— Придется пить это, ничего крепче нет, — фыркнул он.
— Папа! — возмутилась Стелла, и Фредерик поспешил заверить, что чай чудесный, не отрывая глаз от ее мускулистых рук.
Он не понимал, зачем оказался здесь и чего от него ждут. Михаэль не привез бы его сюда без конкретной цели. Но какой? И что об этом известно Стелле?
Только когда они выпили чай и кофе, который сварила Стелла, не обращая внимания на протесты гостя, и полюбовались видом на сад, открывавшимся с дивана, Михаэль заговорил:
— Моя дочь — самый самостоятельный человек из всех, кого я знаю. Она была такой год назад, когда еще могла ходить, и осталась сейчас. Я говорил тебе о трагедии, Фредерик. Я имел в виду несчастье, произошедшее со Стеллой.
Фредерик вертел в руках чашку, не зная, что ответить. Он не был уверен в том, что Стелла хочет, чтобы ее проблемы обсуждали с чужим, по сути, человеком, и с тревогой взглянул на женщину, но она была абсолютно спокойна. Ни тени обиды или волнения. Она убрала светлую прядь, упавшую на лицо, и открыто посмотрела на него.
— Вижу, вас не интересуют подробности. Тогда как многие, встречая инвалида, хотят знать, как он дошел до жизни такой. Может, из инстинкта самосохранения. Чтобы таким образом обезопасить себя от подобного несчастья. Но от всего не убережешься… Меня сбил мужчина, который выпил лишнего, прежде чем сесть за руль. Анализы показали полтора промилле у него в крови. Он идти не мог, не говоря уж о том, чтобы вести машину…
— Стелла, это ужасно, я вам так сочувствую, я…
— Не надо ничего говорить, Фредерик, я знаю, вам это кажется ужасным. Мне тоже. Но хуже всего, что этот человек ни разу не навестил меня в больнице после того, что случилось. Не послал мне письма. Не извинился. Знаю, это прозвучит странно, но для меня это гораздо ужаснее того, что я больше не могу ходить. Я так и не услышала, что он раскаивается. Более того, когда мы пытались получить страховую выплату, он написал в своих показаниях, что я переходила дорогу в неположенном месте. Это ложь. Но что можно сделать? Его слово против моего. Теперь ничего не докажешь. — У Стеллы вспыхнули щеки. — Я шла в ресторан. Было поздно, мой муж задержался на работе, но мы все равно решили встретиться. Была пятница, на улицах полно народу. Люди сидели в кафе, стояла атмосфера пятничного веселья. Я почти дошла до метро, когда из-за угла вылетел автомобиль. Я переходила улицу по пешеходной дорожке и успела только заметить, что машина несется на бешеной скорости прямо на меня. Больше я ничего не помню. Очнулась в больнице вся в царапинах и кровоподтеках. Все тело у меня болело, и скоро я поняла почему.
Волосы снова упали ей на лицо, и она откинула их назад.
— Поначалу я думала, что не выживу. Потом — что останусь прикованной к постели. Когда мне сказали, что я поправлюсь, но никогда больше не смогу ходить, я почувствовала, что вытащила счастливый билет. Я благодарна Богу за то, что выжила, хотя мне и жаль того, что я утратила, — возможность ходить. И мужа.
— Мужа?
— Он бросил ее, когда узнал, что она навсегда останется инвалидом. Свинья. — Немецкий акцент Михаэля стал явным.
Стелла перегнулась через ручку кресла и погладила отца по щеке.
— Не говори так, папа. Не все находят в себе силы жить с больным человеком. Конечно, я надеялась на его поддержку. Поначалу он проводил со мной много времени, радовался моему выздоровлению, утешал меня, подбадривал. Потом я позвонила ему из больницы и попросила приехать, чтобы кое-что сообщить. Он приехал и увидел меня в инвалидном кресле. Я попросила медсестру вымыть мне волосы перед его приездом и чувствовала себя почти красивой. Он смотрел на меня и улыбался. Потом спросил, что же я хотела ему сообщить. «Я могу иметь детей! — воскликнула я. — Врачи говорят, что я могу иметь детей!». Я думала, он обрадуется, но он стоял мрачный как туча. «Я надеялся, ты скажешь, что снова можешь ходить», — медленно произнес он. «Нет, — ответила я, — я никогда больше не смогу ходить». В тот момент я поняла, что потеряла его.
Фредерик не знал, что сказать. Он повернулся к окну и увидел птицу, летящую к горизонту. Наверное, это перелетная птица, которая не успела улететь на юг, решил он. Ей не хотелось улетать в теплые края, но наступили холода, и пришлось.
Стелла вздохнула.
— Когда-то я не ходила, а летала. В больнице меня научили передвигаться с черепашьей скоростью. Когда я должна была впервые пересесть с койки в кресло, поворот на девяносто градусов после многих недель, проведенных в постели, казался мне чем-то невозможным. «Нужно все делать постепенно», — советовали медсестры. Сначала повернуться на несколько градусов, потом еще немного, потом еще. Наконец у меня получилось. Мой мир стал крошечным. Счастьем было теплое покрывало на ногах или прохладный душ после кошмарной ночи. Хороший аппетит и вкусная еда. Все стало гораздо проще. И я изменила угол зрения. Я научилась воспринимать свой маленький мирок так, словно это большой мир. Именно это помогло мне выжить. И мой отец, разумеется. Если бы не он, меня бы уже не было на свете.
