– Ваша милость, это шпион! Шпион архиепископа! Заклятый антисемит! Он всюду, где замышляется что-нибудь против нас!
Старик продолжал бы дальше, но переодетый слуга швырнул в сторону поднос с лимонадом и выскочил из ложи. К сожалению, на свою беду! Наместник, улыбаясь, откинулся в кресле, дав знак начальнику полиции.
Внизу шпион сразу попал в руки своим злейшим врагам. Он думал скрыться через манеж, но как раз там его схватили, а потом он попал в руки прибежавшего отряда солдат, которые, не зная хорошенько в чем дело, избили его до полу смерти. Начальник полиции смог отправить в тюрьму почти что труп.
Узнав о происшедшем, наместник остался в своей великолепной ложе, ожидая конца представления со своим любимым номером – верховой ездой нубийского льва.
Между тем в городе готовились скверные вещи. Благодаря случайности или, скорее, агитации архиепископа, понимавшего опасность своего положения, вышло так, что как раз на этот вечер повсюду были созданы собрания христиан, на которых выступили монахи, некоторые отшельники или искусные ораторы из числа членов рабочих союзов. Все они говорили о взаимоотношениях церкви и государства. Как только стало известно о распоряжении наместника относительно торговли, несколько десятков проповедников во всех концах города одновременно выступили против безбожного чиновника, тайного язычника, раба проклятой Ипатии. Повсюду примешивалось еще озлобление против иудеев, как во времена худших гонений. В египетских лавках языческого квартала продавались только предметы древнегреческой индустрии, не интересовавшей ни христиан, ни иудеев. Но иудеи и христиане были конкурентами, и указ наместника грозил серьезными убытками многим честным купцам.
Как раз в разгар возбуждения, около десяти часов вечера, разнеслись удивительные известия. В одном месте рассказывали, что в цирке иудеи с позволения наместника бросили диким зверям христианского священника, в другом – что в цирке избивают всех христиан, а к одиннадцати часам стало известно, что иудеи схватили в цирке нескольких христианских мальчиков, дабы в страстной четверг распять их, согласно своему обычаю. Наместник еще и не подозревал о надвигающейся опасности, а уже отовсюду к цирку и иудейскому кварталу двигались вооруженные толпы.
В это самое время из крыши, видной отовсюду Александровской церкви, вырвалось пламя. Впоследствии различные христианские партии обвиняли друг друга в поджоге, но в первую минуту возбужденные толпы решили, что иудеи, в сознании своего торжества, совершили еще и это преступление. И вот народ, шедший, еще сам не зная куда, – ко дворцу или в иудейский квартал, – с удвоенной яростью двинулся теперь к месту пожара.
Таким образом под предводительством случайных вожаков все эти вооруженные толпы направляясь к Александровской площади. Толпа в несколько сотен крикунов двинулась к цирку, но постепенно крики: «Долой наместника» и «В огонь колдунью» становились все тише и у стен цирка толпа остановилась в беспокойной нерешительности, как мятежное, но безголовое чудовище. Хотя от цирка до Александровской церкви было не больше четверти часов ходьбы, здесь еще ничего не знали о разыгрывавшихся событиях.
Александровская церковь лежала на восточной окраине старого города недалеко от старой городской стены времен Птоломея. Недавно в ней сломали старые ворота, чтобы сделать удобнее сообщение обеих частей города. Как раз против этой бреши стояла церковь. Случилось так, что пожарная команда иудейского квартала прибыла на место первой и уже установила цепь для передачи ведер, когда подошли толпы христиан.
Казалось, что на минуту воинственное настроение погасло. Вооруженные с изумлением увидели пожарных и решили позволить им продолжать свое дело. Но постепенно площадь наполнялась все больше, скоро уже нельзя было двинуться, и внезапно пожарные поняли, что находятся лицом к лицу с тысячной толпой врагов. С громким криком побросали иудеи свои ведра и побежали через брешь к своим узким улицам. Некоторых из них ранили.
Враждебные толпы собрались на площади и, не заботясь о горящей церкви, стали обсуждать, как осуществить расправу, чтобы предотвратить угрожавшую завтра конкуренцию. Внезапно один маленький черный монах, которого никто не знал, но все слушались, посоветовал разместить несколько сот надежных людей у входов в иудейский квартал, чтобы в течение нескольких часов ни одна весть не могла проникнуть оттуда в другие кварталы города. Остальные, – а их насчитывали до тридцати тысяч, – должны были ворваться внутрь и не возвращаться до полного окончания всего дела. Никто не спрашивал, о каком деле идет речь.
