Автобусы.
Советское военное командование объяснило события на Южном Саланге следующим образом:
«…23-го числа текущего месяца афганские войска начали выставление постов и застав в районе Таджикистана. Но были обстреляны. Таким образом, банды Ахмад Шаха Масуда спровоцировали боевые действия. Они продолжались на всем участке Южного Саланга не только против афганских подразделений и частей, но и против советских войск…»
Советское командование также сообщило, что части и подразделения 40-й армии потеряли с 23 января по 31 января в районе Южного Саланга четыре человека убитыми, одиннадцать – ранеными.
По слухам, Ахмад Шах Масуд охарактеризовал январские боевые действия на Саланге как одну из наиболее жестоких операций за все годы войны.
Через несколько дней после нее наш кабульский политработник спросил меня, что мне известно о январской боевой операции: кто-то ему сообщил, что я там был. Не дожидаясь ответа, он дружески посоветовал: «Если что и знаешь, то ты это уже забыл. Верно?»
XXIV
Застава подполковника Ушакова осунулась, постарела.
Не слышал я солдатского смеха, звонких лейтенантских голосов. Люди делали свое дело молча, лишь изредка перекидываясь короткими фразами. Казалось, я попал в дом, где накануне кто-то умер, хотя во время последней операции никто на заставе не пострадал.
А тогда, вечером 23-го, комбат повалился на свою койку и, спрятав в подушке лицо, плакал.
– Сейчас-то он малость отошел, – по секрету сообщил мне заместитель командира минометной батареи Слава Адлюков, – но неделю назад к нему опасно подойти было.
Впрочем, у всех на душе погано с тех пор. Не у него одного… Вскоре после операции наш комбат поцапался с заместителем командира дивизии Ан…енко. Так что тут у нас целая стая неприятностей. Проходи, раздевайся…
Ушаков сидел в своей комнатушке. Сутулился у окна.
Упершись локтями в колени, сжимал широченными ладонями голову. Вид у него был побитый.
Комбат что-то насвистывал себе в усы.
За окном рябила метель. Знобкий ветер стучался в стекло.
– Яп-понский г-городовой! Закрывай, Славк, дверь – сквозняк… – чертыхнулся Ушаков, не поднимая головы.
Адлюков потянул меня за рукав, и мы пошли в его комнату – рядом, за дощатой стенкой. Поудобней устроившись в стоявшем на полу камазовском кресле. Славка сказал:
– Раз как-то комбат уехал к особистам. Но на дорогу сошла лавина, и он задержался. В тот самый момент к ним пожаловал полковник Ан…енко. Стал нам рассказывать, кого и как бить во время предстоящей операции.
Славка ослабил ворот, покрутил в пальцах сигаретку. Закурил.
– Во время боевых действий, – Адлюков пустил в потолок струю горького дыма, – Ан…енко собственноручно перестрелял несколько десятков мирных. Хотя в его обязанности входило командовать, а не бить из автомата людей.
…Впоследствии я неоднократно слышал от многих очевидцев рассказ о действиях полковника Ан…енко 23 января.
О том, как, приехав к десантникам близ 42-й заставы, схватил АК и стал косить с бедра спускавшихся на дорогу людей.
О том, как к нему подбежал особист капитан Морозов и заорал не своим голосом: «Товарищ полковник! Зачем???» «А Юрасов?! – огрызнулся Ан…енко, оттолкнув капитана. – Они Юрасова пощадили? Теперь что ж – я буду их щадить?!»
Я повертел в руке полую гранату. Бросил ее на койку.
– Как будто, – шепотом сказал Адлюков, – Юрасов ему был дороже и ближе, чем капитану Морозову. Как будто эта смерть значила для него больше, чем для всех нас. Тоже мне – ас-демагог… Здесь, на Саланге, Ан…енко так и прозвали: «наш Рэмбо». Эдакий Тарзан Иваныч… А номер на своем БТРе все-таки стер: чтоб «духи» не опознали. Комбата же нашего он возненавидел за то, что Ушаков дал приказ в мирных не стрелять. Только – по «духам». И действительно, в зоне ответственности ушаковского батальона кишлаки целы, мирные не пострадали. Ан…енко не хотел, чтобы комбат вышел чистеньким из бойни.
По всему Южному Салангу упорно ходили слухи о том, что Ан…енко приказал кому-то из своих подчиненных снимать то, как он расстреливал мирных, на видеокамеру. Для памяти. Но я тем слухам не верил. Не мог верить.
…В первых числах февраля Ушакова вызвали на ДКП[42].
Когда он приехал, Ан…енко был уже там.
