остаться со мной на ночь, не пристаёт, просто обнимает. Мне без разницы. «Если не Алекс, то неважно кто» — возникает в сознании равнодушная мысль. И с этого момента я спокойна как робот. Всё наладится, я всё переживу.
КИРАМ
Три дня проходят волшебно, Мари становится живой и какой-то настоящей. Неужели настолько любит воду, и именно возможности плавать в океане ей так не хватало? Радуюсь, что решился на эту покупку, очень выгодное вложение оказалось. Мы целыми вечерами пропадаем в море, наслаждаемся обществом друг друга. Когда моя девочка перестаёт выпускать колючки по поводу и без, с ней интересно и весело. Стараюсь не прикасаться к ней, пусть расслабится, привыкнет, подпустит ближе. Но продолжаю провоцировать свою красавицу тем, что раздеваюсь полностью, хочу, чтобы она приучилась ко мне. И я знаю, что нравлюсь ей, пусть любуется.
В четверг она не возвращается в трансляцию после перерыва, и я звоню, уточнить, что случилось. Мари не отвечает, чем ужасно меня нервирует. С трудом дожидаюсь окончания рабочего дня. Я не могу знать наверняка, но похоже на то, что она все же обнаружила заготовленные для неё новости. Когда нахожу всю в слезах, сердце сжимается от жалости. Но лишь на секунду. Злое торжество охватывает меня — с Эвансом покончено! Удерживая рвущуюся из рук птичку, я доволен своей выходкой. Я победил. Проходит время и она успокаивается в моих руках. И так должно быть всегда. В МОИХ руках. Мари отказывается говорить о том, что произошло. Правильно, здесь нечего обсуждать. Просто сотри его из памяти, солнце. Не прогоняет меня ночью, позволяя обнимать себя, и я уже планирую, как она переберётся в мою спальню. Но утром, я замечаю, произошедшие с ней перемены. Когда она равнодушно встаёт, забыв наругаться на то, что уснул в её постели, я ещё радуюсь, надеясь, что теперь-то её ничто не удерживает от того, чтобы быть со мной. Ловлю своё сердце уже у двери, желая доброго утра. Целую нежно. Всё с тем же равнодушием Мари реагирует и на мой поцелуй. Не отвечает и не сердится. Терпит. «Ты закончил?» — спрашивает со спокойствием зомби, стоит мне отстраниться, и, не дождавшись ответа, уходит на кухню.
Проходит неделя, другая, и я уже не так рад содеянному. Моя девочка не приходит в себя. Всё что она делает, делает автоматически. Не ест, если не напомнить. Не плавает, когда я практически заставляю её отправиться кататься на яхте. Не хочет видеться с Диной. Не смеётся, как бы я ни старался. И, в общем-то, почти не разговаривает. Сложно описать, что я чувствую при этом. Азарт — сколько времени понадобится, чтобы вернуть её себе? Абсолютно точно — злость, что чувства к этому придурку оказались так сильны. Жалость — видеть мою девочку в таком сломленном состоянии невыносимо. И, совсем немного — раскаяние. Но злость и азарт гораздо сильнее. Сейчас, когда точно знаю, какой она может быть, я не планирую сдаваться. Она стала необходима мне как воздух. И я упорно каждое долбаное утро встречаю её чашкой кофе и цветами. Стараюсь почаще заманивать на яхту. Дразню её, находясь на связи, когда я в офисе. Она же ужасающе бесчувственна.
Говорят, время лечит. И мне остается только ждать и быть рядом.
22
МАРИ
В сонном равнодушии проходит лето. Говорят, оно было невыносимо жарким, но я не заметила, в основном проведя его в прохладе домашних стен. С удивлением отмечаю для себя, что на исходе август. Я уже полгода провела в плену, а кажется, как будто один бесконечно долгий, застывший во времени день. Ничего вокруг не меняется, и я не меняюсь тоже. Но это далеко не так. Одним далеко не прекрасным утром, взглянув в зеркало, застываю в изумлении — неужели это я? Щеки ввалились, под глазами темные круги, плечо, кажется, можно обхватить двумя пальцами. Если бы Кир мог меня видеть, думаю, отправил бы домой немедленно, зачем ему такая страшная наложница. Стараюсь припомнить, когда в последний раз ела, но в голове пустота. Словно стряхнув морок, берусь за ум и начинаю тщательно следить за своим рационом. Возвращаюсь к тренировкам, что даётся нелегко — мышцы будто атрофировались. Осталось немного, каких-то полгода и я смогу вернуться домой. Я должна быть в форме к этому времени. «Чтобы не пугать родителей», — думаю я. Но где-то на задворках сознания крутится мысль: «Чтобы показать ему, от чего отказался». Отгоняю её. Нельзя поддаваться соблазну впасть в депрессию снова.
Понемногу становится легче. Я снова чувствую вкус еды, испытываю удовольствие от плавания. Оживаю.
И однажды прошу Кира:
— Давай устроим пикник на яхте?
Он удивлённо улыбается, соглашается с готовностью. В этот вечер мы много разговариваем, и я с удивлением узнаю, что на днях у Кира начинается учебный год — он теперь будет учиться в университете, а работать во второй половине дня. Сквозь плотную вату отрешённости, окутавшую меня этим летом, до меня оказывается не дошла информация, что мы вскоре переезжаем жить в Палеру, ту, что столица. Университет находится там. А работать Кирам теперь будет в головном офисе. Мальчишка рассказывает, что он тренируется снова, но уже не планирует участвовать в боях без правил, просто не хочет терять форму. Мы
