— Все не так просто, — решительно возразил я. — Вы дрались из-за этого чертова перегонного куба. Боялись, что его обнаружат. Пытались скрыть от мистера Терила свое преступление.
Рогов обхватил себя руками и, уставившись в пол, качал головой. Босые ноги вздрагивали.
— Командир, я не ангел, могу и согрешить. В каких только переделках не был! Но куб — это гауптвахта или увольнение. Знай я, к чему это приведет, никогда до него не дотронулся бы, поверьте.
— Допускаю, мистер Рогов, что о военном трибунале вы не думали. Но хорошо знали, кого бьете. И в данном случае состояние аффекта не основание для помилования.
— Командир, прошу вас, умоляю сохранить мне жизнь.
— Прекратите, пожалуйста. — Моя власть сейчас тяготила меня.
— Взгляните на меня! — Он опустился на колени. — Пожалуйста, сэр. Умоляю вас! Не убивайте меня! Сохраните мне жизнь, дайте еще один шанс!
Я поднялся, весь мокрый от пота:
— Часовой!
— Сэр, я не преступник! — Он склонился в унизительной позе, опустив ладони на палубу. — Пожалуйста, сохраните мне жизнь! Пожалуйста!
Я не выбежал из камеры, вышел. И из дежурки тоже. Но когда дошел до поворота, бросился бежать, будто за мной гнались черти. Я взлетел по лестнице вверх мимо второго уровня на офицерскую половину, миновал капитанский мостик и примчался в свою каюту. Нащупав люк, захлопнул его за собой, едва добежал до туалета и спустил в унитаз весь свой непереваренный обед. Меня трясло от страха и отвращения. Наконец я обнаружил, что стою на четвереньках на полу, и заплакал.
Я, как отшельник, засел в каюте и никуда не выходил за исключением редких и коротких вылазок на капитанский мостик, приказав главному инженеру вычеркнуть мое имя из списка дежурств. Со мной боялись заговорить, такой у меня был вид. Еду мне носили в каюту, даже ужинать я не выходил. Я лгал себе, что болен, что у меня жар. И лежал в койке, воображая, будто нахожусь в отцовском доме, в полной безопасности.
На вторую ночь моего отшельничества мне приснилось, будто отец ведет меня в Академию, а я едва тащу тяжеленный чемодан. И как это бывает во сне, хочу что-то сказать отцу, но не могу. Он идет рядом, как всегда мрачный, неразговорчивый. Но он здесь, со мной. Он любит меня!
Я перекладываю чемодан в другую руку, чтобы взять отца за руку. Но он обходит меня и теперь идет с другой стороны. Я опять перекладываю чемодан из руки в руку, а он опять переходит на другую сторону. Я готовлю прощальные слова, без конца повторяющих, а ворота все ближе и ближе.
И вот мы уже на широкой площадке перед воротами. У ворот — караульные. Я поворачиваюсь, чтобы сказать «до свидания». Отец кладет мне руки на плечи, поворачивает к воротам, легонько подталкивает.
Ошеломленный, вхожу я в ворота, такое ощущение, будто вокруг шеи сомкнулось железное кольцо. Я оборачиваюсь и вижу, как отец удаляется, даже ни разу не взглянув на меня. Я машу ему рукой, но он идет дальше и в конце концов исчезает из виду. А тяжелое кольцо все теснее сжимает шею.
Я проснулся. Меня била дрожь. Но постепенно дыхание успокоилось. От рубашки исходил кислый запах пота. Я разделся, доплелся до душа и долго стоял там не двигаясь под струями горячей воды.
Потом лег и спокойно уснул. Утром я позавтракал и вышел из каюты. Мое отшельничество закончилось.
14
— Простите, сэр, у меня вопрос, — раздался в тишине голос Вакса.
— В чем дело, Вакс? — Мы были на вахте, и я старался ни о чем не думать, но не получалось.
— Мистер Кэрр просил показать ему строевые упражнения, которые нам давали в Академии, и, прежде чем согласиться, я решил получить у вас разрешение.
Причин отказывать не было.
— На ваше усмотрение, Вакс, не возражаю. Собираетесь стать сержантом по строевой подготовке? — Я улыбнулся.
— Нет, сэр. Думаю упражняться вместе с ним.
Я сам должен был догадаться об этом.
Время шло, а я так и не решил, что делать с осужденными.
На следующий день попросила о встрече Йоринда Винсент. Я согласился. Разговаривать с ней на мостике или у себя в каюте мне не хотелось, и мы встретились в комнате отдыха для пассажиров.
— Я к вам по поручению Совета пассажиров, — сказала она холодно. — Хотелось бы знать, что будет с кораблем, точнее, с экипажем, когда мы прибудем на Надежду.