– Почему вы, – громко спросил Ан…енко, обратившись к Ушакову, не как обычно – «товарищ подполковник», – а на «вы» (понимал, что после 23-го между ними ничего товарищеского быть не может), – почему вы не выполнили приказа? Почему в зоне ответственности вашего батальона мало разрушений? Вы мне доложили, что расстреляли по 3 – 5 боекомплектов, но по местности этого не видно. Я предполагаю, что вы стреляли в горы и в воздух, не били по установленным целям.
– У меня на заставе 23-го находился заместитель командира полка подполковник Ляшенко, – отвечал тогда Ушаков, стараясь сдержать дрожь в голосе, – и он может п-подтвердить, что мы д-действовали, как положено. Да, мародерства и лишних разрушений в зоне ответственности моего б-батальона не было. Мы стреляли столько, сколько было необходимо. А кишлаки с лица земли не сметали, потому что в этом мы н-не видели нужды. Мы били лишь туда, где сидели г-главари банд, и по складам. Ответного огня противник не открыл, потому что мы уничтожили главарей и накрыли все склады с боеприпасами. Так что сопротивления не было. А уничтожать лишь для т-того, чтобы уничтожать, ради удовольствия – вот этого я не допустил. Кроме того, старался, чтобы среди ми-мирных лишних жертв тоже не было. И вы пытаетесь обвинить моих солдат в том, что они стреляли в воздух? Что они не выполнили приказа?!
– Мне надоело разговаривать со слабоумными, – отрезал Ан…енко.
– А мне, – выпалил Ушаков, – надоело дуракам подчиняться.
Ан…енко вызвал командира полка подполковника Кузнецова и приказал ему составить акт в связи с тем, что батальон в ходе боевых действий не выполнил поставленную задачу.
Ушаков, вернувшись к себе на заставу, разыскал Ляшенко.
– Слушай, то-товарищ по-подполковник, – комбат от волнения заикался больше обычного, – вы поезжайте на ДКП и объясните им, как действовал 23-го мой б-батальон. А то получается, что мы саботировали приказ, и м-мне что, т-т-трибунал теперь?!
Отношения между заместителем командира дивизии и комбатом накалились до предела. Можно было ожидать всего.
Друзья говорили Ушакову: "Не лезь на рожон, комбат.
Схлестнулись – и будет. У Ан…енко связи аж до Москвы.
Там у него все схвачено. Чего ты прешь под танк, рванув рубаху на груди?! Если во время вывода в зоне ответственности твоего батальона раздастся хоть один выстрел по нашим колоннам, он ведь тебя и впрямь под трибунал отправит". Ушаков отворачивался, прятал под бровями глаза, упрямо отвечал: «Стрелять „духи“ б-будут. Но не на моем участке, а там, где мы положили больше всего мирных, там, где стрелял Ан…енко. „Духи“ этого нам не простят. Помяните мое слово. Без жертв не обойдемся».
Холодом веяло от этих слов. Конец войны был не за горами. Но никто не знал, каким он будет, этот конец. Люди старались о нем не думать.
Как-то раз поздним вечером собрались офицеры в ком нате Ушакова. Пили крепкий грузинский чай, хрустели печеньем и сахаром, курили горький табак. Сизые медузы дыма медленно плавали в спертом воздухе. Потрескивали сырые поленья в печке. В углу шипела рация. Комбат лежал на койке, свернувшись калачиком.
– У Ан..енко, – сказал он, приподнявшись на локте, – руки по плечи в крови. И просто так это ему не сойдет. Я-я н-не позволю. Его к ордену представили, толкают в Академию Генштаба. Если такие будут нами командовать, лучше уж армию распустить. Что за пример они подают молодежи?! Вот Славка Адлюков – парень хороший, дельный лейтенант. А армию решил оставить. Жалко ведь…
– Остынь, комбат, остынь, – прервал его подполковник Ляшенко.
– Не са-сабираюсь, – сказал Ушаков, сокрушая встречный подполковничий взгляд. – Когда во время последних боевых стало известно о расстрелах, я сообщил об этом начальнику оперативной группы Якубовскому, особистам, полковнику Востротину…
– Востротину вы доложили об Ан…енко? – не понял я.
– Н-нет, – ответил Ушаков, – Востротину я сообщил о действиях его десантников – они ведь тоже порезвились во время операции.
– Востротин принял меры? – спросил я.
– Это меня не касается. Я сказал ему об этом как коммунист коммунисту. Пусть он сам разбирается. Мы с ним по службе не связаны… К-кроме того, я счел нужным сообщить наверх не только о том, что тут учинил Ан…енко, но и о том, что он склонен к стяжательству в сверхкрупных размерах.
Даже п-по местным масштабам. Понятное дело, Ан…енко узнал об этом. Начал цепляться ко мне по разным мелочам.
Но мне не привыкать.
Ушаков скупо улыбнулся. Закурил.
За окном по-прежнему мело. Ветер, срывая снег с гор, бросал его в нашу заставу. Пригоршни ледяной муки со звоном ударялись о камни.