Фредерик провел рукой по волосам, прогоняя неприятные воспоминания о собственном отце. «Хочешь иметь детенышей — будь любезен подтирать им зады всю жизнь».
Стелла снова вздохнула.
— Наверное, в моих устах это звучит странно, но я счастливый человек. Я думала, что сломаюсь, когда меня бросил муж, и это было бы полным поражением. Но я выжила, я приняла этот божественный дар. И Бог вознаградил меня за терпение. Я архитектор, а в этой профессии руки важнее ног. Фирма, в которой я работала раньше, заверяла, что возьмет меня обратно, как только мне станет лучше, но я чувствовала, что готова рискнуть и попробовать что-то новое. Мне было нечего терять. Сейчас я работаю по специальности, в основном создаю дома для инвалидов. И вы не представляете, каким спросом пользуются мои проекты. У меня столько заказов, чем я не успеваю их выполнять. Кроме того, я читаю лекции в обществе инвалидов о том, как мобилизовать свои внутренние силы и жить дальше. Порой мне трудно общаться с отчаявшимися людьми, но иногда достаточно дать им понять: я с оптимизмом смотрю в будущее. И они думают: «Если она смогла, то и я тоже смогу».
Она рассмеялась.
— Вы не поверите, но я даже стала подрабатывать моделью. Началось с рекламы товаров для инвалидов, потом меня пригласили в женский журнал демонстрировать прически. Я сильно похудела после несчастья, может, это сыграло свою роль. Разве не абсурдно, что многие воспринимают избыточный вес как самую большую трагедию в жизни?
Фредерик уже не испытывал ненависти к человеку, который сделал с ней такое, напротив, ему было стыдно, что сам он так и не научился прощать. Стелла выжила, научилась справляться сама. Он же остался в прошлом, полном чувства вины и презрения к самому себе.
— Я уверен, что тогда вы были столь же прекрасны, как и сейчас… Вы просто красавица, — вырвалось у него.
Стелла снова рассмеялась. Словно жемчужное ожерелье порвалось, и бусинки с легким звоном посыпались на пол, подумал Фредерик.
— Спасибо, Фредерик. Вы очень милы. Приходите ко мне в гости еще. Тогда вы заметите, что я не всегда такая счастливая, какой хочу казаться. По ночам мне снится, что я встаю из кресла и иду. Быстрее, быстрее, пока не начинаю бежать. И не могу остановиться. Просыпаюсь вся в поту. Но ноги неподвижны. И тогда я оплакиваю не только возможность ходить, но и блаженное время неведения. Время, когда я не знала, что жизнь может быть такой ужасной. Ментальная невинность, если можно так выразиться.
— Я понимаю, о чем вы, — сказал Фредерик, глядя ей в глаза.
Михаэль встал.
— Жаль прерывать вашу беседу, но мне пора в клуб, — сказал он. — Ты со мной, Фредерик?
Вопрос был риторическим. Стелла заверила их, что сама уберет со стола. У выхода она протянула Фредерику руку. Он взял ее и надолго задержал в своей руке. Ему очень хотелось поцеловать ее, но он сдержался.
— Спасибо, — сказал он. — Не только за пирог и кофе. Надеюсь, мы скоро снова увидимся.
— Я в этом не сомневаюсь. И тогда я угощу вас чем-нибудь посущественнее кофе. Приезжайте.
Она улыбнулась и помахала им на прощание. Мужчины сели в машину и уехали. Фредерик долго молчал.
— Она прекрасно говорит по-шведски, в отличие от меня. Но между собой мы всегда говорим по-немецки, — произнес Михаэль.
— Она прекрасна, — произнес Фредерик невпопад.
Михаэль ничего не ответил. Они ехали молча. Автомобиль въехал в город, но потом свернул на юг, в один из тех районов на окраине, где Фредерик почти никогда не бывал. Они миновали несколько особняков, окруженных садами, и остановились на парковке у коттеджей. Михаэль заглушил двигатель.
— Мне нравятся старые видеофильмы, — сказал он. — Я люблю смотреть их снова и снова. Те, которые снимал, когда моя жена была жива. Когда Стелла бегала по лужайке. Я смотрю на ее быстрые ножки, думаю о том, что она обречена всю жизнь провести в инвалидном кресле из-за этого пьяницы, и ненавижу его. Это не значит, что я не горжусь ею. Горжусь. А его ненавижу. Я не могу простить. Не могу забыть. Может, я смог бы, если бы он признал свою вину в том, что совершил. Но он этого не сделал. Как и многие другие. Врачи, адвокаты, рабочие, крестьяне… все они, когда им выгодно одно, — могут быть демократами, а когда выгодно другое — фашистами. Я могу простить, но только если преступник признается в содеянном. — Михаэль показал пальцем на ближайший кирпичный дом с припаркованной у входа красной машиной и качелями в саду. — Здесь живет мужчина, который время от времени позволяет себе выпить лишнего. У него жена и трое детей. Были. Они уехали после того, что произошло. Живут теперь в другом городе. Он даже качели не убрал. Его интересует только выпивка.