План был выполнен. Ошиблись только в одном важном пункте. Иудеи лучше наместника почувствовали, что благоприятный для них закон разнуздает ненависть христиан. Начиная с середины дня, когда на хлебной бирже распространился слух о новом законе, отдельные улицы и союзы стали вооружаться на случай нападения. Никто не верил в серьезную опасность, полагаясь на защиту наместника.
Когда пожарные прибежали к себе, они нашли своих соплеменников не только на ногах, – пожар близлежащей церкви показался наученным горьким опытом иудеям важным предостережением, – но и отчасти с оружием в руках.
Таким образом, для начала, несколько сот человек заняло первые улицы, а в то время как во всем квартале под нескончаемые крики и вопли началось поголовное вооружение. Надеялись задержать христиан только на некоторое время, так как войско вскоре должно было быстро разогнать чернь.
Когда наступавшие вошли в квартал и наткнулись на неожиданную преграду, движение приостановилось, и, быть может, этим бы все и закончилось, но один из монахов поднял левой рукой крест, взял в правую меч и, призвав Бога и святых его, бросился на врага. Первая кровь пролилась, и христиане двинулись вперед.
Дикий напор сразу отбросил всех защитников на несколько сот шагов в глубину их улиц. Благодаря такому успеху, некоторые богатейшие дома были сразу разграблены, несколько женщин и детей изнасиловано и избито и, под прикрытием ночной темноты, освещаемая только огнем горящей церкви, все сильнее разрасталась дикая уличная борьба.
Надеясь на помощь войска, иудеи защищались с отчаянным мужеством и там, где расположение улиц или еще какое-нибудь преимущество ставило группу нападавших перед большинством иудеев, христиан окружали и беспощадно избивали.
Если защитники с величайшим напряжением защищали каждый дюйм, чтобы выиграть время, то и нападавшие старались закончить свою работу как можно скорее.
В кровавых летописях Александрии не значилось еще подобного избиения.
Отряды надежных людей, завладевшие входами в квартал и спокойно глазевшие на пожар в церкви, думали сначала, когда начался это ужасный шум, что у иудеев громят церкви, может быть, поколотив при этом их строптивых владельцев. Жалея, что приходится отказаться от этого удовольствия, они не нарушали своего обещания и не пропускали ни одной живой души. Нескольких иудеев, добравшихся до ворот в надежде поднять тревогу в городе, прогнали ударами обратно. Их рассказам никто не верил.
В цирке представление продолжалось без помех. В ответ на известие, что городская чернь собирается перед входом, наместник только пожал плечами. А новость о пожаре в церкви распространилась слишком поздно. Пожары не были редкостью в Александрии. Только в двенадцатом часу ночи, когда на арене происходило состязание колесниц (после которого должен был идти заключительный номер – лев на лошади), – в ложе наместника появился еще раз начальник полиции с донесением, что бежавший слуга действительно оказался шпионом, и что в результате быстрой расправы он несколько дней не придет в сознание. Одновременно чиновник сообщил, что горит Александровская церковь и что, к сожалению, из лежащего рядом с ней иудейского квартала не явилась пожарная дружина. Спасти здание невозможно, но соседним домам опасность не грозит.
Наместник сердито послал одного из адъютантов с приказанием ближайшему пехотному полку занять площадь и прекратить всякие беспорядки, а, главное, не дать огню распространиться дальше.
В цирке началось движение. Новость облетела амфитеатр, и несколько сот зрителей поспешили к выходу, – одни потому, что их дома были поблизости от пожара, другие, – особенно иудеи, – потому, что от каждого пожара они могли ожидать для себя более или менее крупных неприятностей. Пошли слухи, что в иудейском квартале начались беспорядки.
Наместник, страшно недовольный этой помехой хорошему вечеру, послал за подробными известиями. Как раз, когда начался последний номер, и могучая черная лошадь, которую должен был оседлать лев, дрожа и фыркая, выбежала на арену, пришло известие, что церковь сгорела дотла, но в иудейском квартале, по-видимому, все обстоит спокойно. Даже как-то особенно спокойно. Кроме толпы людей, смотрящих на пожар со стороны проломанных ворот, между городом и кварталом не видно ни души. Иудеи, покинувшие цирк, были спокойны, или, в крайнем случае, сопровождаемые безобидными насмешками, пропущены на улицу и предшествуемые фонарями своих слуг, шли они по пустынным улицам. Шум, который слышали последние, очевидно, был обычным праздничным шумом субботней ночи.