— Вас интересует, насколько я понимаю, будет ли на «Гибернии» новый командир?
— Да, и остальные офицеры.
— Большая часть пассажиров высадится на Надежде, мадам Винсент. Почему вас это заботит?
— Некоторые летят до Окраинной колонии, командир Сифорт. Им придется изменить планы. — Она дала мне понять, что пассажиры покинут корабль, если командиром останусь я. Что же, я вполне разделяю их мнение.
— «Гиберния» подчиняется приказам Адмиралтейства, полученным в Лунаполисе, — попытался я объяснить ситуацию. — А согласно этим приказам я обязан был принять на себя управление кораблем. На Надежде есть представитель Адмиралтейства — адмирал Йохансон. Он освободит меня от командования, назначит другого командира и направит на корабль новых лейтенантов.
— А на Надежде есть опытные офицеры?
— Во всяком случае, более опытные, чем я, мадам Винсент. И даже если их нет, адмирал, как мой непосредственный начальник, назначит на мое место другого командира по собственному выбору. Так что «Гиберния» будет в хороших руках.
Мой ответ ее не удовлетворил, и она сказала:
— Вряд ли опытные офицеры сидят на Надежде без дела, дожидаясь какого-нибудь назначения. У адмирала может не оказаться нужного количества лейтенантов. Что тогда?
— Вы правы, мадам Винсент. Офицеры Военно-Космического Флота никогда не сидят без дела. Их не хватает. Скорее всего, адмирал снимет нескольких лейтенантов со службы в местных учреждениях и заменит нашими офицерами. В их числе могу оказаться и я.
— Но у них нет опыта межзвездных путешествий?
— Не всем лейтенантам удается побывать в межзвездных рейсах до официального присвоения им звания, мадам. Главное, чтобы командир был умелый. — Похоже, она осталась довольна моими ответами. На этом наш разговор закончился.
На следующий день, встретившись с Ваксом на мостике, я спросил:
— Как идут дела с мистером Кэрром?
— Никак, — ответил он. Я удивился.
— В первый день мы с Дереком поработали. Я показал ему наиболее простые упражнения. Такими кадеты занимаются в самом начале обучения. Вчера он снова появился, но через полчаса ушел.
— Что-нибудь сказал?
— Ничего, сэр. Просто вышел и хлопнул дверью. — Очень похоже на мистера Кэрра.
По пути в столовую я встретил Аманду. Она остановилась, вопросительно глядя на меня.
— Я еще не принял решения, Аманда.
— Но время почти истекло.
— Впереди еще день. Как-то это должно разрешиться.
— Прислушайся к своей совести, — сказала Аманда. — Отмени приговор. Иначе не простишь себе этого до конца жизни.
— Пока ничего не могу сказать. — Я не стал говорить ей о встрече с Роговым. Перед ужином, во время молитвы, дойдя до слов «пошли здоровье и благополучие всем на борту», я запнулся.
В тот же вечер главный инженер Макэнлрюс пришел ко мне в каюту и тяжело опустился в кресло рядом со столом, где лежала трубка.
— Шеф, приказываю вам зажечь этот прибор. Надо хорошенько его изучить.
— Есть, сэр. — Это была наша третья встреча в моей каюте, чем-то напоминавшая ритуал. Он открыл коробку, достал из кармана зажигалку.
Я сбросил туфли. В конце концов, дома это можно себе позволить.
— Я надеялся, что у меня будет еще один гардемарин, — сказал я, зевнув. — Слишком много дежурств приходится на каждого.
— На мостике или в ангаре для баркаса? — Главный инженер слегка расслабился, исчезла прежняя скованность.
— А, вы уже об этом слышали?
— Кто-то видел, как вы удалились туда вместе с мистером Хольцером, а вернулись с очень послушным гардемарином.
— Кто же это видел?
— Не помню, сэр.
Если бы можно было двигать корабль сплетнями вместо синтеза, мы летели бы гораздо быстрее. Может, это Дарла их распространяла?
— Думаю, с Ваксом все будет в порядке, шеф. Мы выяснили с ним отношения.
— С помощью дубинки?
Я улыбнулся:
— Вакса время от времени надо ставить перед фактом. Для большей убедительности. Из него выйдет настоящий старший гардемарин.
Шеф дымил своим артефактом.
— Что вам нужно, командир, так это четвертый гард. А может, и пятый.
Я это знал. Тогда я мог бы сделать Вакса лейтенантом. И Алекса тоже, если только он не озлобился на всю жизнь.
— Один лишь Кэрр изъявил желание учиться на кадета, но я отказал ему.
— Есть еще Рики, — шеф знал все.
— Он слишком мал. Его можно было бы использовать после Окраинной колонии, но тогда в нем не будет нужды. У нас появятся новые офицеры.
