Удивительно красивую резьбу веранды скрывают от восхищенных глаз вьющиеся растения – плющ, дикий виноград, вновь модные в этом сезоне клематисы, а также удивительно мощный вьюн, который местные дачники называют «ежовым плодом». Все это настолько густо разрослось, что веранда снаружи натурально смотрится гигантским зеленым тентом на зеленых же колоннах. А внутри, под покровом зелени настоящее спасение от палящего светила, ни один лучик которого не в состоянии пробить плотную живую преграду.
Зато большой бассейн в форме неправильного овала полностью открыт для естественного нагрева проточной голубоватой воды. Она манит своей прохладой, но очень уж не хочется выходить из спасительной тени веранды под палящее солнце. Ну, чисто тропики!
– Может, в дом? Под кондиционер? – участливо спросил хозяин усадьбы своего гостя. В ответ тот отрицательно покачал головой:
– Мне эти кондиционеры уже вот где! – и ребром ладони постучал по горлу. – Пусть жарко. Зато воздух настоящий.
– Тогда еще по чайку? – спросил хозяин. – Глаша! – крикнул он в сторону распахнутых дверей в дом. Оттуда выскочила статная, дебелая, чистенькая Глаша в белом передничке и с белым же кокошником на голове.
– Звали, барин? – пропела она нежным девичьим голоском.
«Ишь ты, «барин», – подумал гость, – ну, дает Никитка!»
– Ах, ты моя хорошая! – заулыбался хозяин в роскошные усы. – Нет, ты видел, Володя, какая красота? Настоящая русская красота! Ты на ее косу, на косу-то взгляни!
Гость повернул голову и, чуть прищурившись, внимательно поглядел на длинную, в руку толщиной, русую косу, которую Никита уже держал в руке, подбрасывая, как бы взвешивая русое золото. Глаша стояла к нему спиной, слегка откинув голову назад и пунцово краснея от смущения. Никита хмыкнул, довольный:
– Хороша коса?
– Хороша, – спокойно согласился гость.
– Ну что, Глашенька, еще нам чайку сделаешь? – Никита откинулся на спинку старинного, но как нового, кресла, закинул руки за голову и посмотрел на ладненькую девушку с нежностью и покровительственно.
– Да-да, конечно, – защебетала девушка. – Я еще вам пирожков принесу, только что испеченных! Вы какие лучше любите – с вишней или с яблоками? – Глаша трогательно сцепила пухленькие ручки под грудью и по-детски доверчиво посмотрела на обоих мужчин. Гость, невысокий крепыш с непроницаемым лицом, на котором трудно было прочитать какие бы то ни было эмоции, с хитрыми глазками-буравчиками, вдруг улыбнулся расслабленно. Глядя на прелестное юное существо, он залюбовался ею.
– Да что ж ты спрашиваешь, милая! – воскликнул хозяин. – Неси и те, и другие!
– Только чуток попозже, дай в себя прийти после кулебяки, – добавил гость.
Глашенька закивала и бросилась в дом. Гость проводил ее ласковым взглядом.
– Русская красавица, – задумчиво произнес он. – Душа радуется. А ты, Никита, барин. Типичный барин, – Владимир засмеялся и, чуть подавшись вперед, хлопнул друга по плечу. Никита на мгновенье напрягся, но потом обезоруживающе заулыбался в пышные усы и тихонько сказал:
– Да и пусть барин. У меня, ты знаешь, три поместья… – он запнулся, -…три усадьбы в Подмосковье, две – в Крыму, одна – на Кавказе…
– Ну, и в Испании заодно, и в Майами… – сощурил глазки Владимир.
– Ну, эти… – хозяин сморщился, как от кислого, и махнул рукой. – Это ерунда. Неинтересно. Вот эти земли, русские, – он широко расставил руки, будто приготовившись обнять кого-то очень толстого, наверное, хотел объять всю родную землю, – это мой интерес, моя судьба, мой крест, если хочешь…
«Эк, куда тебя понесло!» – подумал гость, а вслух негромко проронил:
– Мой тоже.
Никита воодушевился:
– Мы с тобой с разных сторон, так сказать, с разных флангов заняты одним делом: возрождением родины. Так ведь?
– Так, – коротко ответил гость, чуть нахмурившись.
Никита догадался, что Владимир начинает погружаться в свои мысли, в работу, в проблемы и неприятности, которые непременно сопровождали его титаническую деятельность на благо отечества. Хозяин понял, что друга надо срочно отвлечь, а то закручинится, затоскует – нехорошо это.
– Володя, что я тебе рассказать-то хотел, – с энтузиазмом начал Никита, положив руку на ладонь гостя и как следует тряхнув ее, чтобы вывести того из задумчивости. – Ты ж не знаешь, какая тут история была…
– Где? – очнулся Владимир.
