– Увы, нет. Наш Великий Магистр почему-то полагал, будто регулярное использование Темного Пути наносит вред здоровью. Почти одновременно со мной в орден поступил мальчик, мой ровесник, который каким-то образом этому научился – еще дома, я имею в виду. Кто-то из взрослых показал, вероятно; впрочем, я его не расспрашивал. Так вот, я-то думал, этого умника теперь будут хвалить и ставить всем в пример, он, надо понимать, и сам так думал, но когда все открылось, с ним проводили беседы, уговаривали не тратить время и силы на эту практику, еще и заставили принести клятву, что не станет учить остальных. Я, собственно, почему запомнил эту историю – сам хотел у него научиться, но из этого так ничего и не вышло, все-таки серьезная клятва, из тех, что захочешь – не нарушишь. Меня это, помню, взбесило: все прекрасно знали, что адепты многих других орденов умеют прокладывать Темный Путь и ничего им не делается, кроме пользы и удовольствия. Впрочем, я увлекся.
– Ничего, мне интересно. Я же практически ничего не знаю о том, как и чему обучают людей в орденах. С наставниками тебе, конечно, не слишком повезло; с другой стороны, ты бы все равно нигде не получил нужных знаний и соответствующей подготовки. С тех пор как Маба распустил орден Часов Попятного Времени, а Хонна – орден Потаенной Травы, вообще никого путного не осталось.
– А орден Водяной Вороны? – осторожно спросил я.
– А что орден Водяной Вороны? Лойсо, конечно, гений. И собрал вокруг себя почти исключительно гениев. А толку-то? Лойсо – баловень Сердца Мира, как все выпускники Высокой школы Холоми; впрочем, из этой блестящей компании он – лучший. Неудивительно, что ему до Истинной магии никакогодела не было, пока пару дюжин лет назад до него вдруг не дошло, что Сердце Мира не вечно, а сам Мир – не единственное обитаемое место во Вселенной. Вот тогда Лойсо всполошился и начал всерьез изучать Истинную магию, причем самостоятельно, без наставника, а это усложняет дело, будь ты хоть дюжину раз гений.
Я впервые слышал, чтобы кто-то вот так запросто, без страха, почтения и ненависти, а с симпатией и даже сочувствием говорил о Великом Магистре ордена Водяной Вороны, который был в ту пору настоящим кошмаром для столичных колдунов, в точности как я сам для местных лавочников и трактирщиков. И это тоже было – не то чтобы удивительно, но интересно. Очень интересно, с чего бы оно так. Но расспрашивать я не стал.
– Я мог бы рассказывать тебе об Истинной магии сутки напролет, – сказал Кеттариец. – Причем с удовольствием. Поговорить я, как ты уже заметил, люблю. Но это совершенно бессмысленно. Все, что тебе следует знать, – у тебя есть изрядные способности к этому восхитительному ремеслу. Повезло, что тут еще скажешь. А все остальное будешь узнавать по ходу дела. Хотя поначалу тебе, возможно, покажется, что я уделяю слишком мало внимания твоемуобучению и слишком много – текущей работе. В сущности, именно так оно, скорее всего, и будет, но тут уж ничего не попишешь – такие времена.
– А что за работа? – спросил я.
– Не прикидывайся. Прекрасно ты знаешь, что у меня за работа. Охочусь за головами одних рехнувшихся колдунов по просьбе других рехнувшихся колдунов, на которых, хвала магистрам, рано или поздно находится свой заказчик, очередной рехнувшийся колдун. Впрочем, вменяемые тоже попадаются. Но редко. Их я стараюсь по возможности беречь.
Уж не знаю, что я ожидал услышать. Но был разочарован.
– То есть вы действительно просто наемный убийца? Я имею в виду, за этим больше ничего не стоит?
– Почему же не стоит, – ухмыльнулся он. – Еще как стоит. И лежит. И висит, причем на волоске висит, по правде говоря.
– Не понимаю, – сказал я твердо.
– Да, я помню, ты не любишь не понимать. И что мне с тобой, таким замечательным, делать?
Кеттариец умолк и довольно долго о чем-то размышлял. Наконец снова заговорил:
– Я, честно говоря, не собирался с самого начала перекладывать на твои плечи этакую тяжесть. С другой стороны, почему бы и нет. Плечи у тебя, хвала магистрам, крепкие. Особенно теперь. И вообще, не факт, что эта ноша покажется тебе тяжелой. Все люди разные.
Он достал из кармана курительную трубку и принялся набивать ее табаком. Но пауза, вопреки моим опасениям, была недолгой.
– Этот Мир, видишь ли, рушится, сэр Шурф. Искорее всего, вскорости рухнет. Но небольшие шансы предотвратить катастрофу пока есть… Кстати, вот что. Если ты не станешь притворяться, будто думаешь, что я тебя обманываю, мы оба сэкономим кучу времени и сил. Но если ты все-таки очень не хочешь мне верить, ни в чем себе не отказывай. Япереживу.
– Да нет, почему же. Я знаю, вы меня не обманываете, – сказал я, потому что всем телом – сердцем, кожей, макушкой и позвоночником – ощутил его серьезность и печаль. – И вряд ли просто повторяете чужие слова.
– Ну уж – чужие слова! В столь важных делах я не верю никому. Только себе. А конец Мира я видел собственными глазами.
Сделав столь ошеломляющее признание, Чиффа принялся возиться с трубкой. То ли табак у него и правда отсырел, то ли он просто давал мне время обработать информацию. Но я только и сумел спросить:
– Как это может быть?
– А вот так. Прошелся по Мосту Времени, полюбовался и вернулся домой, даже к обеду, помню, не опоздал. Ослепительное зрелище. Ничего более прекрасного, чем конец этого Мира, я в жизни своей не видел. Но это тот редкий случай, когда красота события – недостаточно веская причина, чтобы позволить ему случиться… Да, я понимаю, у тебя куча вопросов, один другого сложнее. С твоего позволения, я пока не стану на них отвечать, даже выслушивать их не стану. Важно вот что: будущее пластично. Прошлое, впрочем, тоже, но к этой теме мы с тобой вернемся когда-нибудь потом. Сейчас нас интересует будущее, и у меня есть одна хорошая новость: неизбежности не существует. Всегда есть великое множество вариантов. Я видел наиболее вероятную, но не единственно возможную картину. Поэтому пока имеет смысл что-то делать.
Мы оба умолкли. Кеттариец курил свою трубку, а я пытался осознать услышанное. Теоретически новость должна была меня ошеломить. Не огорчить, не испугать, а именно огорошить, превратить в безмолвный, недвижный столб, лишить на время способности рассуждать, но этого не произошло. Я только отметил про себя, что мне сейчас, по идее, положено испытать глубочайшее потрясение, а потом – прийти в себя и сообразить, что мне же теперь, в случае чего, есть куда удрать. Я ведь уже был в Хумгате и наверняка смогу оказаться там снова, если понадобится, выбрать любую прекрасную чужую реальность и позволить ей захватить меня целиком, а значит, избежать всеобщей прискорбной участи – именно то, чего я всю жизнь хотел! Тут мне полагалось бы возликовать. Но и этого не случилось. Пришлось довольствоваться составлением списка эмоций, подобающих в данной ситуации, сами они так меня и не посетили, хотя я добросовестно старался почувствовать хоть что-то, пока не понял, что это безнадежное дело. Лучше уж воспользоваться возможностью здраво рассуждать, которая, хвала магистрам, в кои-то веки была при мне.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