– Да тут! На месте моей усадьбы, – хозяин описал рукой дугу, которая вместила бассейн, рощицу, беседку и теннисный корт. – Тут же двадцать лет назад был дачный кооператив…
– Что было? – изумился гость. У него еще с Перестройки была идиосинкразия на слово «кооператив».
– Я не так сказал, что ли? – смешался Никита. – Ну, вроде они так назывались… Эти… которые по шесть соток… С огородами… Где народ вверх попой все выходные проводил, – Никита засмеялся.
Гость тоже заулыбался, но заметил:
– Это то немногое, что было у народа. Шесть соток.
– Ну да, шесть соток. Вожделенные сотки – самое главное богатство, – тон Никиты стал то ли презрительным, то ли насмешливым.
Гость неодобрительно поцокал языком и покачал головой:
– Ишь ты как! Они ж не виноваты, что больше у них ничего не было.
– Я их не виню, – заоправдывался хозяин. – Просто они так молились на эти свои жалкие клочки земли… А результат? Я купил здесь все! – В голосе мужчины вдруг лязгнул металл. – А у них опять ничего нет… – развел он руками, надул щеки и издал губами неприличный звук. – Впрочем, я не об этом. Была у меня во времена оны в знакомых одна деловая дама по имени Ада. Благодаря ей я эту землю и приобрел… Вроде, сейчас она где-то далече, за океаном, а тогда… Нет, – перебил себя Никита, – начинать надо по-другому… Я тебе буду в лицах рассказывать, чтоб интересней было.
– Ну, ты ж у нас творческая личность, как же иначе?
– В общем, дело было так…
…Похоронный автобус медленно пробирался по подъездной неширокой дороге, лавируя между разнокалиберными, разноцветными заборчиками дачных участков, к которым уже прилипли изумленные зрители – хозяева шести соток и стандартных дачных домиков. Они побросали свои огороды, клумбы и гамаки. Автобус же явно пробирался в самую середку садово-огородного товарищества «Дружное», и совершенно очевидно был именно похоронным – с соответствующей черной полосой и мрачными лицами, видневшимися в окнах.
Так и есть! Автобус подъехал к центру «Дружного» и, напоследок издав рыкающий звук и выпустив черный взрыв дыма, затормозил у единственного необихоженного участка: у него не было своего заборчика, на нем не стояло никакого домика и землицей здесь никто никогда не занимался – ни тебе огородов, ни цветов, ничего вообще не было. Сам участок лишь угадывался благодаря соседским заборам по периметру, которые создавали его приблизительный контур.
Дверцы автобуса распахнулись. Оттуда выскочил молодой, плечистый мужчина в черном костюме, учтиво подавший руку следующей за ним даме в черном. То была высокая, худая женщина лет сорока в элегантном черном пиджаке (это в двадцать пять градусов тепла!), узкой, длинной, черной юбке. Ее голову покрывали изящные черные кружева – длинная шаль, концы которой были переброшены назад через плечи. Особенно красиво выглядели на черном фоне ее золотые кудри, падавшие на бледные щеки… Глаз не было видно за черными очками в изящной серебристой оправе. Нет-нет да и вытекала из-под черных окошечек большая, тяжелая капля, которую дама промокала кружевным черным платочком. Платочек был аккуратно зажат между двумя длинными, тонкими, ухоженными пальцами левой руки – большим и средним.
«Однако! – подумал, куря у своего забора, Олег Витальевич Смирнов, один из самых близких соседей пустого участка. – Давно ее не видел, уже года три, наверное. Чего это она приперлась? И что за маскарад?» Дама была всего шагах в десяти от Олега Витальевича, и он не выдержал, окликнул:
– Ада!
Дама вздрогнула и быстро обернулась. Она схватилась было правой рукой за дужку очков, должно быть, снять хотела, но передумала и отдернула руку. Поэтому Олег Витальевич мог лишь догадаться о том, что его разглядывают и, видимо, узнали, судя по тому, что дама кивнула ему в знак приветствия. Олег Витальевич собрался было еще разок позвать Аду и спросить кой-чего, как вдруг среди дачников раздался вопль изумления, испуга и возмущения одновременно. Пока Смирнов играл в гляделки с черными очками, из автобуса успели выгрузиться музыканты с инструментами, а три пьяномордых бугая в рабочих спецовках стали аккуратно выгружать… гроб. Дама с плечистым молодым мужиком приникли друг к другу, она вытерла выкатившиеся из-под очков две слезы. Оркестр из десяти человек начал потихонечку настраиваться.
– Что тут происходит? – визгливо спросила Валентина Павловна, бывший бухгалтер какого-то главка, а ныне бухгалтер «Дружного» – толстая, скандальная баба, у которой с некоторых пор любимым стало слово «собственность». За любую свою «собственность», вплоть до отдельно взятой травинки на ее сотках, она могла отдать жизнь, честь, совесть и все прочее, как свое, так и всех родных и близких, которые, по-видимому, чуя это, не особенно баловали Валентину Павловну своими визитами. – Что это за комедия?
